В 60-х годах мне посчастливилось попасть в Америку, страну в то время закрытую для российских граждан. Я поехал туда в качестве гида на выставку «Детского художественного творчества». Вместе с выставкой я посетил почти все западное побережье Америки — Сан-Франциско, Портленд, Сиэтл. После этого у меня появились в Америке друзья, и я стал довольно часто посещать эту страну, читал лекции в университетах, участвовал в научных конференциях, посещал друзей. Потом была стажировка в Калифорнийском университете, Беркли и Американском Институте кино в Лос-Анджелесе. Во время моего пребывания в США мне удалось познакомиться с замечательными людьми — учеными и художниками, в частности, с режиссерами Френсисом Фордом Копполом, со Стивеном Спилбергом. Я посетил дом известного американского антрополога Альфреда Крёбера по приглашению его жены, писательницы Теодоры Крёбер. Несколько раз я был в имении выдающегося, на мой взгляд, лучшего американского художника Эндрю Уайеза, и у меня до сих пор хранится подаренная им медаль Конгресса за выдающиеся заслуги в области живописи. О всех этих людях я рассказываю в своих воспоминаниях «А прошлое ясней, ясней, ясней».

В 1974 году издательство «Прогресс» издало книгу американского психолога искусства Рудольфа Арнхейма «Искусство и визуальное восприятие». Поэтому когда в следующем году я приехал в Нью-Йорк, я увиделся с ее автором. Мы встретились с ним в одной из гостиниц, название которой я не помню. В этом году Арнхейм вышел на пенсию и выглядел совершенно счастливым человеком, у которого появилось свободное время для путешествий и творчества. Я передал ему экземпляр русского издания его книги. Хотя Арнхейм был рад узнать, что его знают и читают в СССР, но он был явно озадачен тем, что о переводе его книги никто не спрашивал разрешения ни у него, ни у издательства. Я пытался объяснить, что СССР не подписывал договоров на издательскую деятельность и поэтому мы книги иностранных авторов публикуются у нас без договоров с издательствами. Боюсь, мои аргументы не очень убедили

Арнхейма

Работы Арнхейма широко известны в нашей академической литературе. По сути дела, он был самым крупным психологом искусства XX века, являлся главой такой важной школы, как гештальтпсихология. Во всяком случае, он сыграл огромную роль в развитии и популяризации этой школы. Арнхейм автор более двадцати книг, которые переведены на многие языки мира. Эти работы представляют собою анализ структуры и выразительных средств различных видов искусств и средств массовой информации — кино, радио, изобразительного искусства, архитектуры.

Рудольф Арнхейм родился в 1904 г. в Берлине. Его отец был бизнесменом, владельцем фабрики пианино. Его старшая сестра вышла замуж за историка искусства Курта Бадта, который еще в детстве знакомил мальчика с музеями и книгами об искусстве. В 1923 году Арнхейм поступает в Берлинский университет на факультет психологии. В то время в университете преподавали два известных психолога, представителя новой психологической школы гештальпсихологии — Вильгельм Кёлер и Макс Вертхеймер. Арнхейм прослушал курс лекций у Макса Вертхаймера и на всю жизнь сохранил хорошие отношение со своим учителем. С этого времени Арнхейм примыкает к этому направлению в психологии, стремясь применить выводы и методику гештальтпсихологии к исследованиям искусства и художественной деятельности.

С тех пор, как советская ракета облетела луну и вернулась на землю, мое восприятие нашего небесного спутника начало меняться. Я больше не вижу в нем небесное светило или место, которое я никогда не посещу. Теперь Луна смотрится как ориентир на горизонте, далекий, но достижимый. Это путь, который ведет через космос к другим мирам.

Нильс Бор, объясняя принцип дополнительности, говорит, что это «два положения, которые противоречат друг другу». Может быть, это верно в физике, но это вряд ли происходит где-либо еще. «Интуиция» и «интеллект» могут быть противоположны как два угла, которые вместе составляют 180°, но они не противоположны в смысле утверждения Бора, поскольку не противоречат друг другу. Один человек может достичь середины горы, спускаясь с вершины, другой — поднимаясь наверх от ее основания, но в этом нет никакого противоречия. Только положения могут противоречить друг другу, но не факты.

Роман Пастернака был бы лучше, если бы в нем не присутствовал сам доктор Живаго, который в действительности в романе не существует. В произведении искусства действующее лицо действует в соответствии с той функцией, которая в него вложена. Шахматная игра не существовала бы, если король или тура не знали бы свои ходы. Доктор Живаго не имеет такой функции. Его личность не оказывает влияние на все повествование. В действительности роман представляет собой мешанину отдельных сцен, порой великолепных, так как Пастернак талантливый миниатюрист. Но набор сцен это еще не роман.

Моя жена Мэри заметила, что японские собаки имеют восточные морды, точно также, как и у эскимосских собак. Это результат естественного отбора? Джулиан Хаксли в своей книге «Новые бутылки для нового вина» приводит фотографию краба, которая напоминает лицо самурая. Происходит ли нечто подобное с собаками у монголов? И не придаем ли мы западное выражение своим собакам?

Когда в истории и в каком типе культуры зародилась представление о том, что другое сознания спрятано в крепость другого тела и не может быть обнаружено и понято. Уже Шекспир понимал это, да и вся современная литература основана на этом представлении.

Но кто первым увидел это? В Ragero Nikki, написанном в 10-ом столетии, люди общались друг с другом с помощью поэзии, которую приносил вестник. Это позволяло сохранять дистанцию между людьми и прятать собственные мысли, чтобы не прибегать ко лжи. Человек, который каллиграфическим почерком писал поэму, в которой говорилось, что его рукава влажны от ночных слез, хотя он вовсе не плакал и спал хорошо, не был лжецом. В японских хрониках одиночество мужчины и женщины — обычная тема. Считали ли они, что их никто не может понять?

Наше время будет оцениваться будущими историками, если они вообще будут существовать, как последний вздох умирающей цивилизации. Они обнаружат, что все достижения наших ученых и художников — это замечательный продукт старческого духа. Мои собственные работы, аналитические и критические, вполне полезны для этих поздних умов.

Теория гештальта сталкивается с трудностью, когда она полагает, что научное описание гештальта не может быть адекватным, пока оно само не станет гештальтом. Этого критерия трудно достигнуть: человеческий ум производит гештальты посредством восприятия, а не рассуждения, которое всегда принимает форму системы понятий.

Автомобиль и телефон возникли как средства для индивидуализма, но в условиях массового общества они сделали невозможным индивидуализм. Автомобиль был связан с желанием человека двигаться по поверхности земли в одиночку, но став доступным каждому, он заполнил улицы и парализовал движение. Индивидуализм возможен только в пустом пространстве. Таким же образом, телефон заблокировал индивидуальную коммуникацию, так как все говорят одновременно и телефон постоянно занят.

Термин «натюрморт» (still life) имеет отношение к явлениям, которые не связаны друг с другом естественным образом. Натюрморт находится где-то посредине между орнаментом и живописным жанром. Это сравнительно новый жанр. Ландшафт Сезанна или Матисса, изображающий обнаженную натуру, близок к натюрморту, так как он изображает человеческие тела так же, как и растения. В определенном смысле, все абстрактные композиции представляют собой натюрморты.