Я вынужден признать, что это действительно была тёмная и бурная ночь. Я всегда считал странным, что слишком многие преступления сопровождаются завыванием ветра и кошмарами бури. Да, это странно, но в целом не так уж необъяснимо, поскольку они составляют в высшей степени правильное сопровождение. И когда я оглядываюсь назад на дело, кульминацией которого был именно этот вечер, я понимаю, что погода просто и не могла быть иной.

Я остановился тогда в Брэксхэме, провинциальном городке в одном из графств, окружающих Лондон. Мне нравятся провинциальные городки. Большинство людей категорически заявляет, что подавай им или настоящую деревню, или уж сам Лондон. Они находят такие места как Брэксхэм — или же Хоршэм, Эшфорд, Челмсфорд, Ист-Гринстед — провинциальными и скучными. Но я не согласен. В таких городках есть достаточно населения, чтобы сформировать отдельный мирок, и в том мирке происходят удивительные вещи, которые никогда не попадают в лондонскую прессу, человеческие типы и характеры развиваются свободно, ситуации временами становятся напряжёнными, а жизнь находит драматичные способы перекручивать людские судьбы. И всё это можно видеть, слышать, фиксировать — идеальный театр для таких, как я, кто хочет наблюдать жизнь.

Но у меня была и другая причина пребывания в Брэксхэме. Мой старый друг, сержант Биф, после своего неожиданного раскрытия убийства Терстонов был переведён в этот более крупный округ. И в описываемый вечер, в среду 22 февраля, я находился в его превосходной компании в общественном баре «Митра».

В настоящее время сержант Биф выглядел по существу как сельский полицейский. Его красное с прожилками лицо и топорщащиеся рыжие усы, его медленные движения и преднамеренно неторопливая манера размышлять, — всё это наложило на него печать одного из тех раздражающих сельских типов с велосипедами, которые останавливают ваш автомобиль без какого-либо повода с вашей стороны, чтобы проверить, имеется ли у вас зеркало. Его диалект, любопытная смесь кокни близких к Лондону районов, также не способствовал его продвижению в полиции, наводнённой субтильными мальчиками из государственных школ, и джентльменами, закончившими полицейский колледж. Но у него был прекрасный послужной список. Со времени, когда он стал полицейским, этот открытый рыжеволосый молодец, хотя сейчас ему было ближе к пятидесяти, чем к сорока, никогда, по его словам, «не промахивался по своему парню». Был ли это украденный велосипед в сассекской деревне, за которую он отвечал, или убийство жены доктора, как в последнем случае, сержант Биф бесстрастно но неуклонно применял простые правила сыска, которым его научили, и в конечном счёте производил арест. При всех своих недостатках он был слишком успешным в работе, чтобы этого не замечали наверху, и поэтому сейчас он был здесь, отвечая за порядок в небольшом, но довольно важном городке Брэксхэм.

Лично я был этому рад. Для меня сержант представлял собой самое характерное, что есть в англичанине. Он выглядел этаким простачком, был медленным и независимым, но при этом совершенно бесстрашным, а его воображение было такого рода, которое не появляется, пока не требуется сделать важный шаг. Он любил поиграть и пропустить стаканчик, и у него было то несколько испуганное восхищение, которое англичане часто испытывают к чужому уму, хотя и неглубокому и недоброму, но яркому снаружи. И он всегда в конце концов разбирался во всём.

Мы ещё стояли над мертвецом, когда дверь вновь открылась. До этого ветер не проникал внутрь, потому что прежде, чем войти в бар, все входящие закрывали наружную дверь, ведущую из небольшого прохода на улицу. Но на сей раз холодный, мокрый воздух ворвался вместе с новоприбывшим.

Это была девушка. Я видел её лицо и, хотя не мог знать наверняка (потому что её щёки были мокрыми от дождя), подумал, что она плакала ещё до того, как увидела молодого Роджерса на полу. Она была красивой девушкой, тоненькой, белокурой, изящной. На ней был мокрый плащ, перчатки и маленькая, напитавшаяся дождём шляпка.

— Алан! — крикнула она и упала на колени рядом с парнем. Затем, обратившись к нам, стоящим вокруг, она прошептала: — Он правда мёртв?

Сержант Биф кивнул. И теперь уже без сомнения из глаз девушки хлынули слёзы. Она прижалась к Бифу мокрым лицом и зарыдала, совершенно не обращая внимание на окружающих.

Даже в этот напряжённый момент я не мог сдержать сильного любопытства. Сможет ли флегматичный сержант поднялся до высоты проблемы? Способен ли мой деревенский полисмен решить задачку о человеке, который признался в убийстве и отравил себя, и девушке, рыдающей на его трупе? Лично я был в совершенном недоумении. Но ведь я — абсолютно не человек действия.

Я был откровенно разочарован. Я помнил, как Сержант Биф надменно отклонил предложение позвонить в Ярд в деле Терстонов, и теперешнее его поведение смахивало на малодушие. И, конечно же, впадать в панику было преждевременно. Убийство, как мы поняли, было совершено лишь несколько часов назад, и тот факт, что телефонные звонки сержанта не позволили ему выявить пропавших людей или получить информацию о найденном трупе, ничего не значил.

— Хорошо, — сказал я, — вы лучше знаете своё дело, но я действительно не могу понять, почему вы сдались.

Сержант Биф устремил на меня несколько мутноватый взор.

— Я не сдался, — произнёс он, — Я не говорю, что не доберусь до сути всего этого, как сделал с другими загадками. Только на прошлой неделе в церкви были какие-то тити-мити. Кто-то позарился на ящики для сбора пожертвований. И я нашёл вора. Оказалось, это была женщина, которая приходила подметать по понедельникам и которая заявила, что видела высокого мужчину, непонятно откуда идущего по проходу. Я уже её изобличил. И я не говорю, что не раскрою и этого дела. Но я знаю свои обязанности. Когда в деле есть черта, которая кажется экстраординарной, мой долг — сообщить в Скотланд-Ярд. А у нас? Слышали ли вы когда-нибудь про убийство, когда вы знаете убийцу, но не можете найти, кто убитый. Не думаю, что такое случалось раньше. И если это не является экстраординарной чертой, то уж и не знаю, что является. Поэтому первым делом я им позвоню.

Но тем вечером прежде, чем мы смогли лечь спать, нас прервали ещё раз. Когда сержант Биф уже возился с пуговицами своего пальто, раздался стук в дверь —  не очень громкий, но отчётливо слышимый в задней комнате, где мы стояли.

Но прежде, чем сержант смог нас покинуть, к нему обратился мистер Симмонс:

— Вы собираетесь оставить его в баре на всю ночь?

Симмонсу не было никакой необходимости объяснять, кого он имеет в виду под словом «он».

— Не вижу причин, почему нет, — ответил Биф.

Проснувшись на следующее утро, я обнаружил, что дождь прекратился, а ветер стих. Зимнее солнце даже сделало попытку пробиться сквозь тучи и поднять настроение. Но когда я спустился к завтраку, то обнаружил, что миссис Симмонс ходит на цыпочках и говорит шёпотом. Этим она подчёркивала, что в доме труп.

Около десяти часов прибыл сержант Биф, выглядя весьма удручённым.

— Ну? — спросил я его, когда опустошил последнюю чашку чая и зажёг сигарету.

— Я дозвонился до них, — сказал он, — но лишь нашёл новые проблемы на собственную шею. Похоже, что там не считают это событие чем-то из ряда вон выходящим. Мне поручено проследить вчерашние передвижения молодого Роджерса и выяснить, кого он прибил.

— Я был уверен, что они к этому отнесутся именно так, — сказал я. — Вечером мне казалось, что вы сдались слишком быстро. В конце концов, убийство произошло только вчера. Труп просто

обязан

обнаружиться. Как Роджерс, в конце концов, мог бы от него избавиться? Или же вы услышите, что кто-то пропал.

Дознание прошло несколько дней назад и не открыло ничто нового. Фактически расследование стало почти скучным: после того, как педантичный констебль Смит из Чопли нашел фрагмент письма молодого Роджерса, не было никаких находок, которые можно было назвать поразительными.

Но Стьют всё ещё оставался в Брэксхэме, и, поскольку он остановился в «Митре», где и я, мы часто виделись и  довольно близко сошлись. Мне нравился этот человек. Он просто олицетворял собой эффективность, а за его иногда резкими манерами было нечто очень человеческое, что вызывало уважение. Я полностью доверял его способностям и был уверен, что решение нашей проблемы — лишь вопрос времени.

Я больше не сопровождал их с Бифом и не следил лично за всеми их действиями, но мы со Стьютом обычно обедали вместе по вечерам, и он был рад с кем-нибудь обсудить это дело. «Бедный добрый старина Биф, — обычно говорил он, — но ведь есть некоторые психологические моменты, которые он вряд ли сможет понять». Итак, за совместной трапезой Стьют давал мне краткий отчёт об их продвижениях, за что я, конечно, был ему очень благодарен.

Однажды вечером в длинном монологе он более или менее подвёл некоторые итоги  по этому делу, как они виделись ему самому. Я понимал, что он рассказывает всё это в значительной степени для того, чтобы чётче разложить по полочкам собственные мысли, поскольку нет ничего лучше, чем облечь в слова факты, чтобы они сделались понятнее и самому говорящему. Но я не возражал играть роль аудитории. Я также хотел немного упорядочить мешанину, царившую в моей голове.

— На данный момент, — сказал Стьют, — насколько мы знаем, существует четыре основных возможности. Первая: Роджерс убил Смайт. Вторая: Роджерс убил Ферфакса. Третья: Роджерс убил иностранца. И четвёртая: Роджерс только считал, что убил кого-то, а фактически ничего подобного не сделал. Я не думаю, что мы должны серьёзно рассматривать возможность того, что он убил больше, чем одного человека. Но поскольку полной уверенности, что он этого не сделал, у нас нет, вы, если хотите, можете считать это пятой возможностью.

Но несколько дней спустя веселья у Стьюта значительно поубавилось. Он сел за маленький столик, который мы делили на двоих, и не дожидаясь, пока миссис Симмонс принесёт суп, бросил на стол несколько листков машинописного текста.

— Ну, Таунсенд, — сказал он, — что вы об этом думаете? Это перевод рапорта, который я сегодня получил авиапочтой от комиссара Хулио Марено Мендеза из Буэнос-Айреса. Я встречался с ним несколько лет назад на международной полицейской конференции в Нью-Йорке.

— Кто он такой? — поинтересовался я.

— Руководитель Отдела идентификации в аргентинской полиции. Все архивы с отпечатками пальцев находятся в его ведении. Умнейший человек.

Я начал читать документ, который вручил мне Стьют.

На следующий день я шёл по Хай-стрит, чтобы купить немного лезвий для бритвы, и уже поворачивал к своему отелю, когда увидел, что ко мне в одиночестве приближается Молли Катлер. Я не забыл о своих обязанностях летописца для сержанта Бифа. У меня были прекрасные примеры для подражания. В детективных романах джентльмены, играющие такую же роль, часто получают вознаграждение, оказываясь помолвленным с некоей леди, вовлечённой в расследование, — вовлечённой, но не слишком глубоко. Был, конечно, даже доктор Уотсон, который достиг легендарно счастливого брака, и был добросовестный и близорукий капитан Гастингс. Поэтому, приняв решение действовать ради Бифа всеми доступными средствами, я приподнял шляпу.

Молли Катлер остановилась и улыбнулась, сначала несколько удивлённо, но затем с узнаванием. «Ах, да — сказала она, — вы были в тот день с сержантом Бифом». Её голос звучал устало и невыразительно, но она выглядела не менее привлекательной, чем в тот, первый вечер, когда она ворвалась в помещение из стены дождя и бросилась на пол около тела её возлюбленного.

— Они что-нибудь обнаружили? — спросила она.

— Да. Довольно много интересного... Вы не хотели бы зайти на кофе? — И я указал на кондитерскую с кафе.

Это питьё кофе по утрам в одиннадцать часов стало хорошей английской провинциальной традицией. Странно, что, тогда как на континенте мужчины проводят своё время в кафе, а женщины остаются дома, в Англии именно женщины заполняют такие места, пока мужчины работают. Когда я провёл Молли Катлер к сравнительно уединённому столику, мы прошли мимо нескольких групп местных леди, деловито потягивающих горячий кофе со сливками, впрочем, довольно низкого качества, который обычно и подаётся в таких местах, или с жаром что-то говорящих между глоткáми.

Обычно я завтракал приблизительно на час позже, чем Стьют, и следующим утром, когда я заканчивал тост с домашним мармеладом, миссис Симмонс ввела констебля Голсуорси. Он выглядел почти оскорбительно здоровым и явно был в приподнятом настроении, что я и высказал ему.

— Я тренируюсь для участия в турнире по боксу среди полицейских, — объяснил он. — В прошлом году дошел до финала.

Вот оно что. Мне всегда казалось, что он похож на боксера.

— Вы хотели видеть меня? — спросил я.

— Да, сэр. Детектив-инспектор Стьют велел мне зайти к вам по дороге. Он получил рапорт из Скотланд-Ярда и говорит, что, если вы желаете видеть следующий шаг в расследовании, то должны прийти.

— Сначала почтовое отделение, затем дом приходского священника, — сказал Стьют, когда мы приблизились к Лонг Хайбери. — Из своего богатого опыта знаю, что именно они в девяти случаях из десяти являются главными поставщиками сплетен. Пабы, почтальоны и швейцары иногда полезны, но их память не в пример короче.

— Ну, вам виднее.

Теперь, когда мы действительно приближались к месту нашего расследования, мой интерес возрос. Долгая поездка по сельской местности ко второй половине дня вызвала дремоту, но когда перед нами сверкнули первые отдалённые здания деревни, сложенные из серого котсуолдского камня, поскольку Лонг Хайбери был расположен недалеко от границы с Глостерширом, я уже вновь бодрствовал.

Сама деревня представляла собой в высшей степени привлекательное скопление зданий и ферм, нежащихся в складках лёгкого тумана. Имелась церковь, тупая квадратная башня с длинным нефом позади; была гостиница, большое здание, весёлая краска на дощатой обшивке которого составляла приятный контраст с серым камнем остальных строений. И здесь, когда мы подъехали, я увидел деревенский магазин, объединённый с почтовым отделением.

Дверь приветливо звякнула, пропустив нас со Стьютом, и мы оказались в помещении среди выставленных товаров. Керосиновая печь наполняла помещение теплом и слабым запахом керосина, но его, к счастью, перебивали более сильные и жизнерадостные запахи апельсинов, сыра, бекона, булочек и дров, — эти запахи являются неотъемлемой чертой всех деревенских универсальных магазинов и обычно вызывают аппетит.