Патефон играет, неспешно бороздя старой иглой дорожку на хранящей секреты всех своих предыдущих владельцев пластинке.

Сквозь громкое потрескивание, такое радостное сердцу, такое приятное ушам, до слуха доносится пение аккордеона — так живо, что воображение тут же рисует меха, растягиваемые умелыми руками.

Песенка льется поверх музыки — старая, далекая мелодия, давно потерявшаяся во времени.

Но здесь, в ее мансарде, она не чувствует себя чужестранкой.

Ее аккомпанемент созвучен деревянным полам, на которых вытерся лак, дверям, с которых кусками отваливается краска, старенькому пузатому холодильнику, время от времени вздрагивающему и урчащему с мелким дребезжанием металлических ножек, низенькому серванту с резными узорами на потрескавшейся древесине и скворчащей на чугунной сковороде яичнице.

Колокольчик над входной дверью нежно звенит, когда в булочную заходит очередной посетитель.

Рей приветствует Финна улыбкой из-за прилавка, укладывая свежий, еще теплый хлеб в бумажный пакет для дамы в бордовом пальто.

Финн занимает один из трех плетеных столиков. Его спешит обслужить Роуз.

За окнами уже сгустился сумрак, и вдоль улицы зажглись рассеянным желтым светом высокие узорные фонари. В их свете все становится похожим на картинки из детской книжки.

Финн машет ей рукой, когда Роуз ставит на его столик чашку горячего шоколада и тарелку с пирогом со шпинатом — как обычно. Друг без слов показывает рукой на стол: мол, не посидишь со мной? Но Рей лишь с мягкой улыбкой качает головой, и он достает книгу и начинает неспешно листать страницы, потягивая то и дело свой напиток.