До подхода «Джульетты» оставалось два часа — об этом только что сообщили по рации, — но Храмцов не был убежден, что судно подойдет вовремя. Еще со вчерашнего вечера по черной воде поползли длинные белесые лохмотья тумана. Они ползли медленно, словно нехотя, соединялись, отрывались от воды; к утру туман стал тяжелым и липким. Храмцову казалось, что его можно отдирать от себя или раздвигать руками.

Он не любил эти весенние туманы, и вовсе, не потому, что труднее вести судно даже при помощи «Раската» — береговой радиолокационной станции. Просто в такие часы его охватывало тревожное чувство неуверенности и одиночества. И всякий раз, когда надвигалась белесая пелена, Храмцов спускался вниз, в каюту или кают-компанию, где ребята — такие же дежурные лоцманы, как и он, — спали, читали, резались в «козла» или травили бесконечные байки.

Но сегодня он не ушел с палубы лоцманского катера. «Джульетта», «Джульетта»… Нет, никогда раньше он не встречал это судно ни в Ленинграде, ни в других портах. Должно быть, новое. Вон на Балтийском заводе недавно построили танкер для шведов, те окрестили его «Риголетто». Храмцов усмехнулся. Кто-кто, а он-то повидал суда со всякими названиями. Одну посудину-старуху, закопченную и черную до неприличия, звали «Мадам Баттерфляй». В Сингапуре лет двадцать назад стояла на рейде «Моя любовь», а по Суэцкому каналу он проводил «Чудака». Ну, что ж, «Джульетта» так «Джульетта»… Судя по радиограмме Инфлота, судно некрупное, пять тысяч брутто-регистровых тонн, лоцманы называют такие суда «велосипедами»: «смотался на велосипеде…»

Обычно Байков приходил в порт за час до своей смены. Это стало привычкой. Пока получишь у диспетчера наряд на бригаду, пока перекинешься с кем-нибудь в коридоре шуткой, пока расставишь людей, час и пройдет. А во вторник он опоздал и появился у диспетчера минут за пятнадцать. Тот удивился: проспал, что ли, Зосим? Байков хмурился. Ну, проспал. Ребята, наверно, тоже с ног валятся. Сам знаешь, какой вчера был день.

Вчера кончили грузить «Ладогу». Теплоход пришел из Австралии с шерстью, выбился из графика, стояночное время у него было — пятьдесят часов. Иначе опоздает в рейс — и тогда в европейских портах поплачивай штрафы… Пришлось навалиться. К тому же судно было загружено черт знает как: в одном трюме девятьсот тонн, в других по четыреста или того меньше. Куда только смотрел стивидор там, в Сиднее, и наш второй помощник «Ладоги»? Вот Байков и проспал от усталости. Что на сегодня?

В наряде было — шестой причал, «Джульетта» — груз не трудный. А вот потом — грузить тракторы, это дело серьезное. Недавно помяли одну машину, пришлось писать в наряд замечание, и комплексную выработку бригаде не засчитали.

Рабочий день кончился. Для Ткачева же день только начинался — сегодня было его дежурство по ОКПП, и он стоял над макетом порта, переставляя крохотные суда. На подходе два наших сухогруза, через пять часов подойдет «англичанин» — «Хэппи». Еще два судна кончают погрузку в первом районе. Финский лесовоз отойдет ночью из Лесного порта. Он переставлял эти игрушечные суда, а сам косил направо, где стояла еще одна игрушка, означавшая «Джульетту».

Нет, часовые у трапа не замечали ничего. И команда была все-таки спущена на берег. И, как обычно, моряки возвращались на свое судно, сильно пошатываясь, прижимая к себе балалайки и коробки со всякой всячиной, купленной в «Березке» на Невском…

Все тихо и спокойно. Но теперь до поздней осени или даже до зимы такие спокойные дни будут редкостью: май, разгорается навигация, только успевай поворачиваться. Ткачев мысленно усмехнулся: вот еще одна навигация, и все повторится, словно не раз и не два виденный фильм: контрабанда, десятки ручных часов в банках из-под бычков в томате, или золотишко, да всяческая печатная продукция — что-то будет на этот раз? Сочинения Солженицына и Набокова, а может, и сукина сына Анатоля, опять порнография, опять «Евреи в России» — стон и плач тель-авивских сирен-зазывал? Не будет только альбомчиков с описаниями роскошной жизни «простого рабочего». Поняли, что эта наживка с тухлинкой. Начали подбрасывать другие, похитрей. Что ж, «иллюстрирте» — вовсе неплохая выдумка: отличная бумага, минимум текста, чтоб не утруждать чтением, великолепно выполненные фотографии.

У трапа «Джульетты» несли службу лишь самые опытные солдаты и сержанты. Ткачев лично инструктировал каждого, прежде чем отправить на охрану границы. Ребята докладывали совершенно одинаково: ничего особенного не замечено. Команда ведет себя тихо-мирно, капитан отлучается в город один, помощник не сходит с судна.

Помощник не сходит с судна.

Ну, предположим, он обязан следить за погрузкой. Один раз он все-таки был на берегу. Что, хватило нескольких часов, чтобы познакомиться с Ленинградом? А может, он просто ленив и нелюбопытен и ему все красоты, как говорится, до лампочки?

Ветер поднялся утром, и сразу похолодало. По Неве в залив выносило остатки майского ладожского льда — серого, оплавленного солнцем.

Выйдя из дома, Ткачев сразу подумал, что из-за погоды погрузка «Джульетты» замедлится. В сильные ветры работа на портовых кранах строго запрещена, а судовые механизмы «Джульетты» не могут заменить их. Это хорошо. Выигрывается какое-то время.

Он шел к себе на ОКПП и досадливо морщился: времени в обрез, а еще надо проводить занятия с солдатами и сержантами, особенно последнего призыва. Есть такие, которые робеют перед иностранцами. Несколько раз он замечал, что допускается неточность при проверке документов. Пора начинать и тренировки на внимательность, а время поджимает отчаянно — летняя навигация…