Волшебную страну и её столицу Изумрудный город населяли племена маленьких людей – Жевунов, Мигунов, Болтунов, у которых была очень хорошая память на всё, чему они удивлялись.

Удивительным было для них появление девочки Элли, когда её домик раздавил злую волшебницу Гингему, как пустую яичную скорлупу. Недаром Элли назвали после этого феей Убивающего Домика.

Не менее удивились жители Волшебной страны, когда увидели сестру Элли – Энни. Она тоже явилась им сказочной феей. Прискакала на необыкновенном муле, который питался солнечным светом, а у неё на голове был серебряный обруч, делающий каждого, кто его надевал и прикасался к рубиновой звёздочке, невидимым.

И ещё много-много чудесных событий случалось в Волшебной стране, о которых могли рассказать её жители. Только об одном чуде они почти ничего не знали – о том, как их страна стала Волшебной. Ведь она не всегда была отгорожена от остального мира Великой песчаной пустыней и окружена неприступными Кругосветными горами. Не всегда над ней сияло вечное солнце и птицы и звери говорили по-человечески.

Волшебной она стала по желанию великого чародея Гуррикапа.

Для командира Баан-Ну, лётчика Мон-Со, для звёздного штурмана и бортового врача время не прошло незаметно: в полёте они постарели ровно на семнадцать лет. Правда, возраст на Рамерии исчислялся иначе: жили там люди в три раза больше, чем на Земле. Поэтому четверо звездонавтов, несущих вахту на корабле, по рамерийскому счёту оставались молодыми, полными сил.

Никем другим, кроме бодрствующих звездонавтов, покой огромного космического корабля не нарушался, в его каютах, служебных залах, машинном отделении, коридорах было пусто, оттого он казался необитаемым.

На самом деле на звездолёте не спал, вернее, находился в состоянии пробуждения ещё один человек – Ильсор, слуга генерала Баан-Ну. Его разбудили по приказу генерала. Баан-Ну дошёл до последнего изнеможения, так устал обходиться без слуги, что давно уже был недоволен всем окружающим: двери, по его мнению, слишком громко хлопали, ручки и фломастеры писали плохо, еда, извлечённая из консервных банок, была невкусной, а постель совсем жёсткой. Командир скорее заставил бы прислуживать себе врача Лон-Гора, чем согласился вытерпеть ещё каких-нибудь несколько недель до всеобщего пробуждения космического экипажа. Он не привык одеваться сам и следить за своей внешностью, поэтому его рыжая всклокоченная борода разрослась до фантастических размеров; куртка, которую он натянул на комбинезон (очевидно, она заменяла мундир), оказалась без пуговиц; комбинезон – без «молнии» и смятый в гармошку; на локтях у генерала висели лохмотья, потому что он всё время цеплялся за какие-то острые углы, крючки; к тому же Баан-Ну не затруднял себя распознаванием левого и правого сапога: правый сапог у него неизменно оказывался на левой ноге, а это было чрезвычайно неудобно даже для генерала.

Лон-Гор долгое время до отказа крутил сначала один кран, затем другой, потом ещё выжидал, пока все разноцветные лампочки не перестали мигать, показывая полное размораживание. Наконец, блестящая полировкой ячейка раскрылась, замурованного в ней Ильсора Мон-Со и Кау-Рук по приказу командира приподняли и перенесли из отсека в каюту врача.

– Ну, лежебока, вставай, – радостно приговаривал генерал, когда Ильсора несли из отсека под наблюдением Лон-Гора.

Ильсор ещё не понял, что находится на звездолёте. Он пробуждался, и это было похоже на то, как будто перед его глазами заново пробегала жизнь на Рамерии. Он видел далёкую родину. Видел свой народ – арзаков, их напоминавшие обломки скал дома у Серебряных гор. Серебром отливают не только горы, всю Рамерию покрывает мягкий струящийся белый свет. Серебристы почва, трава, деревья и кустарники, кажется, дотронься рукой до листьев – и они зазвенят.

Арзаки очень приветливы – они доверчивы, как дети. И глаза у них внимательные, широко распахнутые.

Арзаки талантливы. Среди них много художников, врачей, учёных, писателей, конструкторов и инженеров, учителей. Арзаки не только многое умеют, они просто не могут не делиться тем, чего добиваются сами, со своими соседями менвитами и делают это с великой радостью. Но менвиты – люди коварные.

У менвитов есть Верховный правитель Гван-Ло, он ещё и колдун. Он обладает гипнотическим повелевающим взглядом и может приказать любому сделать то, что захочет. И только человек начнет протестовать, как Гван-Ло посмотрит ему в глаза – и тот сразу умолкнет. Это колдовское искусство Верховный правитель унаследовал под страшным секретом от своих предков и обучил ему менвитов. Он ведь сразу обратил внимание на то, что арзаки – талантливый народ.

«А неплохо бы, – подумал Гван-Ло, – этот талант заставить работать на нас».

Астрономы Рамерии, наблюдая в сверхмощные телескопы различные планеты, заинтересовались Землёй, или Беллиорой, как они назвали Землю по-своему. Они утверждали, что Беллиора не отличается по своей природе от Рамерии.

Посланцы планеты Рамерия должны были проверить, есть ли жизнь на Земле. Но полёт «Диавоны» не планировался как научная экспедиция. Менвиты летели на Землю с воинственной целью: покорить новую планету.

Уже включили тормозные двигатели, Ильсор это угадывает по лёгкому дрожанию корабля. Врач Лон-Гор приступил к всеобщему пробуждению экипажа. И сразу отсеки звездолё та, которые казались до этого пустынными, сделались тесными и многолюдными. Потягиваясь и зевая, из них выходили астрономы, геологи, инженеры, лётчики, разбуженные после семнадцатилетнего сна. Только рабочие-арзаки оставались на своих местах, им не разрешили пока покидать отсек. Корабль напоминал теперь растревоженный муравейник, люди сновали туда и сюда во всех направлениях.

Как только разбуженные немного пришли в себя, Баан-Ну собрал менвитов в демонстрационном зале космического корабля.

– Именитые братья! – торжественно обратился он к собравшимся. – Нам доверено великое дело – завоевание цветущей планеты Беллиоры. Она должна быть цветущей по предсказанию наших астрономов.

Урфину не давала покоя диковинная звезда, светящаяся красным цветом. Его мысли время от времени возвращались к ней, вечерами он подолгу просиживал у телескопа, но, как ни старался её отыскать, нигде обнаружить не мог. Звезда бесследно исчезла. Правда, он заметил однажды, как какое-то тёмное облако пронеслось по небу, но не придал этому никакого значения.

С жителями Волшебной страны Урфин теперь дружил, но о звезде, заинтересовавшей его, не торопился сообщать. Он ведь и сам пока ничего не понял.

Давно прошло то время, когда Премудрый Страшила сдержал слово и пригласил Джюса поселиться в Изумрудном городе среди людей. Урфин не ожидал, что ему будет так приятно это приглашение.

Однако он уже много лет жил у Кругосветных гор, привык к уютной долине с прозрачной речкой и расстаться со своей усадьбой не захотел.

Жить одному для него было так же естественно, как пить или есть. Он по-прежнему не хотел походить на других людей и одежду носил иного цвета: не голубую, не фиолетовую, а зелёную. И вовсе он делал так не от злого нрава, такой уж у него был нелюдимый характер. Общество он делил со старым филином Гуамоколатокинтом, с которым каждый день перебрасывался немногими словами.

Праздники Угощения обязательно устраивались каждый год, их ждали с таким нетерпением, как ждут дня рождения. Потому что, как ни чудесна жизнь в Волшебной стране, всё же один день похож на другой. Солнце поднимается всякий раз высоко и, когда ежедневные чудеса сделаны, опять опускается за горы.

Это случилось накануне нового праздника. Канун подоспел незаметно, он продолжался несколько дней, чтобы все желающие успели добраться до Изумрудного города, а Урфин-огородник успел приготовить угощение. Фрукты и овощи удались на славу, их было видимо-невидимо, так что Джюс опасался не успеть перевезти их в Изумрудный город до открытия торжества. Рядом с дворцом Страшилы соорудили длинные ряды из сдвинутых столов, которые перетащили из домов жители города.

Урфин и деревянный гонец, который помогал ему перевозить овощи, сновали между Кругосветными горами и Изумрудным городом.

Проезжая с полными тачками через страну Жевунов, они оставляли вкусный запах спелых, настоянных на солнце плодов. Разве могли Жевуны спокойно смотреть на это разноцветье фруктов и овощей в тачках?

Они высовывались из круглых окон своих домов почти целиком, даже странно, как они не падали, цепляясь ногами за подоконники. Они ещё и переговаривались, захлёбываясь от восторга.

Чужестранцы торопились приземлиться до утра. Они полагали, что ночью на Беллиоре скорее всего спят, как на Рамерии, и их прилёт останется незамеченным.

Откуда им было знать, что жителям Волшебной страны как раз в эту ночь не спалось.

Совершив последний виток вокруг Земли, корабль начал снижение по плавной траектории. Штурман Кау-Рук сидел за пультом управления. Движения его были собранны и точны. Он напряжённо всматривался в экран локатора ночного видения, на котором проступали контуры незнакомой местности.

Важно было не пропустить кольцо гор, а точнее, то место у их подножия, где инопланетяне заметили огромный замок с чёрными провалами окон и полуразрушенной крышей. Судя по всему, в здании никто не обитал, и оно могло послужить на первое время неплохим убежищем.

На рассвете Кау-Рук с группой лётчиков отправился на разведку. Они спокойно прошли мимо дозорных, которые все были из менвитов и не дремля стояли на своих постах. Лётчики по духу были ближе штурману из всех военных, вот если бы ещё их эскадрилью не возглавлял Мон-Со, верный подданный генерала. Захватив с собой несколько рабов-арзаков, лётчики сначала бодро продвигались вперёд. Разведка казалась им чем-то вроде весёлой прогулки.

Прежде всего решили осмотреть замок, не зная, что перед ними бывшее жилище волшебника Гуррикапа.

Обойдя его кругом, Пришельцы остановились перед закрытой дверью, верхний край которой терялся под потолком.

То и дело слышались шутки:

– Вот это хоромы! Такие только для государей да привидений!

Приземлившись в ночную пору в окрестностях пустынного замка, где на десятки миль вокруг не было человеческого жилья, Пришельцы чувствовали себя в полной безопасности, как будто находились не на Беллиоре, а у себя дома на Рамерии. И свой лагерь вблизи жилища Гуррикапа они не случайно назвали «Ранавир», что на языке менвитов значило «Надежное убежище». Менвиты-колдуны, превращая людей в рабов, так верили в свою ворожбу, что полагали: события могут развиваться только так, как они захотят. Им было невдомёк, что события в Волшебной стране уже развиваются, и совсем не так, как желали того Пришельцы.

Многое заведомо определил не кто иной, как хозяин гигантского жилища. Да, верно, волшебник Гуррикап бесследно исчез, но ведь волшебство никогда не пропадает просто так. Взять хотя бы дар человеческой речи, которым Гуррикап наделил птиц. Птицы внимательно слушали людей, были в курсе разных событий и с песнями и свистом разносили новости во все концы Волшебной страны. Благодаря возможности понимать друг друга птицы и люди дружили. Люди никогда не трогали диких обитателей полей и лесов, а те в свою очередь оказывали им неоценимые услуги, вовремя принося важные вести, они не раз предупреждали об опасности. Вот и теперь инопланетянами прежде всего заинтересовались птицы. Когда разведчики-менвиты любовались пейзажами Беллиоры, пернатые обитатели леса перелетали с дерева на дерево и вовсе не для того только, чтобы покормиться червяками и букашками.

Штурман Кау-Рук не признавался себе, такой это казалось тарабарщиной, но чувствовал слежку со стороны птиц. Он заметил: пернатые не свободно порхают во всех направлениях, а ведут себя иначе, не перемещаются в одиночку, а совершают какое-то общее движение; связанные друг с другом, действуют так, как будто у них есть определённый план и они его выполняют. Они проявляли интерес к Пришельцам, подобно разведчикам, облетали, осматривали чужестранцев. И даже Пришельцы думали, что им мерещится, с клювов птиц слетали отдельные, какие-то невероятные слова: Качи-Качи, Кагги-Карр, Страшила.

Менвиты, хотя и являлись колдунами, понятия не имели о птичьей почте. Но едва настало первое утро пребывания на Земле, как по тенистым рощам прокатилась тревожная весть. Ветки вздрагивали то тут, то там. С дерева на дерево, от гнезда к гнезду метались растревоженные горластые вестники.

– Вставайте, вставайте!.. – требовательно будили они тех, кто ещё не проснулся.