В красивой просторной библиотеке своего городского дома, в мягком кресле, сидел граф Уильям Моунт-Сиверн, стараясь забыть о мучившей его подагре. Волосы его поседели, лоб покрылся преждевременными морщинами, а лицо, когда-то чрезвычайно привлекательное, было бледно. Одна из его ног, хорошо закутанная, лежала на мягкой бархатной подушке. Глядя на изможденную фигуру этого человека, можно было безошибочно сказать, что он состарился раньше времени, — и действительно, ему едва минуло сорок девять лет, а между тем он казался пожилым человеком. Не являясь по роду своей деятельности ни знаменитым политиком, ни великим полководцем, ни известным государственным мужем, ни даже членом верхней палаты, граф Моунт-Сиверн в свое время слыл выдающейся личностью. Он прославился неутомимым мотовством и неистовой страстью к карточной игре. При этом говорили, что, в сущности, этот человек наделен самой доброй душой.

До двадцати пяти лет он отличался самым примерным поведением и с утра до вечера сидел над книгами. Трудолюбие и усидчивость Уильяма Вэна вошли в пословицу в кругу его товарищей адвокатов; они безуспешно старались пробудить в нем лень и любовь к удовольствиям и в шутку прозвали его непреклонным судьей. Молодой Вэн был честолюбив и хорошо понимал, что успех в свете зависит от его собственных способностей и старания. Он происходил из знатной, но бедной семьи, представителем которой также являлся старый граф Моунт-Сиверн. Юноше никогда и в голову не приходило, что со временем он может унаследовать графский титул и извлечь из него какое-либо преимущество, потому как три жизни стояли между ним и этим титулом. Но вот они стали угасать одна за другой: старший из наследников умер от апоплексического удара, второй — от лихорадки в Африке, а третий утонул, плавая на лодке в Оксфорде.

Так молодой Уильям Вэн, студент, стал графом Моунт-Сиверном и законным обладателем шестидесяти тысяч фунтов стерлингов ежегодного дохода. Поначалу он не знал, что делать с такими деньгами, и думал, что шестьдесят тысяч невозможноистратить за год. Постепенно он превращался в важную особу. Кроме недавно приобретенного состояния и титула он имел чрезвычайно приятную внешность и очаровательные манеры. К несчастью, благоразумная сдержанность, которой отличался Уильям Вэн, бедный студент школы правоведения, навсегда покинула наследника громкого титула. Все рассудительные люди начали поговаривать, что он обанкротится. Как бы то ни было, пэр, имеющий шестьдесят тысяч годового дохода, разоряется не за один день.

Читателю уже известно, что граф сидит в своей библиотеке, что ему сорок с лишним лет и что он еще не совсем разорился. Что его заботит? Конечно, сложные денежные обстоятельства — долги, опутавшие его, разбившие его надежды, отравившие его существование. Многим было известно о его положении, но никто, кроме него самого, не знал о той мучительной боли, которую он носил в своем сердце день и ночь.

Было время, когда благодаря экономии и рассудительности он еще мог бы все поправить, но граф уже лишился прежнего самообладания и боялся смотреть в будущее; он отгонял от себя все заботы и увеличивал и без того огромный список долгов. Разорение приближалось семимильными шагами. Такие печальные мысли волновали графа в ту минуту, когда он молча смотрел на груду зловещих бумаг, разбросанных по столу.

Карета леди Изабеллы остановилась перед домом миссис Левисон. Это была почтенная особа лет восьмидесяти, очень строгая в обращении. Когда девушка вошла в гостиную, хозяйка дома вела оживленную беседу со своим внуком — капитаном Фрэнсисом Левисоном, двоюродным братом мисс Вэн. Мало кто мог соревноваться с ним в умении казаться искренним и очаровательным; мало кто был так эгоистичен и пуст в глубине души. Он считался наследником старого и богатого сэра Питера Левисона, и потому общество прощало ему все недостатки.

— Леди Изабелла Вэн, — громко произнесла старушка, заметив гостью, — позвольте представить вас капитану Левисону.

Раскланявшись, Изабелла, еще не привыкшая к светским обычаям, смутилась и покраснела под восхищенным взглядом молодого гвардейца.

— Какой хорошенький у вас крестик, дитя мое! — воскликнула миссис Левисон, когда Изабелла подошла к ней проститься, перед тем как ехать с мисс Вэн на вечер. — Эти семь изумрудов, оправленные в золото, очень красивы.

— Да, — согласилась девушка, — этот крестик мне очень дорог — мама подарила мне его перед смертью. Хотите взглянуть? — прибавила она, снимая с себя драгоценность. — Я надеваю его только по очень важным случаям.

Вест-Линн некогда был значительным городом, особенно в глазах своих обитателей. Он имел право посылать двух депутатов в парламент и имел прекрасный крытый рынок. В нем располагалась большая зала, которая называлась «Залой ратуши». Там собирались городские власти и толковали о делах.

Не больше чем в миле от города находилось поместье Ист-Линн. С любого пригорка путешественник мог любоваться его зеленым парком, окруженным высокой стеной. Увитые зеленью ворота, находившиеся между двумя флигелями, велик замку.

Слева, в некотором отдалении от Ист-Линна, уединенно стоял кирпичный дом с флюгером на крыше. Перед ним расстилался луг, окруженный двумя рядами деревьев. Его пересекала небольшая песчаная дорожка, ведущая к железным воротам и далее к дому. По обеим сторонам широкого коридора располагались приемные кабинеты. Комната с левой стороны от входа служила общей гостиной, а соседняя с ней отворялась только в торжественных случаях. Это место, известное всем как «Рощи», принадлежало Ричарду Гэру — опытному судье.

У мистера и миссис Гэр было трое детей — сын и две дочери. Старшая Энн рано вышла замуж, а младшей, Барбаре, только исполнилось девятнадцать. Что касается сына, Ричарда, то… Нет, о нем мы расскажем чуть позже.

В начале мая, одним холодным вечером, в упомянутой гостиной сидела миссис Гэр — бледная, сильно исхудавшая женщина, закутанная шалями и обложенная подушками. Кресло ее было придвинуто к камину, хотя в нем не горел огонь. В той же комнате у окна сидела хорошенькая девушка — блондинка с утонченными чертами лица, голубыми глазами и ярким румянцем — и так небрежно листала книгу, что было понятно: она увлечена чем-то другим.

Никогда еще луна не светила так ярко. Затаив дыхание, Барбара шла вперед.

— Кто вы такой? — спросила она. — Что вам нужно?

— Барбара, — прошептал незнакомец, — неужели ты не узнаешь меня?

Услышав голос брата, девушка вскрикнула от радости и припала к его груди. Несмотря на грубую крестьянскую одежду, накладные черные усы, несмотря на сильно изменившееся лицо Ричарда, Барбара не ошиблась.

— Мой милый брат! — воскликнула она. — Зачем ты пришел сюда? Если тебя узнают, то тебя ждет неминуемая смерть…

В центре Вест-Линна стояли два смежных дома: в том, что был побольше, Карлайль жил, а в маленьком принимал посетителей. Его имя пользовалось большой известностью в графстве, и основатели конторы «Карлайль и Дэвидсон» были хорошо образованными, опытными адвокатами.

Миссис Карлайль — вторая жена адвоката — умерла, когда родился Арчибальд, и ребенок был воспитан своей единокровной сестрой Корнелией. Она ни разу не отступилась от своих обязанностей в отношении мальчика, напротив, она хотела управлять им и теперь, когда он стал взрослым. Арчибальд в силу привычки очень часто покорялся ее требованиям. Ее главными страстями в жизни были любовь к брату и жадность до денег. Эти две вещи скрашивали ее одиночество, ведь она навсегда отказалась от замужества, несмотря на то, что, будучи дочерью богатого Карлайля, не имела недостатка в женихах.

На другое утро после возвращения из Лондона Арчибальд сидел в своей конторе. Возле него стоял управляющий его делами мистер Дилл. Это был маленький человек с плешивой головой, кротким видом и почтительными манерами. Он давно мог стать адвокатом, но должность управляющего конторой «Карлайль и Дэвидсон» вполне устраивала его. Он получал хорошее жалованье. Насмешники распустили слух, что он был неисправимым поклонником мисс Карлайль и, не получив намека на взаимность, решил навсегда остаться холостяком. В эту минуту он рассказывал хозяину о том, что случилось за время его отсутствия. Когда мистер Дилл закончил доклад, дверь отворилась, и секретарь Карлайля сообщил о визите полковника Бетеля.

— Попросите его подождать, — ответил Карлайль.

— Вот что, Дилл, — продолжал он, — вам будут присланы бумаги, закладные и векселя на поместье Ист-Линн. Пожалуйста, просмотрите их внимательно и никому ничего не говорите.

Прошло несколько лет…

— По моему мнению, ей необходима перемена климата, мистер Карлайль. Вам следовало бы отвезти миссис Карлайль куда-нибудь во Францию или в Бельгию. Морской воздух пойдет ей на пользу.

— Очень хорошо, я поговорю с ней, — сказал Арчибальд.

Леди Изабелла имела к этому времени уже троих детей: Изабеллу, Уильяма и Арчибальда; последнему исполнился год. Миссис Карлайль только что оправилась после продолжительной болезни, но ее прежние силы так и не восстановились. Мистер Уэнрайт напрасно пытался вылечить ее — ничто не помогало, и мистер Карлайль прибегнул к совету опытного врача Мартена.

Леди Изабелла не хотела ехать во Францию, но вскоре все изменилось. Миссис Дучи (читатель, вероятно, еще не забыл этого имени) и ее почтеннейший муж задумали для сокращения расходов поселиться на некоторое время на континенте. Около двух лет они прожили в Париже. Изабелла довольно часто переписывалась с миссис Дучи и теперь получила еще одно письмо, в котором последняя сообщала, что едет на два месяца в Булонь. Доктора настаивали на том, что леди Изабелле следует воспользоваться этим обстоятельством. Общество миссис Дучи избавляло ее от одиночества. Когда мистер Карлайль тоже поддержал докторов, Изабелла покорилась общему желанию и начала собираться в дорогу.

Вернувшись домой, Изабелла снова почувствовала себя здоровой, довольной и счастливой, но через некоторое время ощущение нравственной пустоты всецело охватило ее. Ей хотелось навсегда изгнать из памяти образ Фрэнсиса Левисона, но вопреки ее воле это воспоминание не покидало миссис Карлайль. Чего бы она только не отдала, лишь бы освободиться от этих тягостных видений!

Однажды утром мистер Карлайль отправился верхом в замок Левисонов. Он спросил сэра Питера, но его проводили к леди Левисон, которая тут же осведомилась о цели его приезда.

— Я хотел бы поговорить с сэром Питером.

— Если вы приехали по делам, то предупреждаю вас, что сейчас он не может ничем заниматься.

— Извините, миледи, но он сам назначил мне время для визита.

Следующий день выдался ясным, теплым и безоблачным. Лучи яркого утреннего солнца заливали спальню миссис Гэр. Она лежала в постели; ее нежные щеки горели болезненным румянцем, а глаза светились каким-то странным лихорадочным блеском.

— Мама, вам опять нездоровится? — спросила Барбара.

— Меня продолжают преследовать эти ужасные сны, — прошептала миссис Гэр, в страхе озираясь по сторонам. — Мне снилось, что настоящий убийца приехал в Ист-Линн, что он был здесь, у нас, и мы разговаривали с ним об убийстве, как с посторонним человеком…

— На кого же он был похож? — тихо спросила Барбара.

— Его черты уже изгладились из моей памяти, но он показался мне настоящим джентльменом, и мы разговаривали с ним как с хорошим знакомым. Он сидел, а Отуэй Бетель стоял позади его стула. Мне грезилось, что Ричард прятался в эту минуту за дверями и опасался, как бы этот человек не увидел его. Это был ужасный сон!

Однажды утром мистер Карлайль сидел в своей конторе, как вдруг к нему вошел его поверенный и доложил о том, что его желает видеть какой-то господин.

— Я слишком занят и не могу принять его сейчас.

— Я уже говорил ему это, сэр, но он готов ждать. Этот джентльмен не кто иной, как капитан Торн, что гостит у Гербертов.

— Так что же вы молчали! Зовите его скорей!

Дело заключалось в следующем: капитана Фредерика Торна очень беспокоил один вексель, и он пришел посоветоваться о нем с мистером Карлайлем. Капитан Торн оказался приятным молодым человеком, и Арчибальд был готов ему помочь, но мысль о том, что, возможно, этот человек и есть убийца Галлиджона, охлаждала его добрые намерения.

Был понедельник. Луна ярко освещала одинокого путника, шедшего с поникшей головой. Он походил на простого работника, длинные черные усы скрывали нижнюю часть лица, а широкополая шляпа была надвинута на самые брови. У дома судьи Гэра он боязливо осмотрелся и перемахнул через ограду. Очутившись в саду, он спрятался в густых деревьях.

Барбара, с замирающим сердцем ожидавшая встречи с братом, готова была отдать все на свете, лишь бы отец ушел из дома. Но нет, суровый судья, сдвинув в сторону парик и не выпуская изо рта трубку, сидел как раз у окна, выходившего в сад.

— Я просто задыхаюсь от жары! — воскликнула вдруг девушка. — Пойду прогуляюсь по саду.

Приблизившись к роще, она заметила Ричарда. О, как он изменился — похудевший, бледный, взволнованный!

— Ричард, — проговорила Барбара жалобно, — я ни минуты не могу оставаться здесь. Отец дома!