Я искренне рад встрече с дорогими советскими читателями на страницах своей повести, повествующей о событиях недавнего прошлого моей родины — Монгольской Народной Республики.

События, о которых идет речь, действительно имели место и затрагивают сравнительно небольшой отрезок времени начала 30-х годов, когда победившая под влиянием идей Октября народно-революционная власть в нашей стране уже крепко стояла на ногах, а в жизни и сознании монгольского народа происходили значительные качественные перемены. Монгольский народ под руководством Монгольской народно-революционной партии уже уверенно шел вперед по пути прогресса и процветания, указанному великим Лениным.

Но сильны еще были в сознании людей религиозные пережитки и связанные с ними предрассудки, веками насаждавшиеся ламаистским учением, проповедовавшим смирение, непротивление злу, покорность своей участи, содействовавшим подавлению духа протеста трудящихся против феодальной эксплуатации. Ламство было привилегированным сословием, опорой феодалов. Основой ламаистского учения является общебуддийское идеалистическое мировоззрение, имеющее специфическую ритуальную, обрядовую сторону — учение о путях достижения «спасения» — нирваны. По ламаистскому учению каждый верующий для, своего «спасения» должен был иметь своего «учителя-наставника» в лице ламы и беспрекословно следовать всем его советам и наставлениям. Поэтому в каждой монгольской семье один из сыновей, как правило, посвящался в ламы, чем и объясняется огромное число лам в дореволюционной Монголии.

Судьба простого арата часто была игрушкой в руках ламы, который использовал любые средства, чтобы держать в повиновении арата и выкачивать из него все, что возможно. Одним из подобных методов являлось обожествление субурганов — так называемых надгробных пирамид, фанатичное поклонение которым и наиболее щедрые воздаяния «гарантировали» верующим благополучный путь достижения «спасения». Субурганы — надгробные пирамиды — могли иметь различные размеры, начиная от небольших бронзовых или серебряных пирамидок, стоявших на жертвенниках в юртах, и кончая огромных размеров сооружениями из камня, песка и глины, воздвигавшимися вблизи монастырей. Праздник освящения субургана привлекал колоссальное количество верующих, не скупившихся на воздаяния, мечтавших тем самым обеспечить себе счастливое «перевоплощение» или «перерождение» в потустороннем, мире.

— Приведите нарушителя границы.

— Есть, товарищ капитан, — четко ответил лейтенант и тотчас вышел.

Арестованный, сделав несколько шагов к середине комнаты, тяжело опустился на поставленный там табурет. Голова низко опущена, заметно, что он очень ослаб. Воспаленными от бессонницы глазами он исподлобья медленно осматривал комнату, но, встретившись со взглядом Пурэвжава, отвел глаза. Это был еще довольно молодой мужчина крепкого сложения, с редкой бородой.

По описанию Балдана Пурэвжав легко нашел хашан хубилгана-ламы — просторный двор прямоугольной формы, обнесенный высоким плотным частоколом, через который невозможно было разглядеть, что делается внутри. Вот и заветная дверца, изукрашенная затейливым орнаментом. Пурэвжав тихонько потянул за шнурок, конец которого свисал снаружи. Послышался деревянный звук упавшей щеколды, дверца отворилась, и тут же раздался мелодичный звук колокольчика, возвещая о вошедшем. Узкая дорожка, аккуратно вымощенная кирпичом, вела к большой белоснежной юрте хубилгана, из которой доносился тончайший запах благовоний. Пурэвжав, войдя в юрту, отвесил по обычаю низкий поклон и поприветствовал перерожденца по-баргутски

[7]

Довчин встретил его весьма дружелюбно, как и всякого входящего в юрту.

Весь передний угол юрты занимал жертвенник, на котором возвышался начищенный до блеска бурхан

[8]

. Сам хубилган сидел, скрестив ноги, на толстых тюфяках возле низенькой деревянной кровати, покрытой дорогим ковром, на правой, мужской половине юрты. Соблюдая обычай предков, Довчин весьма радушно принял незваного гостя, предложив ему ароматный горячий чай, заправленный по национальному обычаю молоком и кусочками сала, различные восточные сладости. С лица его не сходила улыбка.

— Нет ли у вас табакерки для нюхательного табака из нефрита с золотой коронкой? — тихо спросил Пурэвжав-Балдан у хубилгана и внимательно посмотрел на него. Перерожденец вздрогнул и тут же расплылся в улыбке. Ох, как долго ждал он этих слов!

— Найдется. Сейчас такие табакерки — большая редкость. Но у настоятеля монастыря Святого Лузана Содова есть одна, — вкрадчивым голосом, почти шепотом ответил Довчин и опять заискивающе улыбнулся. — Я сразу догадался, как только увидел вас, что вы важная персона. С какими новостями прибыть изволили? — спросил он.

— Японское разведывательное управление в Харбине, получив ваше письмо, в котором вы обращались за помощью к Стране восходящего солнца, направило меня сюда к вам. Меня зовут Балдан. Имею задание поселиться в монастыре Святого Лузана под видом священнослужителя с целью оказания всяческой помощи в вашем деле.

Хубилган-лама принял гостя с большим почетом. В красном углу пятистенной юрты, на этот раз еще более роскошно убранной дорогими коврами, перед жертвенником был богато накрыт широкий стол на коротеньких изогнутых ножках, инкрустированный перламутром, кораллами и бирюзой. В чашах, оправленных серебром и золотом, горкой возвышались редкие по тем временам восточные сладости. На широком серебряном блюде тончайшей работы были красиво уложены большие куски дымящейся жирной баранины.

Хубилган Довчин из собственных рук подал гостю в серебряной пиале обжигающий губы горячий чай с молоком и не растаявшими еще кусочками топленого масла

[11]

возвещая о начале трапезы..

Старческое лицо перерожденца с отвислыми щеками, испещренное глубокими морщинами, выражало крайнее самодовольство. От горячей пищи и внутреннего напряжения по лицу его градом катился пот, капая в пиалу. Подернутые синеватой пеленой подслеповатые глаза его с благоговением смотрели на гостя.

«Богатая юрта у хубилгана. Вон сколько серебра и золота. И все это от пожертвований верующих. Сам-то перерожденец нигде не работал всю жизнь, а только дань собирал с верующих да обманывал их. Скоро ламаизму придет конец. Выведем их всех на чистую воду», — думал в это время Пурэвжав.

— Мы, многочисленные послушники бурхана, выражаем безграничную радость по поводу вашего прибытия к нам из Страны восходящего солнца. Какие новости привезли? — спросил перерожденец, нарушая мысли Пурэвжава.

По приезде в монастырь Балдан поспешил представиться хамба-ламе Содову. Войдя в его опочивальню, он застал настоятеля величественно восседавшим на горке мягких подушек. Его пухлые пальцы мерным, заученным движением перебирали черные сандаловые четки с изящной коралловой головкой удивительного красного цвета. Не переставая перебирать четки, хамба-лама чуть повернул голову в сторону вошедшего и легким поклоном, исполненным достоинства, поприветствовал Балдана.

— Я уже получил уведомление от почтенного хубилгана, в коем он извещает меня о вашем прибытии. Прошу вас, подойдите ближе и садитесь поудобней. Выражаю огромную радость по поводу вашего благополучного к нам приезда. Отдохните с дороги, снимите с себя усталость, а потом и приступайте к осуществлению священной цели, стоящей перед вами. Мы с честью будем выполнять приказы и поручения высокочтимого посланника великой Страны восходящего солнца. — Хамба-лама говорил глуховатым голосом, сохраняя достоинство и прямо глядя в глаза собеседнику. Он не лебезил и не заискивал перед Балданом, как это делали другие.

Не выпуская из руки четок, настоятель другой рукой поставил на специальный коврик перед Балданом два небольших дешевых кубка и кувшинчик с китайским вином. Налив кубки до половины и пригубив вина, он кивком головы предложил Балдану сделать то же самое и с деловым видом продолжал начатый разговор:

— Прошу не церемониться, дорогой Балдан. Чувствуйте себя свободней… Тяжелые сейчас времена, скажу вам откровенно. Не то, что другим людям, но и себе верить нельзя стало. Будьте очень осторожны и осмотрительны. Здесь, в монастыре, есть соглядатаи и шептуны. Помните об этом. Но всего более опасаться следует партийцев. Эти похуже чертей будут. Для нас, для нашего дела они чрезвычайно опасны.

— Тем не менее мы должны резко активизировать работу. Меня, как вы понимаете, послали сюда не на отдых от мирской суеты и не затем, чтобы проверять желудки у ваших лам. Поэтому я считаю своим долгом приступить к делу незамедлительно. Сегодня же вечером и начну… А для начала хочу познакомиться с тем, что вы уже успели сделать, — твердо сказал Балдан, не отрывая настойчивого взгляда от глаз настоятеля.