Для очень многих жителей Западного полушария Тибет окутан атмосферой таинственности. Страну снегов принято считать родиной неведомого, фантастического, невероятного.

Какие только сверхчеловеческие способности не приписывают ламам, магам, колдунам, некромантам и оккультистам всех мастей, населяющим высокие плоскогорья, так великолепно изолированные от остального мира природой и собственной волей их обитателей! Самые странные легенды о Тибете принимают за бесспорные истины. Кажется, будто в этой стране растения, животные и люди могут произвольно не подчиняться законам физики, химии, физиологии и даже простого здравого смысла.

Вполне естественно поэтому, что ученые, привыкшие к суровой точности экспериментального метода, придают подобным сведениям не больше значения, чем забавным чудесам из волшебных сказок. Таким же было и мое к ним отношение, пока, благодаря счастливой случайности, я не познакомился с госпожой Давид-Ниэль.

Непосредственно после появления в печати моего «Путешествия одной парижанки в Лхасу» очень многие — как в посвященных этой книге статьях, так и лично — интересовались, что заставило меня жить среди лам, и выражали желание получить сведения об учениях и обычаях мистиков и оккультистов Тибета.

Постараюсь удовлетворить любознательность читателей. Однако из-за небольшого объема настоящей работы задача эта представляет некоторые трудности.

Отвечая на два различных по существу вопроса, я сперва рассказала об обстоятельствах, сблизивших меня с религиозным миром ламаистов, и об окружающем этот мир сословии колдунов всевозможных категорий.

Затем я постаралась систематизировать некоторые ярко выраженные особенности тибетских оккультных и мистических теорий и методов духовной тренировки тибетцев.

Каждый раз, когда в связи с этим из очень богатого запаса моих воспоминаний всплывал какой-нибудь факт, я относила его на соответствующее ему в рассказе место. Таким образом, здесь не может быть и речи о путевом дневнике: его форма изложения совсем не соответствует моей теме. Иногда в процессе исследования, благодаря специфике, возможность расширить и дополнить то или иное наблюдение представлялась мне несколько месяцев или даже несколько лет спустя. Но только сумма сведений, полученных в разных местах и в разное время, может дать правильное понятие о трактуемом здесь предмете.

— Итак, решено. Я оставляю вам Давасандупа в качестве переводчика. Он поедет с вами.

Неужели я разговариваю с человеком? Это крошечное желтовато-смуглое существо в одеянии из оранжевой парчи с бриллиантовой звездой, сверкающей в головном уборе, — не дух ли он, спустившийся с ближних гор?

Говорят, что этот человек — воплотившийся лама и наследный принц одного гималайского трона. Но сейчас он кажется мне призрачным видением.

Должно быть, сию минуту он исчезнет, как мираж, вместе со своей пестрой свитой и парадным конем в попоне из ярко-желтого сукна. Принц — часть сказочного мира, в котором я теперь живу — или, по крайней мере, мне кажется, что живу — вот уже пятнадцать дней. Я вижу все это во сне и через мгновение проснусь у себя в постели, в стране, где не обитают духи, воплотившиеся ламы в сияющих одеждах, где мужчины носят прозаические пиджаки и волосы нормальной длины и не драпируются в ткани цвета солнца.

В Гангтоке я застала одного Бермиак-кушога. Лама из Энше уехал в Тибет, в Шигацзе, и вернулся только через несколько месяцев. Давасандупа пригласили сопровождать британского представителя в качестве переводчика на политическую Китайско-Тибетскую конференцию в Индии. Старый махараджа умер, и ему наследовал его сын Сидкеонг-тулку, который не мог уже посвящать много времени изучению ламаизма. Составленные мною путевые планы нельзя было осуществить, все препятствовало осуществлению моих желаний.

Мало-помалу мне стало казаться, будто все окружающее дышит неприязнью. Меня преследовали какие-то неведомые существа, убеждали уехать, гнали прочь, внушали, что все равно не позволят ни совершенствовать мои познания в ламаизме, ни продвигаться дальше в глубь Тибета. Эти существа стали являться мне наяву. Я видела, будто они уже ликуют после моего отъезда, радуются моему изгнанию.

Можно было бы объяснить все явления лихорадкой, неврастенией, вызванной неудачами и усугубляемой умственным переутомлением. Некоторые, может быть, усмотрели бы здесь действие оккультных сил. Чем бы это ни было, мне не удавалось справиться с состоянием одержимости, граничащим с галлюцинациями. Успокоительные средства не помогали и не оказывали ни малейшего воздействия. Я стала думать — не поможет ли мне перемена обстановки.

Пока я размышляла, где мне устроиться, не покидая Гималаев, владыка Сиккима, сам того не подозревая, предупредил мое желание, предложив поселиться в Подангском монастыре, расположенном в пятнадцати километрах от Гангтока в лесах, почти постоянно окутанных густыми тучами.

Спускаясь по горным дорогам из Шигацзе в Индию, мне пришлось снова пересечь Гималаи.

С сожалением расставалась я с зачарованной страной, где несколько лет провела в таком сказочно пленительном существовании. Я понимала, что из этого преддверия Тибета мне едва ли одним глазком удастся заглянуть в его святая святых — со всеми его своеобразными учениями и удивительными событиями, тщательно скрываемыми от непосвященных мистическими общинами необъятной Страны снегов. Во время моего пребывания в Шигацзе мне открылся другой Тибет — огромное книгохранилище! Сколько еще остается узнать, а я уезжаю!

Жизнь в Бирме. Уединение в горах Сагэна у

каматангов

— монахов-созерцателей, самой суровой из всех буддийских сект.

Пребывание в Японии, среди глубокой тишины Тофо-кю-жи, монастыря секты дзен. В этом монастыре в течение многих столетий сосредоточена вся духовная аристократия страны.

Теперь, в возрасте девяноста лет, мадам Александра Давид-Ниэль живет на своей вилле Samten Dzong около Ниццы во Франции. Но она давно завершила свой труд, выполнила свою миссию. Теперь она принадлежит к категории вечных духовных бессмертных. Удивительно осознавать, насколько редко со времен жриц культа Диониса появлялись такие женщины. В последние столетия можно упомянуть только мадам Блаватскую и Мэри Бейкер Эдди. Еще реже можно найти женщину, которая входит в крошечную группу духовных учителей вроде Будды — тех, кто учит независимости ото всех, кроме самого себя.

Она родилась в Париже 24 октября 1868 года в Сент-Манде (округ Сена), и ее назвали Александра Эжени Мари Луиза Давид. Она принадлежала к гугенотской семье, имеющей примесь скандинавских и голландских корней. Благодаря такой наследственности она чувствовала склонность к задумчивому одиночеству, стремилась исследовать саму себя. Ее отцом был Луи Пьер Давид, матерью — Александра Боркман. В 1904 году, в возрасте 36 лет, Александра вышла замуж за Филиппа Ниэля. В ее, обычно таких искренних, книгах вы практически не найдете сведений о ее семейной жизни, хотя в них есть много описаний ее умственных и духовных исканий. Мы знаем лишь, что, прежде чем отправиться на Восток, она много училась, сначала в Бельгии, а затем в Париже, изучая восточные культуры, санскрит, Тибет, и что она много путешествовала по Европе и Северному побережью Африки. Затем она отправилась в путешествие в Индию и на остров Цейлон, в Бирму и Китай. Потом последовали ее первые четырнадцать лет в Тибете, которые стали основой для ее книг и публикаций — она написала, среди прочего, «Магия и тайны Тибета»

[6]

и «Посвящение и посвященные в Тибете». Эти книги были изданы в 1931 году, когда мадам Давид-Ниэль было 63 года, и они остались ее главными творениями (несколькими годами ранее она написала и издала книгу «Мое путешествие в Лхасу»). Ранее она написала работы (пока еще не переведенные с французского языка) по китайской и индийской философии. Но ее имя неразрывно связано именно с Тибетом.

Из Китая в Индию, из Индии в Катманду — она добралась до Лхасы, до монастыря Кум Бум. Там она научилась бегло говорить по-тибетски, изучила диалекты этого языка, познакомилась с тибетской литературой. Она сделала на Тибете то же, что Гертруда Белл и Фрея Старк сделали в арабском регионе. Она полностью слилась с этой страной, соединилась с ее тенденциями не как иноземец, но как странник, который наконец достиг желанного конца своего пути. Культы и культура Тибета — ее духовный дом. Она была первой женщиной Запада, которая совершила этот подвиг, и, возможно, последней, поскольку Тибет, который она знала, начинает исчезать (на сколько столетий?) ввиду прихода коммунистов.

Ее смелость, высокая компетентность и упорство были очень высоко оценены. Географическое общество Парижа наградило ее золотой медалью. Она стала кавалером французского ордена Почетного легиона, получила китайский орден Сверкающей Звезды. Королевское бельгийское географическое общество наградило ее своей серебряной медалью. Ее имя стало известным в десятке стран благодаря особым способностям, новым подходам, мистическим открытиям, четким и понятным описаниям. Ее книги были переведены на испанский, немецкий, чешский, английский, шведский языки. Следует упомянуть, что в странах, где протестовали против перевода этих книг, родились и жили многие из самых известных мистиков мира: Яков Бёме и мать Тереза, Сведенборг и Уильям Блейк, Мигель де Молина, Крэшоу и Сан Хуан де ла Крус.

С помощью настоящей работы я стремилась предоставить тем, кто интересуется восточной духовностью, определенную информацию относительно сути ламаистских обрядов посвящения и обучения посвященных, происходящих во время этой церемонии и после нее.

Само собой разумеется, в столь маленькой книге этот предмет нельзя рассмотреть исчерпывающим образом. Кроме того, чтобы полностью разобраться в этом вопросе, человек должен хорошо разбираться в определенных теориях буддизма Махаяны и индусском тантризме, которые, как считается, лежат в основе большинства проявлений ламаистского мистицизма. То, как эти теории зародились, укрупнились и пропитались элементами неарийского происхождения в среде метафизиков и отшельников «Земли Снегов», могло бы стать материалом для еще одной работы. Тем не менее этой книги будет вполне достаточно, чтобы пролить свет на один специфический аспект религиозной жизни тибетцев, до настоящего времени неизвестный иностранцам.

Эта книга является вполне самостоятельным произведением, однако я настоятельно рекомендую читать ее одновременно с моей предыдущей книгой — «Мистики и маги Тибета», особенно с теми частями той книги, которые описывают мастеров мистики, их учеников и методы духовных тренировок, которые они практикуют.

В отличие от правила, которого я придерживалась в предыдущих книгах, чтобы текст не оказался чрезмерно тяжелым, в этой книге я сочла благоразумным дать орфографию большинства тибетских терминов в том виде, в котором они произносятся на классическом диалекте Лхасы. В некоторых случаях я также дала санскритские эквиваленты тибетских слов. Часто последние будут легче пониматься читателями, которые встречались с ними в работах, посвященных буддизму.

В тибетском алфавите больше букв, чем в английском. Чтобы устранить возникающие вследствие этого трудности, ориенталисты используют определенные знаки, которые они добавляют к буквам нашего алфавита, когда передают тибетский текст. Этот технический момент, обязательный в других случаях, здесь кажется мне излишним. Ведь читатели будут стремиться получить информацию о верованиях и методах тибетцев, а отнюдь не изучить их язык. Те, кто уже имеет адекватное знание этого языка, сумеют быстро и легко понять, какие буквы тибетского языка они встретили в этом тексте.

Дать жителям Запада совершенно ясное и полное представление о тибетском мистицизме почти невозможно. Между различными религиозными и философскими концепциями, которые они воспринимают, и теми, которые служат основой для медитаций отшельников «Земли Снегов», существует глубокая пропасть. Само слово «мистицизм», которое я использовала в предыдущей книге и которое я буду продолжать использовать в этой, поскольку не могу найти ничего лучшего, говоря о Тибете, следует понимать в некотором смысле совершенно иначе, чем мы привыкли это делать.

На Западе мистик — это благочестивый человек, более совершенный, весьма одаренный, но всегда, по существу, верующий в Бога, его преданный поклонник.

Напротив, многие восточные люди сочтут тибетского мистика атеистом. Однако, если мы решили так его называть, мы не должны приписывать этому термину те чувства и идеи, которые этим словом обозначают в странах Запада.

В христианских странах атеист в течение всех предшествующих веков был редким исключением, своего рода бесноватым, случайно затесавшимся в плотные ряды верующих. Даже в наши дни многие из нас представляют его этаким мятежником, противником Веры и Религии, с театральными проявлениями опровержения и вызова. Ничего подобного вы не увидите на Тибете, где никогда не господствовала идея относительно Бога как высшего существа.

Точно так же, как мы идем к преподавателю, когда желаем изучить математику или грамматику, так и для тибетцев естественно обратиться за помощью к мастеру-мистику, когда они желают приобщиться к духовным техникам.

Санскритское слово «гуру» — название духовного наставника, и тибетцы так же используют это иностранное для них слово в своем словаре. В беседе же, однако, они говорят: «Мой лама» — притяжательное прилагательное, понимаемое как описание отношений между мастером и учеником.

Хотя жители Тибета платят за сообщенное им знание предельным уважением и помощью в материальном плане, в их стране редко можно найти слепую веру в гуру, столь привычную в Индии.

Миларепа, поэт-отшельник, был исключением, но примеры такого пламенного восхищения и преданности своему мастеру являются чрезвычайно редкими.

Теперь нам надо понять, чего молодая религиозная элита Тибета так пылко требует от мастеров мистики. Просвещенные ламы единодушно утверждают, что доктрины всех философских школ, существующих в их стране и в целом всего буддистского учения, сформулированы в книгах и преподаются учеными преподавателями в монашеских философских школах

[22]

.

Исследование этих различных теорий, их внимательный анализ, размышления и медитации, к которым они приводят, могут вести к обретению «знания» теми, кто посвятил им всего себя. И все же, согласно мнению жителей Тибета, следует опасаться, что это знание останется простым интеллектуальным приятием слов или результатов событий из чужой жизни. Теперь этот вид знания расценивается ими как крайне удаленный от полноценного понимания и прозрения, от плодов прямого личного представления объекта знания.

Интересно отметить, что при использовании возможностей, предоставляемых санскритом, позволяющим дать несколько значений одному и тому же слову, жители Тибета перевели название известной работы, приписываемой Нагарджуне, — «Праджня парамита» — не как «Превосходное знание», но как «Выход за пределы знания». Правы ли они или проявили слишком большую вольность по отношению к грамматике, но факт остается фактом — на основании этого «выхода за пределы» они создали философскую и мистическую систему, которая находится в полном соответствии с доктринами буддистской школы мадхьямика, которая господствует на Тибете.

Этому «выходу за пределы» в тайном учении отводится огромное значение. Они разными способами комментируют «выход за пределы» милосердия, терпения, бдительности, этики, спокойствия, знания. Следует понимать, что «вне» узких концепций милосердия и т. д. существует другой способ понимать и осуществлять их. На более высокой стадии посвящения, в свою очередь, показывается ничтожность этого второго способа понимания милосердия и т. д.