Немногим более 150 лет назад молодой шотландский хирург по имени Мунго Парк, полуживой после долгих месяцев изнурительного путешествия, пробирался верхом сквозь пески Сахары в далекий город Ceгy, расположенный в верховьях Нигера.

«Я испытал бесконечное счастье, – вспоминал он потом, – увидев перед собой долгожданную цель своих устремлений – величественный Нигер, сверкающий в лучах утреннего солнца, Он был так же широк, как Темза у Вестминстера, и воды его медленно текли на восток».

Последние слова подчеркнул сам Парк. Он имел право торжествовать. Со времен Птолемея, на протяжении 16 столетий, географические карты указывали, что Нигер от истоков течет в западном направлении. Арабам во времена средневековья русло Нигера в его верхней и средней части было, безусловно, известно, но Европа, заинтересовавшаяся Африкой лишь в период торговой экспансии, не имела точных сведений о географии этого континента, за исключением береговой линии и отдельных прибрежных районов.

«Куда течет Нигер, где берет начало и где кончает свой путь, представляет ли он собою самостоятельную водную артерию – все это еще не выяснено», – говорилось в проспекте Ассоциации для содействия открытию внутренних частей Африки, основанной в Лондоне в 1788 году. Составители проспекта специально указывали, что один из членов Ассоциации «должен определить направление течения и, если возможно, найти истоки и устье этой реки».

Мунго Парк погиб у берегов Нигера, так и не успев проследить путь реки к океану. Но его дело продолжили другие. В течение примерно 70 лет основные данные об африканском материке были уточнены и нанесены на карту; ложные представления были опровергнуты одно за другим; географические мифы и легенды рассеялись. На месте белых пятен появились пустыни и болота, леса и саванны, горные хребты со снеговыми вершинами и цветущие плоскогорья. Открытие Африки стало одним из триумфов XIX века.

Примерно 50 лет назад в тропические леса Конго проник венгр Эмиль Гордей, состоявший на службе у бельгийцев. Этот человек не был похож на других европейцев: его не интересовали ни каучук, ни слоновая кость, ни дешевая рабочая сила; он искал только сведений о прошедших временах.

Долгим был его путь. Пройдя сотни миль от устья Конго вверх по течению реки, Тордей оказался в сердце Африки. Потом он поднялся вверх по реке Касаи, и прошел вдоль берегов Санкуру. Здесь, в центре материка, отрезанном от остального мира непроходимыми буйными зарослями, путник набрел на племя бушонго. И вот он сидит на лесной поляне в окружении вождей, делая заметки в своей тетради.

Ради этого европейца – едва ли не первого, которого им довелось увидать, – старейшины бушонго вспоминали легенды и обычаи своих предков. Особого труда это для них не составляло: знать историю племени было их долгом. Старики говорили долго. Они перечислили деяния 120 царей, начав с первого царя – божества, удивительным подвигам которого их государство обязано своим возникновением.

«Великолепно, но история ли это? – думал Эмиль Тордей, занося в тетрадь рассказы старейшин. – Можно ли установить, хотя бы приблизительно, время царствования одного из этих монархов, связать его правление как-нибудь с мировой историей?»

Энтузиазм ученого не ослабевал, и неожиданно его терпение было вознаграждено.

Если говорить о расселении человека в плане геологической истории земли, можно сказать, что в Африке, как и в других частях света, оно началось только вчера. Однако в масштабе человеческой истории тысячелетия, прошедшие с тех пор, составляют такой солидный срок, что для ученых пути этого расселения и условия, способствовавшие ему, относятся только к области остроумных догадок. Как же выглядели люди гамблианского периода? Скорее всего, они не походили на современных африканцев, за исключением, быть может, бушменов Калахари и пигмеев Конго, Возможно, они были прямыми потомками тех ловких охотников небольшого роста с необычным для нас строением черепа, которых антропологи относят к бушбоскопоидному расовому типу, а иногда, умело избегая всякого намека на определенность, называют этот тип боскопоидом. Как бы то ни было, эти люди переселялись, размножались и выживали, и следы их можно обнаружить во многих районах африканского континента. Примерно в V тысячелетии до н. э. в Африке появились новые антропологические типы; наиболее важным среди них следует считать негроидный. Его первые следы обнаружены пока почти на одних и тех же широтах континента: окаменевший череп и кости скелета найдены на стоянке среднего палеолита неподалеку от Хартума (Судан); другой череп и несколько костей извлечены из-под толстого слоя глины в Асселаре, примерно в 300 километрах к северо-востоку от Тимбукту (Западный Судан). Эти народы, эти «негры» (ибо точные расовые определения здесь совершенно невозможны), бесспорно, стали многочисленнее после V тысячелетия до н. э. Результаты исследований почти 800 черепов, обнаруженных в долине верхнего Нила, на территории додинастического Египта, т. е. датируемых примерно IV тысячелетием до н. э., показывают, что по крайней мере третья часть этих черепов принадлежала неграм или, вернее, предшественникам тех негров, которые населяют Африке сейчас. Исследование языка также в известной мере подтверждает точку зрения, согласно которой предки нынешних африканцев играли важную роль среди народов, создавших цивилизацию древнего Египта. 1958 год, когда французский исследователь Сахары Анри Лот возвратился в Париж с интереснейшей коллекцией копий наскальных картин и рисунков, принес новые красноречивые доказательства только что высказанному предположению. Устроенная Лотом выставка произвела огромное впечатление. Перед нами раскрылись новые страницы из истории древних обитателей великой африканской пустыни. Разнообразие стилей рисунков говорит о том, что пустыню населяли многие народы, сменявшие друг друга в течение бесчисленных тысячелетий. Мы увидели и великолепные рисунки животных, и психологический портрет (этот термин можно употребить с полным основанием), и сцены битв на колесницах; изображения богов и богинь, которые, без сомнения, заимствованы в древнем Египте, а также масок и фигур, которые, не менее бесспорно, не имеют к Египту никакого отношения. Многие из этих картин созданы негроидными народами примерно в IV тысячелетии до н. э. До нас словно донесся из глубины веков голос забытых народов. Раньше предполагалось – об этом необходимо упомянуть, чтобы показать сложность заселения древней Африки, – что история Сахары в бытность ее плодородной равниной подразделялась на четыре основных периода. Во время первого, самого раннего, ее населяли охотники, на смену которым впоследствии пришли скотоводческие племена. Они – или их преемники – приручили лошадь примерно за 1200 лет до н. э. Благодаря открытию Лота эта сухая схема дополнилась множеством деталей и внезапно стала яркой и живой картиной. Основываясь на заметных изменениях в стиле рисунков, французский ученый устанавливает не менее 16 различных народов, населявших Сахару в период между охотниками и скотоводами. «Этот факт, – говорит он, – поражает и буквально опрокидывает привычные взгляды, так как до настоящего времени казалось невероятным, чтобы Сахара знала столько народов». Напоминание о том, как неимоверно сложно воссоздать картину заселения древней Сахары (и не только древней Сахары), очень полезно для понимания трудностей, связанных с определением основных путей миграции в Африке и выявлением народов, которые шли этими путями. Бушмены, встречающиеся сейчас в Африке довольно редко, могут оказаться единственным связующим звеном с «боскопоидным» населением древности. Негры, безусловно, также древнейшие жители Африки. Однако этими двумя типами древних африканцев дело не ограничивается. В Африке издавна живет еще один тип человека: сегодня его можно узнать главным образом по особенностям языка, но некогда он обладал свойствами, отличавшими его как от негра, так и от боскопоида. Это хамиты.

У хамитов «белое» происхождение: они ведут его, видимо, от «кавказской» расы, прародительницы большинства европейских народов. Однако это было так давно, что всякая попытка приложить к древним хамитам и. неграм современный термин «белые и черные» совершенно бессмысленна. Антропологи обычно говорят о двух основных группах хамитов в Африке – восточной и западной. Их появление в Африке окутано таким же туманом, как и появление негров. Подобно неграм, они могли быть аборигенами Африки, а может быть, их родиной была Азия и в Африку они мигрировали позднее. Некоторые ученые вообще сомневаются в том, что эти древние «хамиты» когда-либо населяли Африку. В своей блестящей и весьма убедительной работе, посвященной классификации африканских языков, американский ученый Д. Гринберг предлагает отказаться от самого термина «хамиты». По его мнению, народы Южной и Центральной Африки, говорящие на банту, принадлежат к той же великой семье, что и народы Западной Африки. Однако большинство ученых продолжает придерживаться «хамитской гипотезы», и вопрос, о том, какой из «древних народов» предшествовал другому, до сих пор остается открытым.

Впрочем, какова бы ни была последовательность миграций, почти несомненно, что смешение бушмена (или боскопоида) с негром и хамитом в более или менее отдаленном прошлом привело к появлению предков большинства современных африканцев. Таким образом, готтентоты Южной Африки, видимо, обязаны своим происхождением бушменам и хамитам, многочисленные же народы языковой группы банту произошли от смешения негров, хамитов и, в меньшей степени, бушменов. Существует также множество других возможных ила допустимых вариантов смешения рас. И хотя современные хамиты заселяют большую часть северо-востока континентальной Африки, народы языковой группы банту преобладают на южной половине континента, а «чистые негры» живут большей частью в Западной Африке, они отличаются друг от друга главным образом языком и малосущественными антропологическими характеристиками. Это отличие лишь в очень малой степени указывает на время миграции и границы расселения того или другого народа и, уж конечно, совершенно ничего не говорит о «полноценности» или «неполноценности».

Последнее обстоятельство следует особенно подчеркнуть, ибо мнимое превосходство хамита над негром, иными словами белого человека над черным, часто составляло и все еще нередко составляет «само собой подразумевающуюся основную предпосылку», как удачно, хотя и совсем по иному поводу, выразился в 1905 году Холмс, член Верховного суда США. Эта предпосылка абсолютно беспочвенна как по отношению к древней истории Африки, так и к ее сравнительно недавнему прошлому. Основной фактор эволюции человека в Африке, как и во всех других частях света, – не его расовая принадлежность, а условия окружающей среды. В мире просто не существует фактов, на основании которых можно было бы доказать или хотя бы допустить мысль, что негры, обитай они в Северной Африке, а не в Центральной, преуспели бы меньше египтян или берберов Нильской долины и побережья Средиземного моря (народов в основном хамитского происхождения).

В более поздний период истории скотоводческие племена хамитов вторгнутся в Восточную Африку, населенную по преимуществу земледельческими племенами негроидного, боскопоидного или смешанного происхождения, и установят там более отсталую общественную систему по сравнению с существовавшей ранее. И все-таки миф о «превосходстве хамитов», который иногда маскируют такими выражениями, как «само собой подразумевающаяся основная предпосылка», миф о том, что негры по своей природе принадлежат к низшей расе, отживает с большим трудом. Ведь совсем недавно один известный антрополог, специалист по Восточной Африке, анализируя обнаруженные в Кении следы первобытного народа, отметил, что хамитское происхождение этого народа почти не вызывает сомнений, если не считать «трудно объяснимой загадки, почему такой цивилизованный народ, как хамиты, стал бы обитать в таких широтах». Это все равно, что сказать, будто такой цивилизованный народ, как ирландцы, не стал бы жить среди болот. Ведь причиной определенных достижений ирландцев как и любого народа Африки, на пути к цивилизации и прогрессу была вовсе не расовая принадлежность, а условия окружающей среды.

Незадолго до начала IV тысячелетия до н. э. Сахара начала терять свой зеленый покров. Огромные реки, катившие свои воды на юг, к Нигеру, и на восток, к Нилу (высохшие русла этих мертвых рек существуют по сию пору), иссякали и исчезали. Озера мелели. Люди уходили с обжитых мест.

Существует множество свидетельств этих трагических перемен. Хартумские негры раннего палеолита – люди, заложившие основы Нильской цивилизации и изготовлявшие сосуды еще до того, как их научились делать в Иерихоне, первом из известных миру городов, – жили у реки, которая во время наводнений поднималась на четыре-девять метров выше того уровня, что наблюдается при паводках сейчас. Они умели вырезать из кости зазубренные наконечники для копий, а позднее научились изготовлять удивительно остро отточенные гарпуны с несколькими зубцами и отверстием в рукоятке. Почти такие же гарпуны встречаются в районе Вади-Азауак, отстоящем на две тысячи миль к западу от Нильской долины, – там, где сейчас лежат мертвые пески Сахары.

Известно, что еще в III тысячелетии до н. э. на пастбищах Нижней Нубии паслись огромные стада скота. Это тот самый район, где, по словам Оркелла, «в настоящее время условия настолько суровы, что владелец водяного колеса, приводимого в движение мулами, с трудом может прокормить круглый год одного-двух животных». Всякий, кому придется побывать в диких местах к западу от Нила, заметит среди песка и камней русла вади – древних рек. Некогда полноводные, теперь они сухи, как воздух пустыни.

Непосредственные причины этого длительного и безжалостного процесса, продолжающегося до сих пор, неизвестны. Однако он, безусловно, начался в эпоху тех великих катаклизмов, которые оттеснили тропики к экватору, управляли наступлением и отступлением гигантских ледников и установили направление бурь и циклонов. Во всяком случае важно отметить, что Сахара стала приобретать роль огромного барьера на пути продвижения человека около пяти или шести тысяч лет назад, то есть примерно в то самое время, когда началась миграция негритянских народов и когда в Северной Африке складывалось оседлое земледелие. Став препятствием на пути сближения народов, живущих к северу и к югу от нее, пустыня оказала глубокое влияние на всю эволюцию человека в Африке.

Между всеми развивающимися цивилизациями Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока и Средиземноморья происходило интенсивное и почти непрерывное общение. В районах, лежащих к югу от Сахары, человек в своем передвижении также не встречал серьезных препятствий, так что негры или негроидные народы расселились почти по всей территории Африки южнее Сахары. Но Юг и Север все больше и больше отделялись друг от друга, и каждый из них пошел по собственному пути развития.

Почти все народы, населявшие континентальную Африку полторы тысячи лет назад, исчезли. Память о них осталась лишь в легендах о древних предках – могучих мужах с сияющими глазами, наделенных беспримерной отвагой, открывших в незапамятные времена неведомые страны. Эти люди стали героями эпоса африканских народов, и их имена окружены таким же ореолом, как имена Феина и Беовулфа среди европейцев. Даже теперь легенды об их сказочных подвигах поражают, воображение.

«He ведая страха, эти люди пробирались туда, где еще не ступала нога человека», – рассказывал Грею старейшина племени буньоро из Уганды о первооткрывателях «Бахвези», живших во времена средневековья. «Никто не мог выдержать их взгляда, – добавляет легенда, – ибо глаза их сверкали подобно солнцу».

Лебеф говорит, что сао, обитавшие в древности на берегах озера Чад, «предстают перед нами в легенде, как гиганты, наделенные невероятной силой. Одной рукой они перегораживали течение рек. Их голоса были такими громкими, что доносились из одного селения в другое. Птиц словно ветром сдувало, когда кто-нибудь из великанов кашлял. На охоте они за день проходили сотни километров, а убитых слонов и гиппопотамов легко вскидывали на плечи и относили домой. Их оружием были луки, изготовленные из стволов пальмы. Даже земля носила их с трудом... До сих пор в честь этих великанов устраиваются великолепные празднества».

Вряд ли нужно говорить, что легенды не дают сведений о первых поселенцах. В легендах одно наслоение накладывается на другое. Все, что мы можем сделать, – это осторожно «соскабливать» слой за слоем. Такое «соскабливание» позволяет заглянуть в прошлое многих народов банту, составляющих сейчас большинство населения Центральной и Южной Африки, на 300-400 лет, а иногда, как, например, это удалось, Эмилю Гордею в отношении бушонго, даже глубже. Многие народы центральных и южных районов материка обосновались там, видимо, в течение последних нескольких столетий, но некоторые появились сравнительно недавно, вытеснив родственные им народы или смешавшись с ними.

История племени бушонго представляет собой пример древнего расселения. Это племя проживает в районе реки Санкуру, по-видимому, уже 700 или 800 лет. Оно создало развитый общественный строй, выработало высокую и своеобразную культуру, которой присуща высокая степень художественного мастерства. Примером противоположного типа может служить сала – одно из племен народа ила-тонга, обитающего в Северо-Западной Родезии. История племени напоминает историю многих других племен, переселившихся сравнительно недавно. По словам Джаспана, «история племени сала ведется примерно с 1820 года, когда вождь племени – женщина, по имени Намумбе, пришла из района к северо-востоку от Лусака и основала селение... Она умерла, очевидно, в 1835 году. Ей наследовала ее сестра Манинга, которую вскоре сверг сын Намумбе Чонго... Он установил налог на всю слоновую кость и на все шкуры животных, убитых его подданными».

Примерно за 400 лет до того, как Юлий Цезарь переправился через Ламанш, группа молодых искателей приключений, «сыновья знатнейших насамонов (насамоны – древнее ливийское племя), люди необузданные и своевольные», по словам Геродота, побились с приятелями об заклад, что пересекут Сахару с севера на юг. Покинув родную Киренаику, насамоны отправились в далекий путь, держа направление на юго-запад. Они миновали «землю, изобилующую дикими зверями», долго шли по песчаной пустыне – в те дни Сахара встречала путешественников не более радушно, чем сейчас, – пока наконец не увидели равнину, поросшую лесом.

«Когда они стали срывать плоды с деревьев, на них напали какие-то необычно низкорослые люди, взяли их в плен и увели с собою; языка их насамоны не понимали вовсе, а равно и уводившие их люди не знали ничего по-насамонски; молодых людей провели через обширнейшие болота, а потом доставили в город, все жители которого были такого же роста, как те, что cxвaтили их, притом черного цвета; мимо этого города в направлении с запада на восток протекала большая река, а в реке были крокодилы».

Таково первое упоминание о Нигере (возможно, впрочем, это была река Комодугу, которая также течет на восток, впадая в озеро Чад). Его привел аммонский царь Етарх, правивший по соседству с нынешней Дерной, в беседе с киреянами, когда «речь зашла о Ниле и о том, что никому не ведомы его истоки», а последние передали его слова Геродоту. Пожалуй, это единственный дошедший до наших дней фрагмент некогда ярких и многочисленных рассказов о путешествиях через пустыню.

Великие цивилизации древности, рожденные на беpeгax Нила и на Ближнем Востоке, сыграли немалую роль в развитии континентальной Африки. Однако подлинную цену их вклада в это развитие определить весьма трудно. Даже нынешний, весьма несовершенный уровень наших знаний дает основания считать, что упомянутые цивилизации играли значительно более важную роль в истории Африки, чем предполагалось ранее, и что народы, населявшие долину Нила и Ближний Восток, поддерживали связь со своими южными и юго-западными соседями в течение длительного периода, причем сносились с ними если и не постоянно, то во всяком случае довольно часто. Возможно, что насамоны прошли через такие места, куда раньше не проникал ни один из их соотечественников. Но более вероятно, что эти молодые люди шли по маршруту, который был хорошо знаком другим ливийским народам, и прежде всего гарамантам, обитавшим к западу от Киренаики и к югу от залива Триполи – там, где теперь расположен Феццан.

Археологи еще только приступили к работе по изучению контактов между Севером и Югом, но тем не менее исследователи могут строить свою работу на достаточно прочном фундаменте, основанном на научно разработанной хронологии древнего Египта. Недавние раскопки в Иерихоне показывают, что оседлое земледелие в долине реки Иордан существует по крайней мере уже восемь тысяч лет. Сам Иерихон, древнейший из всех городов мира, возник еще в VI или VII тысячелетии до н. э. Однако в плодородной долине Нила, расположенной неподалеку от Иерихона, переход к оседлому земледелию произошел, по-видимому, значительно позднее. Исследования радиокарбоновым методом, проведенные в наши дни, говорят о том, что народы эпохи неолита поселились на берегах полноводного Фаюмского озера, которое обозначается на современных картах как «впадина», и стали обрабатывать там землю между 4500 и 4000 годами до н. э. В эти и последующие годы район оседлого земледелия разросся на сотни миль вдоль берегов нижнего Нила. Земледельческие народы неолита – эпохи земледелия до употребления металлов – жили оседлыми группами. Им удалось добиться того, что прежде никому не удавалось: от кочевого образа жизни, связанного с неполивным земледелием, они перешли к обработке земли с регулярным орошением.

Таковы в общих чертах сведения о связях Египта с континентальной Африкой. Хотя эти контакты поддерживались достаточно долго, влияние их было ограниченным, ибо пришлись они на время, когда земли к югу и западу от Египта высыхали, утрачивая плодородие и становясь все более дикими и труднопроходимыми. Если даже предположить, что население в верховьях Нила возрастало (в чем мы не можем быть совершенно уверенными, все еще не располагая исчерпывающими материалами об истории оседлого земледелия), оно мигрировало не вниз по течению Нила, а в южном и западном направлениях, осваивая отдаленные внутренние районы.

Достижения древних цивилизаций Нила, Ближнего Востока и Средиземноморья донесли до континентальной Африки не египтяне, а другие народы. В эпоху XXII династии, пришедшей к власти в 950 году до н. э., когда могущество Египта постепенно клонилось к упадку, возникло три новых важных фактора, роль которых в развитии цивилизации континентальной Африки непрерывно росла. В первую очередь назовем страну Куш. В VIII веке до н. э. это государство выдвинулось, правда ненадолго, в ряды мировых держав. В последующие века оно утратило значительную долю своего влияния, но сохранило жизнеспособность, являя собой в некоторых отношениях пример «наиболее африканской» из всех великих цивилизаций древности. Другой древней цивилизацией, чьи идеи, верования и технические достижения были теснейшим образом связаны с континентальной Африкой, был Карфаген и подчиненные ему, а частично и отделившиеся от него ливийско-берберские государства. Наконец, в качестве третьего фактора, способствовавшего распространению цивилизации и культуры в Африке, следует назвать страны Южной Аравии – «страны ладана», на месте которых сейчас находятся Йемен и Хадрамаут. Отсюда, из Сабеи, в начале Х века до н. э. отправилась царица Савская «с большим караваном, с верблюдами, груженными пряностями, множеством золота и драгоценных камней», держа путь на север к царю Соломону. И отсюда же примерно в то же самое время выступили на юго-запад армии сабеян. Они захватили нагорья того района, где сейчас находится Эфиопия, и осели там.

Каждая из этих цивилизаций внесла свою лепту в культуру стран, расположенных к югу от них, точно так же как южные страны, надо думать, дали Северу многое из того, что он переработал в свое, чисто самобытное. Египет после 3000 года до н. э., Карфаген, Куш и Южная Аравия после 1000 года до н. э. распространяли свое влияние далеко на юг и юго-запад. Это влияние не отделимо от решающих преобразований, происшедших в континентальной Африке, – зарождения и развития земледелия, роста использования металлов, возникновения идей и верований, которые определили склад жизни людей и характер их государств.

Трудно определить сейчас вклад каждой из этих цивилизаций в культуру континентальной Африки. Некоторые специалисты считают, что умение обрабатывать железо, имевшее решающее значение для человеческого прогресса, распространялось, в южном направлении через ливийские народы, а последние в свою очередь заимствовали его у Карфагена и средиземноморских народов. Другие полагают, что южные страны познакомились с железом через Куш и Мероэ, которые археолог Сейс 50 лет назад назвал «Бирмингемом древней Африки». Возможно, справедливы обе точки зрения, но не исключено, что южные народы самки открыли способ обработки железа.

Таким образом, цивилизация, праматерь современной культуры, зародилась в речных долинах Месопотамии и Египта. Ее происхождение, в Египте во всяком случае, было столь же африканским, сколь и азиатским. Спустя примерно 2000 лет эти две великие цивилизации древности передали свои духовные и материальные достижения в другие страны. За многие столетия бронзового века через минойцев, ионийцев и хеттов с этими достижениями познакомилась Южная Европа. Финикийцы принесли свои знания в Северную Африку, Египет – в Куш. Одни народы донесли их до Южной Аравии, другие положили начало бронзовому веку в Индии и Китае. Достижения первых цивилизаций проникли во все уголки мира. Как же повлияли они на континентальную Африку?

Руины города Мероэ – один из величайших памятников древности. История этого города – важная глава в истории человечества. Этого никто не оспаривает. Однако до сих пор о жизни Мероэ и других городов царства Куш нам известно не многим больше, чем узнал о них Геродот от жрецов Элефантина 24 столетия назад, а узнал он очень мало.

Развалины Мероэ расположены примерно в 100 милях от современного Хартума, вниз по Нилу, чуть южнее города Венди. Уже издали видны царские пирамиды. Между ним и Нилом на две мили простирается каменистая равнина, над нею высятся искусственные пологие холмы – здесь некогда процветал Мероэ. Слева, ближе к реке, находятся частично раскопанные развалины того самого храма Солнца, о котором довелось услышать Геродоту. Поблизости проходит на север железная дорога. Она пересекает два холма высотой в девять метров, сложенных из материала, напоминающего черный и блестящий булыжник, – это похожий на лаву шлак из давным-давно остывших плавильных печей.

Перед археологами стоит задача «изыскать возможности», а проще говоря, найти деньги, для того чтобы исследовать остальные девять десятых развалин Куша. Эти низкие обожженные солнцем холмы шестого порога представляют собой богатейшее поле деятельности для археологов, практически совершенно нетронутое и самое богатое из тех, что еще остались в Африке, а может быть, и во всем мире.

В Мероэ и прилегающих к нему районах высятся руины дворцов и храмов, представлявших собой порождение цивилизации, которая процветала более двух тысяч лет назад. А вокруг руин, все еще сохранявших свое былое величие, лежат могильные курганы тех, кто создавал эти храмы и дворцы. Даже несколько часов, проведенных среди развалин Мероэ, позволяют заглянуть краем глаза в ту далекую эпоху: стелы из прекрасного базальта, испещренные таинственными письменами; фрагменты барельефов из белого алебастра, некогда украшавших великолепные крепости и храмы; черепки окрашенной глиняной посуды; камни, не утратившие еще своих ярких узоров, – следы великой цивилизации. Там и сям печально стоят заброшенные гранитные статуи Амона-Ра, бога Солнца, и ветер пустыни носит над ними тучи коричневато-желтого песка.

Раскопки в Мероэ проводили Рейзнер, Гриффитс, Гарстанг и некоторые другие археологи. Рейзнеру и Гриффитсу мы обязаны знакомством с почти полным списком царей, правивших примерно от 1200 года до н. э. до 200 года н. э. Район храма Солнца расчищен от обломков, так что нетрудно представить себе его архитектуру в целом. Раскопаны и некоторые другие здания, в том числе термы в римском стиле. Побывал человек и в пирамидах, возведенных на низких холмах вокруг города: в незапамятные времена в них проникли грабители могил, которым удалось разузнать план гробниц или наугад пробраться по лабиринту извилистых подземных коридоров к усыпальницам, а в последние 50 лет – археологи. Над всеми же остальными развалинами Мероэ царит удручающая тишина. В 1958 году директор Департамента древностей суданского правительства, известный французский египтолог доктор Жан Веркутте составил предварительный список подлежащих исследованию районов Мероэ. К некоторому неудовольствию чиновников из министерства финансов, в этом списке оказалось целых 200 названий. Кроме того, группа археологов из Университета Гумбольдта (Берлин) во главе с одним из немногих знатоков мероитского алфавита профессором Хинце также предприняла поиски новых объектов для раскопок. Составленный ими список наряду со списком доктора Веркутте дает нам достаточно полное представление о плане Мероэ. Даже несмотря на то что Хинце и его коллеги орудовали только небольшими лопатками, им удалось выяснить кое-что новое. Я находился в Haгe, когда экспедиция разбила там свой лагерь и профессор рассказал мне о пробных раскопках в 100 ярдах от храма Льва. Оказалось, что толщина слоя обломков и городских отбросов вокруг храма достигает 75 сантиметров.

Африканская цивилизация Куша многое заимствовала извне. В 20 милях от Мусаварата находятся храмы Нага. Их развалины сохранились лучше, всех остальных. Возведены они в тот же период, что и мусаваратские строения. На задней стене храма Льва высечен львиный бог, о трех головах и четырех руках. Трудно сказать, кто вдохновлял художников, создавших это существо, – Индия, Карфаген или, может быть, та древнейшая Африка, которая и «дала Египту своих богов». В 50 шагах от храма Льва жители Нага выстроили другой храм, меньший по размерам. Да храм ли это? Археологи осторожно называют это сооружение «киоском». Оно представляет собой уродливую и беспорядочную мешанину различных стилей, но в целом, бесспорно, напоминает римские образцы.

Помимо храмов, сиротливо вырисовывающихся на фоне пустынного горизонта, о цивилизации, в которой воплотился синтез идей, общепринятых для тогдашнего цивилизованного мира, рассказывают и другие предметы. Всякий, кто попадет в Хартум и не поленится побывать в местном музее, увидит, например, небольшой металлический сосуд, выдержанный в строго китайском стиле (см. рис. 4). На протяжении почти тысячи лет эта суданская цивилизация среднего и верхнего Нила – кушитская цивилизация Напаты и Мероэ – представляла собой важнейший африканский центр, где люди обменивались идеями, верованиями, а также изделиями своего ремесла. Важное значение Куша не вызывало никаких сомнений у его современников. Именно кушитского сановника апостол Филипп встретил на дороге, «ведущей из Иерусалима в Газу», и обратил его в христианскую веру тогда, когда казнь Христа еще продолжала волновать умы и была злободневным событием. Это обращение занесено на страницы «Деяний апостолов»: «И, вот, муж ефиоплянин, евнух, вельможа Кандакии, царицы ефиопской», иными словами одной из тех богинь-цариц, что правили Кушем под сенью безмятежного величия колоннад Мусаварат ас-Сафра, «хранитель всех сокровищ ее, приезжавший в Иерусалим для поклонения, возвращался и, сидя на колеснице своей, читал пророка Исайю». Христианин при дворе Мусаварат ас-Сафра! Других доказательств у нас нет: они либо утеряны навсегда, либо все еще лежат под слоем песка пустыни.

За 60 лет до этого события Куш потревожил покой римлян в Египте. Войска кушитов одержали победу над тремя вспомогательными когортами римлян и вторглись в Филы и Элефантин, расположенные на южной границе, установленной Августом. Петронию, римскому наместнику в Египте, пришлось выслать 10 тысяч солдат и 800 всадников, чтобы вернуть свои владения. Римляне преследовали кушитов вплоть до их бывшей столицы в Напате, расположенной там, где кончалась донгольская излучина Нила. Они ворвались в город и разрушили его. Правда, попытка взять в плен правителя кушитов не удалась, но зато Петроний освободил пленных римских солдат и захватил статуи Августа, которые ранее попали в руки кушитских воинов. Примерно 1940 лет спустя при раскопках одного из дворцов Мероэ Гарстанг обнаружил бронзовую голову Августа, оставшуюся там по недосмотру Петрония. Эта голова находится теперь в Британском музее.

Какие еще украшения и предметы обихода ждут, пока их разыщут, под девственными холмами и плитами древних храмов Мероэ, Нага и других городов? Ни один человек в мире не даст нам сейчас ответа, ибо никто еще не заглядывал в эти места. Как объект, заслуживающий внимания археологов, Куш всегда уступал Египту, чьи, по-видимому, неиссякаемые гробницы и храмы продолжают снабжать науку множеством сведений об отдаленном прошлом и пополнять музеи новыми и новыми экспонатами. Последнее особенно важно для ученых, которые ведут раскопки на средства частных филантропов. Может быть, стремление филантропов получить «вещь» само по себе оправдано, но при этом ученым приходилось отдавать свои силы Египту, и из их поля зрения выпадали другие, не столь многообещающие территории. Даже когда такие области исследовались, качество раскопок страдало все от той же «погони за вещами». По крайней мере, один из немногих ученых, занимавшихся изучением кушитской цивилизации, настолько забил себе голову поисками «вещей», что ему даже не удалось сообщить о результатах раскопок: «вещи» заслонили от него главное – историю Куша. Это, разумеется, не относится к Рейзнеру и Гриффитсу. Именно им мы обязаны нашими знаниями о Куше. Оба они вели систематические раскопки царских гробниц в Напате и Мероэ. И хотя Рейзнеру долго не удавалось опубликовать свои археологические заметки, он хранил их с величайшей тщательностью, и теперь благодаря содействию профессора Доуса Данхэма они скоро увидят свет. Работали в этой области и другие ученые. Например, об интересе английских исследователей говорит в известной мере тот факт, что статья, открывающая первый номер журнала «Судан ноутс энд рекордз», вышедшего в 1918 году, в период англо-египетского кондоминиума, была написана самим Рейзнером и посвящалась исследованию царского списка кушитов. А бывший управляющий отделом древностей в правительстве кондоминиума доктор А. Д. Оркелл опубликовал позднее общий обзор истории Куша, лучше которого еще ничего не написано. Но средств не хватало, и поэтому возможности археологов были ограниченными. Повезло лишь царским гробницам, которые, по общему признанию, представляют наибольший интерес и с чисто внешней стороны, и с точки зрения историка. Как ни малочисленны известные нам факты, все они говорят о том, что кушитская цивилизация сыграла решающую роль не только в истории самого Судана, но также в развитии и распространении передовой культуры и ремесленных навыков по всей континентальной Африке к югу и к западу от Куша. Будем надеяться, что в ближайшие годы удастся заполнить многие пробелы в прошлом Африки, и раскопки Мероэ, по-видимому, сыграют здесь далеко не последнюю роль.

Говоря об истории самого Куша, нельзя пока похвастать знакомством с деталями. Куш возвысился в период упадка древнего Египта. Уже к 800 году до н. э. или немногим позднее фараоны XXII династии, видимо, предоставили, если не официально, то, по крайней мере, фактически, независимость этой державе, растущей у южных границ Египта. Новое кушитское государство, управлявшееся из Напаты, расположенной ниже четвертого порога, там, где начинается донгольская излучина, многое заимствовало у Египта. Тутмос I приходил сюда еще в 1525 году до н. э., а к 800 году до н. э. Напата приобрела известность как центр поклонения Амону, богу Солнца, изображавшемуся в виде барана. Некоторые авторитеты считают, что египетские жрецы храма Амона поддерживали кушитских монархов в их стремлении к независимости. Это вполне правдоподобно; мы знаем немало случаев, когда Юг проявлял «раскольнические тенденции» по отношению к Египту, выступая против «властелинов» Асуана. Вскоре Кашта, первый «великий царь» Куша, отправился в поход на Север. Сын его Пианхи завершил завоевательные планы отца и покорил Египет примерно в 725 году до н. э. Держа в своих руках бразды правления над территорией от средиземноморского побережья до границ современной Эфиопии и, насколько мы можем судить, до границ Уганды, кушитские цари дали Египту его XXV, или «эфиопскую», династию. В этот период Куш и стал на короткое время мировой державой.

Согласно общепринятому мнению, люди научились выплавлять железо около 1500 года до н. э. в районе, расположенном к западу от Кавказского хребта.

К 1300 году до н. э. выплавка железа уже стала важной отраслью ремесла у хеттов, обитавших в теперешней Анатолии. Тогда же, должно быть, железо начали использовать и ассирийцы. Жители сирийского побережья, очевидно, познакомились со свойствами железа в последующие 200 лет. Через Сирию приемы обработки железа, без сомнения, проникли на запад, в Египет, Карфаген и другие районы древней цивилизации Средиземноморья. Превосходство железа над бронзой было основой подавляющего военного превосходства ассирийских царей из Ниневии, ибо, как говорит поэт, если колесницы ассирийских воинов, наводнившие Израиль, и впрямь «сверкали пурпуром и золотом», то лишь железу обязаны ассирийцы победами над врагом. Обладание железным оружием дало возможность Саргону и Синахерибу продвинуться к юго-западу; оно же сыграло решающую роль в победе Асархаддона над египтянами, а впоследствии позволило Ашшурбанипалу захватить Тебес и положить конец кушитскому господству в Нижнем Египте.

В Египте железо было редкостью. Наступил периода упадка бронзового века, и люди перестали стремиться к новшествам. Такие же настроения господствовали и в Куше. И хотя в Куше имелась в изобилии железная руда и древесина для получения древесного угля, кушиты, видимо, не занимались выплавкой металла в более или менее значительных масштабах вплоть до последнего периода дохристианской эры. Среди предметов, раскопанных в королевских гробницах Напаты, в Курри и Нури, не обнаружено никаких железных изделий. Впервые они встречаются только в погребении Горсиотефа (около 362 г. до н. э.). Не случайно Геродот в 430 году говорит, что «в Эфиопии самым редким и самым драгоценным металлом считается бронза», так что даже пленников «заковывают в цепи из золота». Он упоминает также, что кушиты (Геродот, как и все остальные греческие авторы древности, называет их эфиопами) пользовались оружием с каменными наконечниками. Таким образом, хотя железные изделия и встречались в Куше незадолго до правления Горсиотефа, их было очень и очень мало.

Однако после возвышения Мероэ «наступила, – как говорит Уйнрайт, – поразительная перемена. Уже к середине века, – ученый имеет, в виду 1 век до н. э., – а может быть, даже раньше, в Мероэ началась выплавка железа в крупных масштабах». Сейс, посетивший Мероэ 50 лет назад, обратил внимание на то, что «горы шлака окружают городские кварталы с северной и восточной стороны». В результате раскопок найдены остатки печей, в которых железо плавилось, а затем отливалось в различные орудия труда и оружие. Иными словами, к тому времени, когда был построен Мусаварат, Мероэ стало крупнейшим центром выплавки железа в Африке. Вполне разумно предположить, что железные изделия из Мероэ наряду с приемами выплавки железа неуклонно проникали в районы, лежащие к югу и западу от города. В этом смысле Куш сыграл в их развитии такую же роль, какую цивилизации Средиземноморья несколькими столетиями позже сыграли в развитии Северной Европы. С не меньшим основанием можно утверждать, что после эпохи Мероэ население среднего течения Нила жило в железном веке. Эти все еще загадочные для нас народы (возможно, к ним относятся племена неба или беджа; в настоящее время археологи предпочитают называть их расплывчатым термином группа Х) изготовляли из железа даже складные стулья. Их богатые ювелирные изделия, ожерелья из черного и белого кварца и красного сердолика, отличаются неповторимым своеобразием. Возможно, в дальнейшем обнаружится, что художники народов группы Х подражали мероитским образцам.

За народами группы X последовали «нубийцы» – теперь мы вполне можем называть их суданцами досредневековых и средневековых христианских монархий Судана. Эти удивительные островки христианства в море язычников сохранялись на протяжении VI-XIV веков, достигнув высокого уровня развития государственности и культуры. До самого XVI века могущественный ислам не мог с ними справиться. Несколько фресок и церквей из необожженного кирпича – вот и все, что нам осталось от чисто африканской разновидности христианства. Лишь Эфиопии удалось выжить благодаря окружающему страну горному барьеру.

Мероэ пало в IV в. до н. э. под ударами государства древней Эфиопии – Аксума. В период расцвета Мероэ, длившегося 400 лет, в Западной Африке появилась письменность. В отличие от мероитских иероглифов это хороший арабский язык, не представляющий трудностей для чтения.

Продвигаясь от Египта все дальше к западу, последователи Мухаммеда уже через 11 лет после смерти пророка овладели Триполи, а в 681 году достигли побережья Атлантики. 15 годами ранее они предприняли первый поход в Сахару и в течение последующих 100 лет не раз вторгались в «страну черных», отправляя в Судан военные и торговые экспедиции. Однако набеги арабских племен носили случайный характер, и за отрядами завоевателей никогда не следовали массы поселенцев, ибо в 710 году арабы пересекли Гибралтар и вторглись в Испанию, и Средиземноморье стало районом, куда они направляли свои главные усилия. Именно там в конце концов и было подорвано их могущество.

Первым арабом, оставившим нам сведения о Судане, был Вахаб ибн Мунаббе. Его рукописи относятся к 738 году. Интересно, что арабские летописи пересказывают в первую очередь легенды и мифы о миграции, о нескончаемом заселении малоизвестных внутренних районов африканского континента. У Ибн Мунаббе мы находим одно из первых изложений великой «легенды о миграции» в Западной Африке, дошедшей до нас через многие столетия. Потомки наследников Куша, сына Хама и внука Ноя, по словам Ибн Мунаббе, включают в себя народы Судана: каран (возможно, горанго – народ, обитающий к востоку от озера Чад), загава (народ, который до сих пор населяет Вадаи и Западный Дарфур), хабеша (абиссинцы), кибт (копты) и барбар (берберы).

Двести лет спустя величайший средневековый арабский географ аль-Масуди наполнил эту легенду новым содержанием. «Когда потомки Ноя распространились по земле, – писал он в своей книге „Промывальни золота“, законченной в 947 году, – сыновья Куша, сына Кенаана, ушли на запад и пересекли Нил. Здесь они разделились. Некоторые – нубийцы, беджа и зиндж – пошли направо, между востоком и западом, а большинство устремилось к заходящему солнцу...»

В этой легенде о миграции из долины Нила, весьма возможно, содержится большая доля исторической правды. Продвигаясь в Западный Судан с востока и северо-востока, мигрирующие народы или группы народов, племена или осколки племен, далеко не одинаковые по уровню развития, заселяли этот район в течение долгого периода. Мы не располагаем фактическими данными о характере этого процесса. Что побуждало их мигрировать – нашествие ассирийцев и персов, завоевавших долину нижнего Нила, подъем и упадок Куша, превратности династической борьбы, поиски богатств? На этот счет можно только строить догадки. Не трудно также представить, как встречали этих мигрантов в тех землях, где они появлялись. Их оружие внушало страх, их сила восхищала, их обширные знания удивляли. Местные жители нередко склоняли головы перед их высокой дисциплиной и более совершенной организацией – словом, перед теми качествами, без которых не мог бы выжить ни один мигрирующий народ. Однако подробности переселения недостаточно ясны.

Существовало ли какое-то культурное и лингвистическое единство между этими лесными народами далекого прошлого? Возможно, что да. He будем останавливаться на этом вопросе, а начнем с того момента, когда отдельные ручейки миграции с востока и северо-востока слились в единый поток, устремившийся в глубь континента, о чем впоследствии писал в своей легенде Ибн Мунаббе. Упоминание Масуди о «многочисленных» сыновьях Куша, «двигавшихся навстречу заходящему солнцу», дает правильное, исторически достоверное представление о передвижении этих народов. Иными словами, они «двигались» туда, где жили известные арабам народы, то есть «в направлении Загава, Канема, Марка, Кау-кау, Ганы и других стран, населенных черными и демдеме» (словом «демдеме» арабские писатели называют народы, которые, по их мнению, были каннибалами).

Достоверно одно: народы эти действительно «двигались» из района среднего Нила в район среднего Нигера по известному им трансафриканскому маршруту, которым они, бесспорно, пользовались с древнейших времен и существование которого было хорошо известно арабам. В том, что этот великий путь знали уже в отдаленном прошлом, нет ничего невероятного. Даже в наши дни тысячи паломников из Нигерии ежегодно отправляются по этому пути к Красному морю и обратно. А две тысячи лет назад климат и растительность гораздо больше благоприятствовали путешественникам. C древнейших времен народы шли по этому пути, неся с собой свои верования и достижения. Озеро Чад не было истоком Нила, как ошибочно полагали многие; однако воды их культур, образно выражаясь, сливались еще в глубокой древности.

По сути дела, в Западной Африке нет ни одного известного нам народа, который бы не сложил легенду о своем восточном или северном происхождении. Отдельные легенды настолько содержательны, что позволяют наметить вехи миграционного периода. В этой связи Биобаку считает возможным предполагать, что зачинатели цивилизации йоруба, пришедшие в Северную Нигерию из района среднего Нила, поселились там в период между VII и Х веками н. э. Как бы то ни было, восточное происхождение йоруба, как и некоторых других народов, не вызывает сомнений, хотя легенды и предания – единственный источник, свидетельствующий о восточном происхождении этого народа.

Величайший египетский храм Нубии – страны Юга, ставшей впоследствии государством Куш, – построен фараоном XVIII династии Аменхотепом III (1405-1370 гг. до н. э.) в Сульбе на западном берегу Нила. Подступы к храму охранялись высеченными из гранита львами и баранами. Эти статуи кушитские фараоны ХХV династии, завоевавшие Египет, увезли в храмы Баркала, расположенного неподалеку от Напаты. Впоследствии баран – символ бога Амона – стал одним из великих божественных символов Куша. Даже сегодня в Мероэ и Нага можно увидеть немало гранитных баранов, затерянных в море песка. Но баран, символ Амона, утвердился как божество и на североафриканском побережье, ибо народы ливийско-берберской группы, жившие в этом районе, заимствовали его, как и кушиты, у Египта, возможно даже одновременно с ними.

Однако откуда бы ни вел происхождение священный баран – из Северной Африки или Центральной, – он стал предметом поклонения многих африканских народов. Жители Западной Африки устраивали празднества в честь этого божества. Племя мандинго из Западного Судана считало, что бог грома и бури принимает на земле обличье барана Шанго. Бог грома и молнии у племени йоруба является людям в бараньей маске. Нианне – божество неба у племени бауле (Берег Слоновой Кости) – изображается с бараньей головой. В образе барана представляет себе бога молнии и племя фао (Дагомея). Бараны, символизирующие то или иное божество, встречаются в Африке от Камеруна до внутренних районов Конго. Резчики по дереву изготовляют их изображения и в настоящее время. Следы культурных заимствований (примеров можно привести во много раз больше) дают нам новые доказательства этого великого единства в многообразии, придающего африканской культуре самобытные черты: древность, сложность, большую распространенность и широкий резонанс. Уйнрайт показал, что жреческие сосуды средневекового периода из страны йоруба напоминают сосуды, посвященные Амону в династическом Египте. Оркелл обращает внимание на близкое сходство византийских светильников, найденных в Фирка (Египет), где обитали послекушитские народы группы Х, и светильников, обнаруженных несколько лет назад в древнем погребении на территории бывшего Золотого Берега. Легенда о божественном происхождении народа джукун, жившего на реке Бенуэ в Нигерии, сходна с аналогичными легендами Куша и Египта.

«Что такое Зеленый мыс? – сказал Карл II, когда у него хотели получить согласие на организацию новой английской компании для торговли с Гвинеей. – Вонючая дыра». Такая точка зрения господствовала в тогдашней Европе по вполне понятной причине. Все, что и было известно об Африке, – хотя в течение многих лет Европа была знакома преимущественно с ее береговой линией, – казалось, подтверждало этот мрачный вывод. Болота, по которым непрерывно барабанит дождь; вожди, сопротивляющиеся рабству; зной и лихорадка; легкость завоеваний и почти полная невозможность удержать завоеванное – поистине все казалось примитивным и вызывало чувство безнадежности. Народы гвинейского побережья, искалеченные десятилетиями неравной борьбы с европейцами, рыщущими в поисках рабов, легко могли показаться пришельцам народами без истории, без перспектив прогресса.

Теперь нам ясно, как ошибочны были эти представления. Многое изменилось – царства и империи возвышались, приходили в упадок и снова расцветали; цивилизации Нила и Средиземного моря, построенные на наследии африканской культуры, уже давно внесли огромный вклад в развитие человечества. Особенно ценны их теории о происхождении жизни, государства и вселенной. Но для социального развития стран к югу от Сахары, пожалуй, более существенным было приобретение навыков добычи и использования металлов, а решающее значение имело применение железа.

Как давно стали использовать металлы в районах, лежащих к югу от пустыни? Некоторые европейцы до сих пор придерживаются старого представления, будто африканцы оставались на стадии каменного века вплоть до начала колониального периода. Однако накопленные в изобилии факты, относящиеся к периоду после XV века, с предельной ясностью отвечают на этот вопрос. Единственными африканскими народами, жившими в условиях каменного века в период открытия Африки европейцами, в XV веке, были пигмеи и бушмены, народы, населяющие Канарские острова и остров Фернандо-По, и, возможно, еще одно-два племени на материке. Многие африканские народы все еще пользовались камнем и костью, но и они задолго до XV века начали выплавлять металлы.

Первыми металлами, которые начали применять африканцы, были золото и медь, так как эти ископаемые встречаются в природе в естественном состоянии и обрабатываются легче, чем железо. Так, в Нижнем Египте переходная амритянская культура – культура неолита – знала золото из Нубии еще в V тысячелетии до н. э. Слово «нуб» на древнеегипетском языке означало золото. В века, предшествующие I династии, то есть в конце IV тысячелетия до н. э., народы дельты Нила изготовляли прекрасные золотые украшения. Народы Куша и Ливии пользовались золотом, медью и бронзой задолго до того, как стали выплавлять железо.

Древняя Западная Африка, где было много золота и мало меди, в ходе ранней транссахарской торговли, безусловно, обменивала свое золото на ливийскую медь. Вполне вероятно, что вели эту полезную торговлю колесничие ливийских гарамантов, если только они действительно пересекали Сахару до самого Нигера неподалеку от Гао (как это представляется нам теперь). Такая торговля продолжалась и в начальный период арабских завоеваний. Примерно в 950 году аль-Хусани сообщал, что в Феццане, где жили гараманты, обменивают золото на медь. Несомненно, такой обмен совершался и в других местах. Мони в своем подробном трактате по этому вопросу делает вывод, что медь и бронза пришли на юг через Сахару около 1200 года до н. э., то есть примерно тогда же, когда там приручили лошадь, и что изготовление и использование медного оружия, хотя и в небольших масштабах, продолжалось по крайней мере до II века до н. э.

«Прямо у забора под навесами лежали воины. К колышкам были привязаны лошади, и морды их упирались в навесы. Перед животными на земле лежал корм. Над ложем каждого воина висела пика, небольшой круглый щит и широкий меч». Так Джеймс Брюс, помешанный на лошадях шотландский дворянин, описывает свою встречу с одетыми в кольчуги кавалеристами древнего Судана во время путешествия по Голубому Нилу в 1772 г. на «черном скакуне Сеннара». По словам Брюса, зрелище, открывшееся его взору, было одним из самых прекрасных в его жизни.

В «казарме» каждого воина висела стальная кольчуга и рядом – мягкая шкура антилопы, которая предохраняла кольчугу от ночной сырости. «Над кольчугой на пике висел медный шлем без крестовины и плюмажа». Лошади были «все более 16 локтей ростом из породы старых сарацинских коней, все прекрасных пропорций, все не уступали по силе рабочим лошадям, намного превосходя их в проворстве». Вот какой была кавалерия Адлана, царство которого в те дни простиралось от среднего Нила до границ Эфиопии.

Когда Брюс вернулся наконец в Англию, никто не поверил его рассказам. И все же именно так должна была выглядеть кавалерия в любом царстве древнего Судана не только в 1772 году, когда ее увидел Джеймс Брюс, но и много столетий раньше. Это пышное воинство в сверкающей броне или кольчугах как бы проходит через всю историю феодальных империй, которые возникали, расцветали и исчезали в суданских саваннах на территории длиной 3 тысячи и шириной почти 500 миль и которые отделяли Сахару от тропических лесов юга и соединяли Атлантический океан с Красным морем.

До XIV века Европа ничего не знала об этих государствах, хотя первое из них существовало уже почти тысячу лет. В XII веке с мусульманскими городами Северной Африки торговали норманские купцы, жившие в Сицилии. Их сменили пизанцы, генуэзцы, венецианцы и провансальцы. На протяжении всего средневековья северное и южное побережья Средиземного моря были связаны торговыми договорами. Христианские государства учредили в южных портах свои консульства. Но христиане были отгорожены от внутренних районов Африки. Мусульманские государства по религиозным и торговым соображениям настаивали на своем монопольном праве поддерживать связи с континентом, спрятанным за узкой кромкой побережья.

Однако туда проникали евреи. К началу XIV века на острове Мальорка была основана знаменитая школа еврейских картографов. Из всей ее многочисленной продукции наиболее известен атлас Абрахама Крескаса, выполненный по заказу одного, а может быть, сразу нескольких европейских монархов. Его «Каталанская карта», относящаяся к 1375 году, произвела почти такое же впечатление, как открытия Колумба, сделанные сотню лет спустя. Эта карта раздвинула границы известного Европе мира, уточнила сведения, известные по слухам и полудостоверным рассказам путешественников. На ней, например, были вычерчены Атласские горы Марокко и указан проход через них, «ведущий в страну негров Гвинеи». Этот проход, которым пользовались купцы, – не что иное, как великий южный путь через Сиджилмаса, известный жителям Северной Африки с незапамятных времен. На этой карте были отмечены Тенбух (Тимбукту), Сьюдад де Мали, Геугеу (Гао) и Текказа. Все эти места, как и множество других, долго волновали воображение европейцев, пока, наконец, столетия спустя они не проникли туда.

Повсюду в древнем мире железо сыграло революционную роль в развитии общества, позволив человеку создать новую, более сложную общественную организацию. Африка не составила исключения из этого правила, тем более что африканцам было значительно легче добывать железо, чем медь или бронзу, а у железа оказалось больше ценных свойств, чем у других металлов. Те, у кого было железо, настолько превосходили всех остальных, насколько, скажем, мушкетеры впоследствии превосходили копейщиков. Так, жители Ганы, замечает аз-Зухри около 1150 года н. э., отправлялись в экспедиции против своих соседей, «которые не были знакомы с железом и сражались дубинками из черного дерева». Воины Ганы «побеждали их, потому что были вооружены мечами и пиками». Таким образом, первые государства древнего Судана возникали в результате превосходства над соседними народами, которое заключалось в использовании железа. Это означает, что если государственность в Западном Судане нельзя проследить ранее VIII века, хотя устные предания указывают и на более ранний период, то начало ее формирования можно без особых натяжек отнести к III веку до н. э., то есть ко времени освоения техники добычи и обработки железа, которая привела к определенным социальным последствиям.

Люди быстро убедились в преимуществе железа перед остальными металлами и в мирное время и в периоды войны. Трудно сказать, каким образом население районов, лежащих к югу от Сахары, научилось добывать и обрабатывать железо: было ли это результатом индивидуального искусства или следствием местного изобретения, узнали ли об этом от пленников или купили секреты, а может быть, техника добычи и выделки железа стала известна в результате миграции отдельных этнических групп и целых народов с севера и северо-востока. Железо дало людям новую власть над землей и лесом, а также, по меткому замечанию аз-Зухра, над соседями, которые применяли камень, кость и дерево. Использование железа как бы послужило импульсом к завоеваниям и созданию централизованного государства. Оно потрясло основы племенной организации каменного века, содействовало появлению новых форм социального устройства, привело к зарождению африканского феодализма. Несмотря на то что этот феодализм подвергался сильному воздействию племенных законов и обычаев, у него было много общего с феодализмом средневековой Европы.

Наряду с железом на прогресс Африки повлиял еще один фактор, не менее важный. Возникнув на базе революционного роста ремесел, связанных с выплавкой и обработкой железа, и изменений, обусловленных их совершенствованием, новые государства крепли и процветали в результате завоеваний, но, по всей видимости, еще больше – в результате развития международной торговли. Народы Западного Судана не могли держать под контролем источники западноафриканского золота, так как они находились по большей части в поясе лесов, где ни одному из государств Судана не удалось прочно закрепиться. Однако эти государства контролировали поступление западноафриканского золота на север. Торговля золотом вызвала расцвет городов. Они продавали этот драгоценный металл посредникам в Сахаре, а те перепродавали его Европе и средиземноморскому миру. У посредников суданцы покупали товары из Европы и Средиземноморья. По словам аль-Бакри, они или их агенты несли золото «во все страны». Не будет преувеличением сказать, заявляет Монн, «что Судан был одним из главных поставщиков золота средиземноморскому миру в средние века вплоть до открытия Америки. Именно это золото создало могущество государства Ганы и империи Мандинго».

Несмотря на скудость сведений о древней истории Западной Африки, выплавку железа и международную торговлю можно с полным основанием считать факторами, сыгравшими решающую роль в жизни людей, которые этим занимались. Появились условия для политической и военной централизации, весьма желательной для тех, кто мог взять в свои руки бразды правления. Честолюбцы, интересы которых совпадали, объединялись; из объединений вырастали могущественные союзы; союзы устанавливали господство над отдельной территорией и превращались в правящую элиту государства. Это происходило еще в те времена, когда население прибрежных деревень и кочевники со своими стадами продолжали в основном вести прежний образ жизни.

Среди новых государств Западного Судана первой достигла славы и богатства Гана. Ее территория простиралась к северу и северо-западу от верхнего течения Нигера, и, что весьма важно, здесь пролегали пути, по которым на север шло золото. Аль-Фазари, писавший о Гане вскоре после 800 года н. э., называет ее «страной золота». Незадолго до 833 года аль-Хорезми нанес ее на карту, которая в остальном была точной копией карты, сделанной Птолемеем за много веков до того. Но потребовалось еще 200 лет, чтобы появился сколько-нибудь подробный документ о Гане. Его создал Абу Убайд Абдаллах аль-Бакри аль-Куртуби, известный под именем Абу Убайд или аль-Бакри. Хотя книга аль-Бакри представляет собой компиляцию, ибо автор ее никогда не был в Африке – во всяком случае в Судане, – она содержит достаточно подробный и достоверный материал. Аль-Бакри писал свою книгу в Кордобе, на юге Испании, на основе официальных документов омейядских правителей и рассказов путешественников. Он сообщает о Гане и других районах, лежащих к югу от Сахары, то, что хорошо осведомленное Средиземноморье, основываясь на свидетельствах очевидцев и военных сведениях, считало достоверным. Его книга была завершена в 1068 году, примерно через десять лет после того, как Ибн Ясин, альморавидский правитель Северной Африки, вторгся в эти районы и овладел городом Аудагост, данником Ганы. Вторжение его намного приблизило Западный Судан к Испании и Средиземноморью. Благодаря этому вторжению в руках аль-Бакри оказался дополнительный обширный материал.

Что происходило тем временем на землях, которые лежали южнее, за пределами лесного пояса? Для народов, населяющих саванны, эта зеленая граница была таким же барьером, как на севере – пустыня. Они торговали с лесными народами, когда торговля приносила солидные барыши, то есть при купле-продаже золота, орехов кола и рабов, но распространить свою власть на эти районы им почти никогда не удавалось. Даже Банку Муса, аския Великий и Идрис Алума не смогли сколько-нибудь значительно продвинуться туда, хотя купцы и мусульманские миссионеры постепенно прокладывали новые пути.

И все же в более ранние времена переселенцы явно ухитрялись преодолевать лесной барьер. Многие негритянские народы тропической Западной Африки считают, что их отдаленные предки пришли с севера и северо-востока. Например, у племени акан из современной Ганы существует легенда о том, что их родоначальники пришли с севера в XI столетии. «Царский список» племени восходит к периоду, который можно датировать концом XIII века, когда была основана древняя столица Боно Мансу. Ее развалины (или развалины более поздних построек) лежат примерно в 100 милях к северу от Кумаси, где сейчас обитают ашанти.

Предание гласит, что основатели Боно Мансу пришли из «великой белой пустыни» на севере. Пожалуй, здесь есть крупица истины. Но в то же время очевидно, что сильные и жизнеспособные народы лесного пояса не могли быть только продуктом миграции с севера. Правда, они многое заимствовали с севера – ведь именно оттуда направлялся к ним поток пришельцев. Но если эти народы и заимствовали у Судана его цивилизацию, то не в большей степени, чем Судан – у Северной Африки и Куша, от которых он все же кое-что перенял. Между ними и севером, бесспорно, происходил обмен идеями и техническими навыками, но они переработали и синтезировали все усвоенное. Этот процесс взаимного обмена познаниями, начавшийся в Африке с давних времен – в период возвышения Египта, продолжается до сих пор. И мы ничего не узнаем о ходе африканской истории, если будем опираться на предпосылку о чисто механическом подражании более отсталых народов более передовым. Истина не так проста, как кажется. «Технически отсталые» народы, заимствуя что-либо у менее «отсталых», старались приспособить заимствованное к местным условиям. В процессе приспособления они неизменно модифицировали новые для них идеи и трудовые навыки, в результате чего возникал сложный и устойчивый комплекс, органически входящий в их собственную культуру.

Таким образом, очевидно – во всяком случае нынешние данные по этому вопросу дают нам основание считать это очевидным, – что народы лесного пояса узнали о способах добычи руды, о выплавке и обработке железа от своих северных соседей, что они узнали об этом в последние столетия дохристианской эры и что, приобретя эти знания, они вступили в период медленного перехода от племенной организации каменного века к новым общественным формам. Было бы ошибкой думать, будто они шли по тому же пути социального и экономического развития, что и народы, передавшие им свои знания. Напротив, процесс этого развития во многом был своеобразен.

Арабские средневековые писатели фактически не оставили нам никаких сведений относительно истории лесного пояса и его пестрого населения. Как и ученые мужи из Тимбукту и Дженне, они почти ничего не знали о нем. Зато со второй половины XV века появляются другие источники. К 1475 году португальские корабли уже бороздили прибрежные африканские воды, достигнув заливов Бенин и Биафра, где океан далеко вдается в сушу между Западной и Юго-Западной Африкой. Капитан Руи ди Сикейра, видимо, бросил якорь в Бенине и высадился на берег еще в 1472 году.

Работорговля в Африке превзошла по своим масштабам все доселе виданное и оказала на ее развитие огромное влияние. Европейская торговля рабами отличалась от внутренней работорговли в Африке, которой издавна занимались арабы и многие африканские государства. Отличалась она и от домашнего рабства, характерного для африканского общества железного века. Заморская работорговля стоила Африке значительно дороже. Это была катастрофа огромных масштабов, которая не шла ни в какое сравнение с ужасами завоевательных войн, происходивших в Африке. Она была для этого континента тем же, чем «черная смерть» – чума – для Европы в средние века, когда ее жертвой становилась треть европейского населения, она была страшнее чумы, ибо ее социальные последствия были неизмеримо тяжелей. Чумная эпидемия «затухала» через несколько лет, а работорговля длилась более четырех столетий. За этот период Африка и Европа вырастили поколения людей, отравленных ядом бесконечного презрения к человеческой жизни.

Спрос на африканских рабов в Европе впервые начал удовлетворяться еще в 1441 году, когда португальская флотилия, выйдя из Сенегальского залива, бросила якорь в Лисабоне. С той поры «товар» из Африки поступал непрерывно сотни лет, по мере того как португальцы и их соперники продвигались все дальше к югу вдоль берега и утверждались в этих местах. К началу XVI века в Португалии появились целые районы, где негритянских рабов было больше, чем местных жителей. Еще большим спросом пользовались черные рабы на Карибском море и в Бразилии. Судя по документам, американский рынок был практически ненасытным. Это обстоятельство раздуло работорговлю до невероятных размеров. В результате вызванных ею войн погибли миллионы людей.

Голые цифры память обычно не удерживает. Может быть, примеры, которые я приведу, помогут запомнить цифры, говорящие о масштабах работорговли. Недавно один португальский историк заявил, что между 1486 и 1641 годами только с берега Анголы было увезено 1389 тысяч рабов – иными словами, этот и без того не густо населенный район терял ежегодно 9 тысяч человек. В отчете Филиппу II говорится о 52 053 рабах, вывезенных в Бразилию из Анголы с 1575 по 1591 год, – примерно по 2 тысячи рабов в год. Кадорнега оценивает число африканцев, ввезенных в Бразилию главным образом из Анголы и Мозамбика между 1580 и 1680 годами, в миллион человек, то есть по 10 тысяч человек каждый год. Позднее цифры станут еще более внушительными. А ведь Ангола и Мозамбик – только два из многих районов, куда работорговцы совершали разбойничьи набеги.

Согласно архивам Ливерпуля, за 11 лет (1783-1793) из этого порта было отправлено за рабами 900 флотилий, которые вывезли из Африки свыше 300 тысяч рабов на сумму примерно 15 миллионов фунтов стерлингов. Чистая прибыль оценивалась в 12 миллионов фунтов, или более миллиона ежегодно. В середине XIX века Генрих Барт все еще сетовал не только на существование работорговли в Судане (в районе Кано и других местах), но также на рейсы американских судов в бухту Бенин. Положить конец работорговле оказалось значительно труднее, чем начать ее.

Трудно – пожалуй, даже невозможно – измерить ущерб, причиненный ею Африке. Во всяком случае она нанесла смертельный удар африканскому обществу и цивилизации. В войнах, порожденных работорговлей в Центральной и Южной Африке, не было заложено прогрессивное начало, ибо они не порождали ни изобретательности, ни инициативы, не влекли за собой никакого материального прогресса, как утверждают некоторые. Напротив, последствия этих войн были сугубо отрицательными. Они уничтожили то, чего Африка достигла за тысячелетия, ничего не дав ей взамен.

Бенинская экспедиция 1897 года вернулась в Англию с удивительными трофеями. Бекон, который писал о крови и жертвоприношениях, рассказал также о найденных им «нескольких сотнях бронзовых дощечек почти в египетском стиле, но поистине великолепной выделки» и об «удивительных резных предметах из слоновой кости». Находки Бекона привели европейцев в восторг. От места, где царил «дикий хаос», повеяло невыразимым покоем и безмятежностью.

Десятью годами позже немецкий африканист Лео Фробениус обнаружил в Бенине еще больше произведений искусства. По его словам, они сохранились там как наследие «исчезнувшего континента Атлантиды». Другие европейские ученые высказали предположение, что эти изделия относятся к периоду классической Греции или, возможно, вышли из рук какого-нибудь одиночки европейца, который некогда попал в Бенин и, будучи гением, один создал все эти «неафриканские» шедевры. Кое-кто утверждал, что эти сокровища – явное порождение европейского Ренессанса. Этих еще можно извинить: они были ослеплены поразительным мастерством изображения. Некоторые, не мудрствуя лукаво, простодушно объясняли все португальским влиянием.

Счастливый случай помог в 1938-1939 годах найти другую большую коллекцию изделий из бронзы или, точнее, из меди во дворце «они» – наследственного правителя города-государства Ифе, отстоявшего от Бенина примерно на 100 миль. Сейчас там продолжают находить новые предметы. Теперь произведения искусства Ифе и Бенина, выполненные из терракоты или отлитые из металла, пользуются всемирной известностью. Ныне никто не сомневается в их чисто африканском происхождении. Полагают, что большинство этих предметов создано между XIII и XVIII веками, причем лучшие относятся к началу этого периода. Они знаменуют собой, если так можно выразиться, период зрелости железного века в одном из государств лесного пояса Западной Африки до прихода европейцев.

Сколько-нибудь удовлетворительный труд об африканском обществе, которое создало эти произведения искусства, пока не написан, поскольку имеющихся данных еще недостаточно. К. Онвука Дике и другие ученые пишут сейчас подробную историю Бенина. Гудвин после новых раскопок во дворце Ифе в 1957 году нашел, что обнаруженная керамика относится к различным, строго определенным стилям. По его мнению, во дворце было по крайней мере четыре этажа, выстроенных в разное время. Уиллет в том же году сообщил о находке 30 тысяч керамических изделий в области обитания йоруба, близ Ифе. Эти предметы исследуются сейчас в Нигерии наряду с керамикой, найденной в результате раскопок 1953 и 1957 годов сотрудниками Археологического управления. «Все помыслы археологов, ведущих раскопки на территории йоруба, – пишет Уиллет, – до сих пор по вполне понятным причинам были сосредоточены на том, чтобы спасти произведения искусства из храмов Ифе, и, поскольку керамикой йоруба не занимались, ее хронология нам неизвестна. Однако в настоящее время в двух наиболее значительных местах раскопок собрано достаточно материала, и можно надеяться, что изучение его даст нам необходимые хронологические указания».

Таким образом, картина начинает проясняться. Мы можем с известной долей уверенности говорить о том, что народы, населявшие теперешнюю Нигерию и давшие нам высокие образцы искусства и религии, преломили в них как наследие своих древних предков из Западной Африки, так и влияние Севера и Востока. Долгое время это искусство, столь отличное от абстрактных стилей Африки, считали чужеродным ей и заимствованным извне по воле случая. Сейчас от этой точки зрения отказались. Африканское искусство было органической частью культуры африканских народов. Бернард Фэгг доказал это раз и навсегда своими раскопками в Абири, в десяти милях от Ифе. Он обнаружил в одной могиле пять терракотовых голов. Две из них выполнены в типично стилизованной манере, но остальные совершенно реалистичны. Так же как и многими веками ранее в долине Нок, абстрактное и реалистическое искусство шли здесь рука об руку – редкий случай, и объяснить его, пожалуй, можно лишь соответствующим религиозным толкованием.

Только сейчас мы начинаем понимать, что в действительности представляла собой «культура Нок».

Всего несколько лет назад науке стали известны достижения народа сао в районе озера Чад.

По мастерству исполнения и выразительности золотые изделия, изготовленные методом «потерянной формы» на Берегу Слоновой Кости, к западу от мест обитания йоруба, не уступают памятникам Бенина. Медные изделия, изготовленные тем же способом, очень напоминают бенинские и иногда даже неотличимы от них, по крайней мере в своих наипростейших формах, но создали их народы даннгере, населявшие Либерию, Французскую Гвинею и Берег Слоновой Кости, а также некоторые племена Камеруна.

Знаменитая золотая посмертная маска царя ашанти, которая находится сейчас в Лондоне в собрании Уоллеса, – еще один пример высокого искусства обработки металлов, за которым, судя по смелому сочетанию реализма с символикой, стоят прочные культурные традиции и поколения искусных мастеров.

Этот список можно продолжать почти до бесконечности: маски бауле, резьба по дереву в Экваториальной Африке, деревянные и металлические изделия племени бамбара (верховья Нигера) и многое другое – все это порождение чисто африканской культуры и ее декоративного искусства, которые в совокупности создали неповторимый мир Африки.