Жители деревни в страхе застыли перед хижиной, не в силах отвести глаз от обветшалой лачуги; на изборожденных морщинами лбах выступили капельки пота. Затем старый Джорджио потряс кулаком и воскликнул:

— Убьем ведьму!

— Убьем ведьму! — дружно завопили два десятка мужчин и женщин, которые храбро вступили в лес, намереваясь раз и навсегда покончить с проклятием.

Размахивая вилами и кольями, сельчане ринулись к хижине. Одного удара было достаточно, чтобы дверь распахнулась настежь. Разъяренным взорам предстала единственная комнатушка, освещенная слабым лучом солнца. Пустая.

— Она, должно быть, сбежала! — выкрикнула со злобой вдова Траппони.

Монастырский привратник весьма удивился, заметив странную кучку крестьян, сопровождавших повозку с телом.

— Я староста деревни Остуни, — сообщил Джорджио. — Нам нужен настоятель.

— Настоятель в отъезде, — твердо произнес монах. — Что вы хотите?

Отсутствие игумена привело крестьян в замешательство. Они пришли сюда по важному делу и не могли довериться простому монаху.

— А кто управляет монастырем, когда настоятеля нет? — спросил Джорджио после минутного размышления.

По дороге к лазарету брат Гаспаро продолжил рассказ:

— Я встал перед заутреней, чтобы перевязать рану незнакомца. В комнате горел свет, и это меня удивило. Еще больше поразило то, что дверь оказалась запертой изнутри. Я попробовал ее открыть, но так и не смог. Вдруг я почувствовал, как что-то теплое течет по моим сандалиям. Как только я понял, что это кровь, то сразу же побежал к вам. Там кровищи, словно быка зарезали!

— Кто оставался ночью в лазарете?

— Только незнакомец.

К этому времени монахи дошли до лазарета, и брат Гаспаро поднес факел к нижнему краю закрытой двери. Когда приор увидел лужу крови, растекшуюся под ногами, его едва не вырвало. Все же он сдержался и кивнул брату Гаспаро, чтобы тот помог выломать дверь. Вскоре небольшая задвижка поддалась, дверь распахнулась настежь, и перед монахами предстала кошмарная сцена.

— Господь Всемогущий, что опять стряслось? — вздохнул дон Сальваторе, с трудом поднимаясь на ноги и подходя к двери.

Там стоял взволнованный брат Гаспаро. По обычаю монастыря у него, как и у всех других монахов, после вечерней службы лицо скрывал низко опущенный капюшон.

— Незнакомец пришел в себя!

У приора отлегло от сердца, когда он наконец услышал добрые вести. Дон Сальваторе поспешил за братом Гаспаро, желая расспросить молодого человека о трагических событиях позапрошлой ночи.

Оба монаха вошли в лазарет, и дона Сальваторе сразу же поразил взгляд раненого. На изможденном лице юноши резко выделялись скулы, он еще плохо понимал, что происходит, но горящие черные глаза смотрели с невыразимой печалью. Дон Сальваторе понял, что незнакомец вернулся из преисподней. На миг монах заглянул к нему в душу и увидел, что судьба его трагична и блистательна. Да, этому человеку довелось побывать и в раю, и в аду.

— После вечерни я вспомнил, что не запер мастерскую, — взволнованно прошептал брат Анжело. — Вернулся и вдруг увидел, что дверь приоткрыта. Я осторожно подошел и заглянул внутрь. И глазам своим не поверил, увидев, что незнакомец сидит за столом и при свете светильника что-то процарапывает на загрунтованной доске, которую я подготовил к работе.

— Он использовал стило, чтобы нанести изображение?

— Не знаю, я не стал его тревожить, сразу же побежал за вами…

— Ты поступил правильно, — сказал приор, направляясь в иконописную мастерскую. Брат Анжело последовал за ним.

В мастерской было темно, хоть глаз выколи.

Все началось двенадцать лет назад, в 1533 году от Рождества Христова. Джованни вместе с отцом и младшим братом Джакомо трудился в поле под палящими лучами августовского солнца. Он первым увидел группу всадников. Крестьяне отложили грабли, чтобы поглазеть на редкую в этих обнищавших местах сцену: дюжина вооруженных людей верхом на лошадях в богато украшенной сбруе. Наверное, они высадились в нескольких лигах от этого места, в одной из небольших бухт, щедро разбросанных вдоль побережья. Всадники заметили селян, однако продолжили путь в сторону деревни, не замедлив ход.

Не прошло и часа, как они поскакали назад, в сторону моря. В тот день крестьяне, мучимые любопытством, закончили работу и поспешили домой раньше, чем обычно, несмотря на летний зной. Старый Грациано, деревенский староста, все им рассказал. Вооруженные люди состояли на службе в Венеции. Когда они возвращались с Кипра, берберские пираты в открытом море атаковали их корабль. Под покровом ночи венецианцам удалось уйти от преследователей, однако корабль серьезно пострадал от пушечных ядер и попыток пиратов вскарабкаться на борт и, прежде чем продолжить путь домой, нуждался в ремонте. Неожиданные гости предложили сельчанам крупную сумму денег за то, чтобы нескольким пассажирам-аристократам разрешили остановиться в лучших домах деревни, пока матросы чинят корабль. Староста поспешил согласиться; крестьяне, вернувшиеся с полей, тоже радовались неожиданной удаче. Поздно вечером посреди деревни развели огромный костер, чтобы зажарить быка в честь венецианцев.

Именно тогда Джованни впервые увидел Елену. Тот миг навсегда остался в его памяти: это случилось в двенадцатый час суток, в понедельник, день Луны.

Елена сидела верхом на великолепной вороной кобыле, кутаясь в пурпурный плащ. Девушку окружало добрых два десятка всадников, но с первой же секунды Джованни видел только ее. Она была совсем юной, лет четырнадцати-пятнадцати, не более.

Во время празднества он наблюдал за ней издали, завороженный красотой и грациозностью каждого жеста. Джованни не мог приблизиться к венецианцам — они ели отдельно, в компании лишь нескольких сельчан, тщательно отобранных старым Грациани, сидя за столами по три-четыре человека. И тогда юноша взобрался на крышу дома, откуда мог видеть каждое движение прекрасной незнакомки. Она и ее две пожилые спутницы были единственными женщинами среди приезжих. Одна, судя по роскоши наряда, должно быть, приходилась девушке матерью или тетей. Другая женщина, примерно того же возраста, суетилась вокруг, ухаживая за хозяйками.

Когда ужин подошел к концу, Джованни мечтал только об одном — узнать, где остановилась девушка. Он не отводил от незнакомки глаз, пока та не поднялась из-за стола. Оказалось, что девушка, ее спутницы и пятеро вооруженных мужчин заняли самый лучший в деревне дом, который находился на площади. Джованни увидел, как за окнами зажгли свечи, но, как ни старался, больше ничего не разглядел. Он уже хотел было спуститься из своего убежища вниз и подойти поближе, но тут несколько солдат заняли пост у входной двери, охраняя дом от посторонних.

Джованни осторожно слез с крыши и отправился на берег моря посмотреть на корабль, но уже стемнело, поэтому он забился в расщелину скалы, чтобы дождаться рассвета, и вскоре задремал.

Первый луч солнца вырвал его из странного сна, который оставил в его душе мучительно-сладкое томление. Однако юноша недолго поддавался очарованию грез, потому что услышал, как на корабле суетятся матросы. Минувшим днем они начали чинить корпус судна и одну из трех высоких мачт, сломанную во время нападения пиратов. Джованни знал, что на ремонт корабля уйдет дня два-три, не больше.

Надеясь попасть на борт, юноша обратился к капитану, который сошел на берег, и предложил свои услуги. Тот, обрадовавшись лишней паре рук, охотно нанял Джованни, но, к большому разочарованию молодого человека, отправил его в помощь матросам, которые собирались в лес за бревнами. Когда лесорубы и плотники вернулись к кораблю уже ближе к вечеру, они поблагодарили юношу, но подняться на борт корабля так и не разрешили.

Джованни пошел обратно в деревню через луга. Отец и брат, обеспокоенные его исчезновением, были там. Юноша объяснил, что венецианцы наняли его помочь с починкой, и теперь он не сможет несколько дней работать в поле. Вначале отец рассердился — сенокос в разгаре, а погода, судя по всему, вот-вот изменится к худшему. Однако когда Джованни протянул ему серебряную монету, полученную от капитана за работу, отец успокоился. Серебро нечасто попадало в руки этих бедных калабрийских крестьян, и отказаться от суммы, на которую в городе можно купить что-нибудь по хозяйству или скотину, им и в голову не пришло.

Служанка бросила испуганный взгляд на потолок и увидела, что сверху сыплется пыль и труха. Балка треснула еще раз. Тогда женщина подбежала к хозяйке, еще не вполне проснувшейся, прижала ее к стене и позвала на помощь. Два стража ворвались в спальню, поняли, что одна из потолочных балок может вот-вот рухнуть, и вывели девушку и ее служанку из комнаты. Удивившись тому, что потолок просел, они решили подняться на сеновал выяснить причину. Хотя Джованни и попытался скрыть следы своего пребывания, охранники сразу же заметили, что на подломленной балке кто-то лежал. Они вызвали подмогу, и не прошло и пары минут, как в куче соломы на другом конце чердака нашли юношу.

Стражи схватили Джованни и привели к командирам, которые допросили юношу в присутствии старого Грациано. Вначале молодой человек отпирался, говоря, что залез на сеновал поспать. Но это объяснение никого не убедило, ведь к дому жителей деревни не подпускали. В конце концов Джованни сказал правду.

— Едва я увидел, как молодая женщина по имени Елена въезжает в нашу деревню, то полюбил ее и захотел к ней приблизиться.

Его чистосердечное признание очень удивило венецианцев. Они решили, что молодой человек намеревался обесчестить Елену. Грациано, хорошо знавший юношу, заверил их, что это невозможно, ведь Джованни всегда был мечтательным и романтичным. Однако стражи решили посадить юного крестьянина под замок.

Тем же вечером, посовещавшись, венецианцы пришли к выводу, что проступок весьма серьезен и юношу необходимо сурово наказать. Не важно, хотел молодой человек совершить насилие или нет, в любом случае он нарушил уединение женщин, подглядывая за ними исподтишка. Серьезность происшествия усугубили показания помощника капитана судна, который заявил, что поймал юношу, когда тот крутился возле кают на верхней палубе.

Джованни очнулся в доме деревенской старухи-знахарки, которая лечила травами. Его истерзанная спина была покрыта мазью из глины и календулы, у изножья кровати дежурил страж. Джованни понял, что уже ночь. Он попросил попить, старуха дала ему отвар из трав, который должен был облегчить боль и помочь юноше заснуть. Спустя некоторое время, уже на рассвете, страж ушел. Джованни услышал, как снаружи суетятся люди, и понял, что венецианцы навсегда покидают деревню. Юноша подумал о Елене, которая отправляется в дорогу, и, хотя печаль охватила его сердце, он не испытывал тревоги. Он был уверен, что снова встретится с девушкой, и одной этой мысли было достаточно, чтобы смягчить страдание.

Следующий день юноша провел у знахарки. Вечером его пришел навестить отец, явно потрясенный случившимся. Он сел напротив и, не говоря ни слова, крепко сжал ладонь Джованни. В обеспокоенном взгляде отца сквозила тревога за сына, и тот подмигнул в ответ, показывая, что ему уже гораздо лучше.

— Ты нас сильно огорчил, — в конце концов произнес отец.

— Отец, простите меня, — выдавил Джованни.

Он долго искал слова, чтобы объяснить отцу, что любит Елену и просто хотел ее увидеть, но так и не нашел.

Джованни много раз читал и перечитывал письмо, спрятавшись под скалой у реки, в укромном месте, куда он приходил с тех самых пор, когда был ребенком. Слова Елены несли в себе такой заряд эмоций, были столь неожиданными и ошеломляющими, что с первого раза он их не понял. Постепенно они проникли в его разум, затем — в сердце. Он молчал, застыв от переполнявших его чувств, в голове не осталось ни единой мысли. Вдруг из больших темных глаз заструились слезы. Жгучая радость, поднимаясь из глубин души, захватила все его существо.

Эта радость была даже больше счастья, которое он испытал, узнав, что Елена видела его, узнала о его любви и скорбела о его участи. Радость затмила собой чувство блаженства, которое ощутил Джованни, осознав, что Елена взяла на себя труд написать ему, чтобы облегчить его страдания, и что сердце ее оказалось таким огромным и добрым, как он себе и представлял. Но Джованни радовался не только этому. Главное, он понял, что мечты не обманули его, сердце — не предало, а на мучительные вопросы нашелся ответ: человек должен следовать своим самым потаенным мечтам, ибо это Бог поселил их в его сердце.

Сомнения, которые терзали Джованни, исчезли. Теперь он держал в руках один из ключей к существованию, каким бы мучительным оно иногда ни было.

Этот миг стал сакральным для Джованни. Впервые в жизни он обратился к Богу, деревьям, реке, жизни, вселенной с одной-единственной молитвой: «Благодарю за все!» Теперь юноша ни секунды не сомневался в том, что не отступит, пока не найдет Елену и не добьется ее любви.