21 декабря 1709 года пушечные залпы потрясли крепостные стены Москвы. Колокола церквей зазвонили в момент, когда громадная военная колонна вступала в город, проходя под первой из семи триумфальных арок, воздвигнутых в честь победы под Полтавой. Разукрашенные аллегорическими и символическими изображениями, прославляющими сие событие, эти сооружения-однодневки возвещали о том, что Россия отныне прочно вошла в число великих северных держав. Под гром барабанов, литавр и труб гвардейцы Семеновского полка шагали к Кремлю, высоко неся трофеи, взятые у шведов: знамена и штандарты затмевали небо. Преображеицы окружали военнопленных, среди которых попадались заслуженные, украшенные шевронами офицеры, явно находившие, что их унизили, заставив так долго идти пешком. За ними следовала вереница саней, управляемых самоедами в оленьих шкурах, вид которых немало веселил толпу.

А вот и государь: Петр I появился в сопровождении Александра Меншикова и Василия Долгорукого, двух столпов правления, самим своим происхождением призванных воплощать новую и стародавнюю Русь: простолюдин и князь

{7}

. Из каждого переулка доносились песни, музыка, кто-то выкрикивал стихи, воспевающие падение шведского льва, ниспровергнутого русским орлом. Бояре и купцы выходили из своих домов, наперебой спеша поднести героям напитки. Когда Петр и его спутники подходили к зданию датского посольства, они уже были самым очевидным образом пьяны. Внезапно государя сотрясли жестокие конвульсии: лицо исказилось в ужасных гримасах, глаза вылезали из орбит, из оскаленного рта полилась пена. Это продолжалось несколько минут. Он только что узнал, что его сожительница Екатерина после рождения дочери Елизаветы, появившейся на свет 18 декабря, занедужила и весьма плоха. Однако царь скоро вновь овладел собой и пожелал присутствовать при иллюминации и полюбоваться на фейерверк. Затем, когда уже наступила ночь, он отправился к своему семейству в Коломенское, старинную летнюю резиденцию, известную со времен Ивана Грозного, расположенную близ Москвы, — строение стилистически неоднородное, не без явного монгольского влияния, разукрашенное фресками и помпезной позолотой

Таким образом, Елизавета родилась незадолго до победных торжеств конца 1709 года в окрестностях Москвы, и ее появление на свет совпало с одним из важнейших моментов истории страны. Петр Великий распорядился отложить на три дня триумфальный въезд своих солдат и офицеров в столицу, дабы заодно почтить свою младшую дочь фейерверком

19 февраля 1712 года Петр решил жениться па своей любовнице. На празднике, устроенном в Зимнем дворце, Елизавета и ее старшая сестра Анна фигурировали в качестве фрейлин, но на публике показались лишь ненадолго: их тут же отправили спать, поскольку девочек сморила усталость

Царь обожал свою вторую дочку, рожденную Екатериной, ливонкой

Петр и Екатерина встретились во время Северной воины. Царь, пережив до того ряд тяжких поражений, в мае 1703 года захватил город Ниеншанц, где его офицеры взяли в плен много мирных жителей. Среди них была молоденькая Марта Скавронская, католичка, рожденная 5 апреля 1684 года в Лифляндии. Будучи сиротой, она в 1699 году нанялась в услужение к лютеранскому пастору Эрнсту Глюку, который ее впоследствии удочерил. Вскоре затем она вышла замуж за пруссака Эрнста Иоганна Крузе, трубача из кавалерии наемников в составе шведской армии. Попав в плен, она стала прислугой русского драгуна по фамилии Трубачев, потом оказалась в ставке фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, командующего войсками региона. Там Меншиков, неразлучный друг царя и соратник его распутств, приметил ее и взял в услужение, собираясь сделать своей любовницей

{30}

.

Увидев ее у своего фаворита, Петр затеял с ней разговор и попросил принести к нему в опочивальню подсвечник. Назавтра он дал ей дукат (двенадцать французских ливров) и тотчас о ней забыл. Однако новая встреча в марте 1704 года раз и навсегда определила — не без помощи обильных возлияний — судьбу Марты: захмелевший царь увел ее с собой, и Меншиков несколько дней безуспешно ее разыскивал. После чего монарх имел со своим другом беседу, по-видимому, весьма серьезную: он объявил, что решил оставить молодую женщину у себя, и повелел прислать ему личные вещи его новой избранницы. О своих отношениях с этой искательницей приключений, едва умевшей читать, царь помалкивал, сохраняя несвойственную ему скромность. В Москве он поручил ее заботам некоей «женщины знатного происхождения», живущей далеко от центра столицы, и три года навещал ее там, выказывая ей нежное расположение. Судя по всему, Марта освоила за это время начатки кириллицы и вскорости перешла в православную веру, приняв имя Екатерины Алексеевны: на этом тайном крещении царевич Алексей, государев сын от первого брака, стал ее крестным отцом. Петр все чаще стал приглашать Екатерину на заседания совета министров, в которых она активно участвовала и проявляла отменный здравый смысл. Царь прислушивался к ее суждениям и подчинялся ей, «как если бы он был Нумой Помпилием, а она — нимфой Эгерией», писал в книге «Рассказы о российском дворе» Франц Гийом Вильбуа

До 6 марта 1711 года Екатерина держалась в тени, но в этот день чета появилась на турецком фронте и было официально объявлено, что царевна Екатерина Алексеевна является истинной и законной супругой монарха. Вопроса о том, чтобы выяснить, жив ли ее первый муж, никто не задавал. Что до жены государя, с которой формально он так никогда и не развелся, а также его сына и всех поборников нерушимости обычаев Руси, они были этим вконец ошарашены. А Петр пошел еще дальше: объявил, что в случае его смерти Екатерина сохранит за собой титул, почести, доходы и привилегии законной государевой вдовы. Он решил закрепить это бракосочетание религиозной церемонией, каковая действительно состоялась 19 февраля 1712 года в церкви Св. Исаака Далматского (на ее месте потом будет Исаакиевский собор)

Коронация Екатерины I, состоявшаяся в древней столице в мае 1724 года, показала, что понятия о вкусе при русском дворе изменились. Английский офицер Брюс, который при сем присутствовал, описывает внутренность храма Успения Богородицы: его взгляд поочередно задерживается на символах власти — двуглавом орле, троне, гербах дома Романовых и державного града. Особое внимание британец обращает на демонстрацию роскоши: карета для царственных новобрачных и наряды Екатерины были изготовлены в Париже. Ее бархатная мантия, расшитая золочеными орлами, обошлась в 135 ливров

Екатерина стала первой женщиной, официально коронованной на Руси. Однако император, которому жить оставалось всего год, и в мыслях не имел сделать се своей преемницей, ибо она не имела качеств, необходимых для управления. Главное, о чем он пекся, — это о том, чтобы решительно и бесповоротно утвердить права своих трех выживших дочерей, коль скоро все его сыновья, бесспорные наследники трона, умерли в раннем возрасте

Согласно русской традиции, счастье юной Елизаветы должен был бы составить ее соотечественник. Однако ее воспитание, по тем временам для России весьма прогрессивное, охлаждало пыл возможных претендентов на ее руку, отпрысков старинной знати, склонной скорее к консерватизму и настороженности по отношению к царю-реформатору. Да и сам Петр решил по-другому: его дочерям подобает заключить выгодные браки, согласованные с политическими интересами империи, едва успевшей войти в европейский «концерт наций», как выражались в ту эпоху. В 1717 году, во время своей поездки в Париж, он подумывал о Людовике XV — этот предполагаемый жених был на год младше Елизаветы. Однако Версаль сделал вид, что намеков не понял, и отложил переговоры в бесконечно долгий ящик. Тем не менее кое-кого предложение заинтересовало: союз с Романовыми позволил бы французскому принцу-регенту Филиппу Орлеанскому прибрать к рукам польский престол, или по крайней мере Франция получила бы возможность взять Польшу под свой контроль. Но при жизни Августа II, одновременно курфюрста Саксонии и короля Польши, такой план выглядел слишком сомнительным. В 1704 году этот монарх, союзник России и Дании, теснимый Швецией, потерял польскую корону, уступив ее Станиславу Лещинскому; правда, пять лет спустя, то есть после Полтавской битвы, ему с помощью Петра I удалось отвоевать ее обратно. Франция благоволила к его неудачливому сопернику, но показала себя неспособной активно вмешаться в распри «полночных стран»: все ее силы поглощала война за испанское наследство. Тем не менее некоторыми умами продолжала владеть навязчивая идея франко-русского альянса, связанная с замыслами наложить лапу на северные земли. Во время подготовки Ништадтского мирного договора, призванного положить конец Северной войне, Франция предложила свое посредничество между Швецией и Россией. 10 сентября 1721 года она назначила своим эмиссаром Жака де Кампредона, коему надлежало незамедлительно отправиться в Петербург, куда он и прибыл месяц спустя. Царь тотчас принял француза и снова завел разговор о сватовстве — если не иметь в виду короля, почему бы не герцога Шартрского, сына регента, или герцога де Шароле, старшего сына герцога Бурбонского? Одна задругой во Францию посылались депеши, но ответа не было. Польские перспективы, конечно, соблазняли, но против идеи франко-русского брачного союза возникли препятствия.

Амбициозным мечтаниям, кроме всего прочего, подрезало крылья решение русского монарха принять титул императора. 20 октября 1721 года Сенат и Святейший Синод предоставили Петру право именоваться «Отцом Отечества и Императором Всероссийским»

Европейские властители предпочли сохранять существующие порядки; таким образом, имперский статус России оставался спорным вплоть до елизаветинской эпохи. Судьба имперских притязаний Петра продолжала зависеть от международной политики, здесь требовались дипломатические гарантии. Причину отказа видели в том, что Россия — страна «молодая», да к тому же хоть и христианская, по прилежащая не к Риму, а к Византии. Этот «генеалогический» казус наотмашь ударил по интересам маленькой Елизаветы, чье положение царевны также оказывалось под вопросом, из чего логически следовало, что выбор женихов для нее ограничен.

Петр не воспринимал этого так: пользуясь позицией силы, которую он занял после заключения в 1721 году Ништадтского мирного договора, он рассчитывал на успешное продвижение своих матримониальных прожектов. Кампредон вновь был призван своим кабинетом; опять зашла речь о Людовике XV, намечаемом в мужья второй дочери русской императорской четы. Снова вспомнили и о возможности ее брака с герцогом Шартрским или герцогом де Шароле, имея в виду намерение завладеть Польшей. Версаль, однако, отверг эту идею, ссылаясь на то, что Август II еще жив. Что до Людовика, препятствий к такому союзу находилось чем дальше, тем больше.

Кардинал Дюбуа, ведавший иностранными делами, не преминул оказать через своего посланца (Кампредона) некоторое давление. Мол, прежде чем заговаривать о браке, России надлежит пересмотреть как свои экономические отношения с Францией, так и свою политику на севере

У российской императорской четы было десять детей, но лишь две дочери, Анна и Елизавета, дожили до совершеннолетия

{62}

. В пору их появления на свет никому и в голову не приходило, что эти девочки могут унаследовать трон. Наследником был назначен сын от первого брака Петра, как утверждали недоброжелатели Екатерины — единственное законное дитя государя. Он скончался в 1718 году при неясных обстоятельствах, оставив двоих детей — Петра и Наталью.

Жизнь Алексея, которого принято считать испорченным отпрыском великого монарха, заслуживает краткого отступления, ведь его сестры — одна родная и две единокровные — больше десяти лет терпели тягостные последствия этой истории. Царевичу посчастливилось получить воспитание западного образца. Программа обучения, принятая за основу его наставником бароном Гюйссеном, по всей видимости, была достойна молодого принца той эпохи: она включала продуманный список требующих прочтения книг — от Библии до сочинений Пуфендорфа, Гроция или Фенелона, курс русского, немецкого и французского языков, изучение географии, геометрии, арифметики и всемирной истории; ко всему этому добавлялись также чтение газет, занятия военным делом и верховой ездой, а также приобщение к такой премудрости, как танцы. Подобное образование, более полноценное, нежели то, что позже получили царские дочери, доказывает, что Петр намеревался сделать Алексея своим наследником. Однако Гюйссен недолго оставался подле молодого человека — вскоре на его место заступил Меншиков, сменивший увещевания эрудита на тумаки и оплеухи. По правде говоря, царственный юноша никогда не проявлял особой усидчивости в трудах, он был ленив но натуре и с самых нежных лет предпочитал потягивать веселящие напитки и бегать за юбками

{63}

.

Когда на свет появились Анна и Елизавета, Петр уже успел отчаяться, осознав неспособность своего отпрыска и к трудам войны. Чуть заходила речь о том, чтобы присоединиться к государю на шведском фронте, Алексей объявлял, что болен; он не остановился даже перед тем, чтобы покалечить себя, — однажды нарочно поранил руку. Униженный, третируемый, молодой человек искал утешения в лоне церкви; он даже наперекор запрету навестил свою мать, после расторжения брака жившую в Покровском монастыре в Суздале, между тем как Екатерина уже всем заправляла при дворе. Царь решил отослать этого недостойного сына в маленькое германское герцогство, откуда он в 1712 году вернулся женатым па принцессе Брауншвейг-Вольфенбюттельской, но повадок не изменил.

28 октября 1715 года Екатерина разрешилась сыном, Петром Петровичем; родители возлагали на него все надежды и вскоре задумали сделать его наследником престола взамен Алексея. Последний, четыре года спустя также обзаведясь сынком, получил первое серьезное предупреждение: мол, власть в России держится на военной силе, так что наследнику короны надобно знать и любить ратное дело. Монарх таким образом напоминал старшему сыну о его предназначении, давая ему последний шанс исправиться и усвоить образ жизни, соответствующий ожиданиям нации. Но Алексей не замедлил ответить, что не имеет более никаких притязаний на трон, коль скоро по милости Господней у него родился брат. Тогда Петр решил окончательно отстранить Алексея от наследственных прав, однако только уход в монастырь мог помешать молодому человеку после смерти родителя передумать и потребовать их обратно. В августе 1716 года царь выдвинул сыну новый ультиматум, потребовав, чтобы тот либо присоединился к нему в Копенгагене и принял участие в боях со шведами, либо сообщил в точности, когда именно и в какой монастырь он намерен удалиться. Алексей выбрал первое, но втайне задумал бежать и попросить покровительства у австрийского императора. Прибыв в Вену, он распространил там слух, будто Меншиков и Екатерина пытались убить его, чтобы назначить наследником престола его единокровного брата; зато против самого царя он не произнес ни слова. Карл VI, опасаясь новой порчи отношений с Россией, не соблаговолил открыто принять столь обременительного визитера. Тогда Алексею пришлось пуститься в долгое путешествие из Тироля в Неаполь, где его вскорости выследили петровские эмиссары.

Царь понял, что ему неминуемо придется открыто признать бегство Алексея — величайшее унижение для него как для отца и создателя новой, передовой России. Он понятия не имел, как выпутаться из этого положения. Официально посулил сыну безнаказанность при условии, что тот незамедлительно возвратится домой. А Карлу в выражениях, завуалированных весьма слабо, пригрозил, что оккупирует Силезию, если ему не выдадут Алексея под надежным конвоем. Австрийский совет министров уж и не знал, к какому святому взывать: то ли взять наследника Романовых под свое покровительство, рискуя, что свирепые русские полчища хлынут на Запад, то ли выдать молодого человека его отцу, известному своей кровожадностью, и ждать за это столь же тяжкой расплаты, если царевич когда-нибудь придет к власти. Разумнее было все-таки избежать войны, побудив недостойного сына вернуться на родину и попытаться снискать отцовское прощение. Алексей уступил: наверняка почувствовал, что поддержка Карла VI ему отнюдь не гарантирована