Почему возникает необходимость в развитии глобальной истории — в отличие от истории локальной, истории отдельных стран, регионов, цивилизаций и, наконец, в отличие от истории всемирной или всеобщей, которая, казалось бы, объемлет все? В чем специфика глобальной истории по сравнению с указанными выше историями? Эти закономерно возникающие вопросы тесно взаимосвязаны и нуждаются в том, чтобы осветить их в первую очередь.

Начнем с локальных историй — историй отдельных мест, городов (например, истории Москвы или Лондона), отдельных государств (например, истории России или Франции), отдельных регионов (например, истории Юго–Восточной Азии или Центральной Европы), отдельных цивилизаций (например, истории Древней Греции или Западной Европы) и даже целой группы цивилизаций (например, истории Востока). Несмотря на сильно различающийся масштаб, всем этим историям присущи некоторые общие ограничения, вытекающие из их локальности. Во–первых, это ограничение пространственно–географическое: здесь рассматривается история определенной ограниченной территории земной поверхности, а то у просто отдельной ее точки, Во–вторых, это ограничение временное: история города, государства, одной из цивилизаций или их группы по своей временной продолжительности несоизмеримо меньше не только истории человечества в целом, но и истории цивилизованного мира. Данная страна или цивилизация либо возникли гораздо позже первых цивилизаций (таковы не только все современные государства и цивилизации, но и кажущиеся для нас «древними» древнегреческая или древнеримская цивилизации), либо же они давно прекратили свое существование и, следовательно, также сильно ограничены во времени (Древний Египет или древнейшие цивилизации Междуречья).

Но дело не только в самих этих ограничениях как таковых. Проблема состоит в том, что историю любого города, любой страны или цивилизации нельзя понять без ее связи с историями других городов, других стран и цивилизаций, которые влияют друг на друга и являются взаимозависимыми. Так, историю России нельзя понять без знания истории Западной Европы, Арабского халифата. Золотой Орды, Османской империи, Ирана, Китая, Индии и т.п. Так же обстоит дело и с временной протяженностью: историю США нельзя понять без знания истории Западной Европы, историю Западной Европы невозможно постичь без учета истории Древнего Рима и Древней Греции, ту, в свою очередь, — без знания истории древней Персии, Древнего Египта, Междуречья и т.п. Тот факт, что история США сплошь и рядом изучается без знания истории Западной Европы и вне всякой связи с ней, а история Древней Греции — без знания истории Персии, Древнего Египта и др., говорит лишь о качестве такого «изучения» и ни о чем больше. История — это ткань, из которой мы пытаемся вытянуть отдельные нитки, не понимая, что все нити взаимосвязаны и тесно переплетены, что само «выдергивание» нитки неизбежно ведет к ее деформациям и обрывам. Именно так изучают историю в школах и университетах. Нужно ли удивляться, что такая история сплошь и рядом непонятна, скучна и мало что дает человеку не только в духовном, но даже и в практическом плане? Такая история действительно слишком часто учит лишь тому, что она ничему нас не учит.

Чрезмерно узкая специализация в исторической науке нередко приводит к тому, что теряется сам смысл изучения истории. Бесконечное накопление отдельных исторических фактов превращается в самоцель; при этом длительные споры ведутся по поводу отдельных фактов и фактиков, по поводу уточнения отдельных дат и мест, где происходили те или иные события. Уточнение необходимо, но оно совершенно недостаточно и часто не принципиально для общей трактовки исторических процессов. К тому же оно никак не спасает от набегов на историю отдельных представителей естественных наук, обладающих ярко выраженным антиисторическим мышлением и стремящихся под видом «уточнения» разрушить историю как таковую. В этом плане справедливой остается констатация современного австралийского историка Д. Кристиана, попытавшегося обосновать необходимость Универсальной истории: «Увы, историки так поглощены исследованием деталей, что они стали пренебрегать масштабным видением прошлого. Действительно, многие историки, веря, что в конечном счете факты скажут все сами за себя (лишь только их будет накоплено достаточное количество), намеренно отказываются от обобщений и забывают, что любые факты говорят только «голосом» исследователя. Результат такого одностороннего подхода — дисциплина, несущая большое количество информации, но с фрагментарным, узким видением своего исследовательского поля. Не удивительно, что становится все труднее и труднее объяснить тем, кого мы учим, и тем, для кого пишем, зачем им вообще нужно изучать историю» [Кристиан, 2001, с. 137 — 138].

Казалось бы, всемирная история лишена этих недостатков, ведь она охватывает и соединяет (или пытается охватить) все страны и цивилизации, все эпохи и периоды, начиная с возникновения самого человека. Но, увы, делает это существующая всемирная история совершенно неудовлетворительно. По сути дела, всемирная история — это прежде всего простая сумма историй отдельных государств, регионов и цивилизаций, и потому действительных связей между подобными отдельными историями, как правило, нет или они очень неполны. Да, в начале или в конце некоторых разделов существующих монографий и учебников по всемирной истории даются краткие вводные параграфы, написанные либо с точки зрения теории общественно–экономических формаций, либо в духе цивилизационного подхода, либо еще как–то. Но эти «обобщающие» параграфы почти ничего не дают и почти ничего не спасают, они существуют сами по себе, а главы, посвященные отдельным странам или отдельным регионам – сами по себе. Попытки же «переписать» истории отдельных стран в духе, например, формационной теории часто ведут к искажению истории: на первый план совершенно неоправданно выходят, например, восстания и революции, а «эксплуатируемые» непрерывно страдают от нестерпимой эксплуатации. Впрочем попытки переписать всемирную историю в духе «европоцентризма» или «китаецентризма», «западоцентризма» или «востокоцентризма» в итоге искажают историю ничуть не меньше.

Проблема синхронизации процессов и событий является одной из ключевых для глобальной истории. Синхронизация — временная упорядоченность, согласованность процессов и событий, локализованных в разных местах, — имеет принципиальное значение для понимания глобальных процессов, поскольку в этой синхронизации проявляется единство, присущее историческому развитию, и поскольку она задает саму структуру глобальной истории. Синхронизация означает наличие разнообразных (явных или, неявных) связей и взаимодействий между различными, в том числе весьма отдаленными друг от друга частями мира. Кроме того, синхронизация событий и процессов в разных точках пространства является необходимым условием возникновения волн изменений в социуме или Мегасоциуме; собственно говоря, любая волна представляет собой согласованное движение или изменение определенных параметров среды в разных ее точках. Поэтому анализ различных проявлений синхронизации в истории играет важную роль в выявлении механизмов глобализации и глобального исторического развития. Рассмотрим некоторые наблюдения над синхронизацией процессов общественного развития, принадлежащие крупным мыслителям и ученым, которые подходили к ее анализу с разных позиций и точек зрения. Такое рассмотрение, помимо прочего, поможет выявить разные стороны сложного феномена синхронизации.

Об отдельных проявлениях синхронизации исторических событий, явлений и процессов писали многие авторы, в том числе профессиональные историки, изучающие определенные периоды и области истории. Так, видный английский историк Х.Тревор–Роупер в своей статье «Всеобщий кризис XVII века» указывал на ряд синхронных революций XVII в., включавший Английскую революцию (1642–1649 гг.), Фронду во Франции (1648–1653 гг.), так называемый «дворцовый переворот» в Нидерландах, восстания в Кастилии и Андалузии (1640 г.), восстание в Португалии, приведшее к отделению Португалии от Испании (1640 г.), восстание Мазаньелло в Неаполе (1647 г.). Причину «всеобщей революции» XVII века Тревор–Роупер видел в кризисе отношений между обществом и государством, возникшем вследствие непомерного роста расходов на содержание постоянно расширявшегося бюрократического аппарата и усиления централизации. Ниже, в главе 4, мы попытаемся показать, что причины, названные Тревор–Роупером, носят ограниченный характер, поскольку вне поля его зрения остались еще некоторые важные кризисы, восстания и революции, протекавшие в это же время в иных регионах, например в Китае. Однако синхронизацию событий и процессов, связанных с кризисом прежних централизованных монархий, Тревор–Роупер подметил точно. Российский историк Л.П. Репнина, несколько расширив временные рамки синхронизированных процессов, отмеченных Тревор–Роупером, писала в этой связи: «Столетие с середины XVI до середины XVII в. можно с полным правом назвать веком общественно–политических катаклизмов. Перевороты, мятежи, восстания, революции потрясали одну европейскую страну за другой, а многие — одновременно. Некоторые из них — революция в Англии, Фронда во Франции, восстания в Португалии, Каталонии, Неаполе, государственный переворот в Нидерландах — так и именуются «синхронными революциями XVII века»… «Синхронные революции XVII века» стали одной из центральных проблем мировой историографии позднее, на том ее этапе, когда наметился коренной поворот в подходе к традиционным темам политической истории, выразившийся в формировании целостного взгляда на явления исторической действительности, в осознании глубинных причин и долговременных предпосылок исторических событий» [Репнина, 1994, с. 282 — 283].

Некоторые авторы достаточно широко используемых историками синхронистических таблиц также иногда обращали внимание на удивительную синхронность многих процессов и событий, протекавших в совершенно различных государствах, регионах, цивилизациях: сам процесс составления этих таблиц наталкивает на мысль о синхронизации как важной стороне истории. Так, автор таблиц «История двух тысячелетий в датах» А. Овсянников отмечал: «Возможность такой синхронизации может дать немало материала для сопоставлений, проникновения в суть переживаемых событий. Когда мы смотрим на историю как на совокупность мировых процессов, нам яснее историческая логика. Например, кровавые события в годы правления Ивана IV происходили в ту же эпоху, что и Варфоломеевская ночь во Франции, а со своими ближайшими родственниками российский царь расправлялся так же, как и его британский современник Генрих VIII. И таких аналогий множество, достаточно лишь заняться сопоставлениями» [Овсянников, 1996, с. 7]. Здесь обращает на себя внимание важная и весьма глубокая мысль о проникновении через синхронизацию в суть рассматриваемых событий, о понимании с ее помощью логики истории. К сожалению, автор не развивает эту мысль, а ограничивается отдельным примером и указанием на множество подобных аналогий в мировой истории.

Вместе с тем лишь немногие, наиболее крупные историки и философы не просто указывали на очевидные проявления синхронизации в мировой истории, но и пытались понять ее смысл и значение. К их числу принадлежат два очень разных русских мыслителя XIX века — Владимир Сергеевич Соловьев и Николай Яковлевич Данилевский, разрабатывавшие принципиально различные, во многом противоположные подходы к пониманию человека и истории. Оба они обратили внимание на важную роль синхронизации в развитии общества. Представляется, что один этот факт указывает на важное значение синхронизации в истории, поскольку показывает, как противоположные подходы выводят на одно и то же явление. Владимир Соловьев именно в полемике со взглядами Н.Я. Данилевского писал следующее: «Все эти части (человеческого рода. — 5.77.) в настоящее время, несмотря на вражду национальную, религиозную и сословную, живут одной общей жизнью в силу той фактической неустранимой связи, которая выражается, во–первых, в шании их друг о друге, какого не было в древности и в средние иска; во–вторых, в непрерывных сношениях политических, научных, торговых и, наконец, в том невольном экономическом взаимодействии, благодаря которому какой–нибудь промышленный кризис в Соединенных Штатах немедленно отражается в Манчестере и Калькутте, в Москве и Египте» [Соловьев, 1988, с. 410—411].

В этом отрывке Соловьев называет три фактора, а точнее, три проявления единой связи, которая приводит к синхронизации исторического развития: 1) знание различных стран и цивилизаций друг о друге; 2) непрерывные политические, культурные и иные отношения между ними и 3) экономическое взаимодействие в рамках единого мирового рынка. Первый фактор, согласно Соловьеву, в современную эпоху действует гораздо сильнее, чем в древности и в средние века, хотя, добавим мы, в ослабленном виде он действовал всегда, на протяжении всей человеческой истории. Второй фактор оказывал заметное воздействие во все эпохи, хотя формы культурных и политических контактов могли меняться. Что касается третьего фактора, то он также действовал всегда, хотя и в более ограниченном виде, через множество локальных и региональных рынков, связанных между собой. По сути дела, анализ Соловьева сохраняет свое значение до сих пор, несмотря на все усложнение экономической и политической жизни, на резкое усиление обмена информацией и т.п.

Наблюдаемая синхронизация исторических событий, явлений и процессов является предпосылкой структурирования, т.е. определения структуры глобальной истории. Под структурированием истории здесь понимается не просто та или иная ее периодизация, но прежде всего выявление ключевых, центральных исторических процессов и соответствующих им периодов, которые глубоко повлияли на весь последующий ход истории, привели к последовательности выборов, предопределивших развитие человечества в определенном направлении. Фактически речь здесь идет о поиске своеобразного «ядра» или «оси» мировой истории, которые формируют ее структуру. При этом такой «осью» не могут быть ни отдельные события (например. Великая французская революция или революция 1917 г. в России), ни относительно кратковременные периоды «великих» войн (например. Первая или Вторая мировая война), ни даже само по себе появление великих мировых религий (например, буддизма или христианства). Дело в том, что центральное звено, вернее, центральные звенья глобальной истории должны охватывать не один регион и не одну цивилизацию, а большинство (в пределе — все) регионы и цивилизации. Кроме того, такие центральные или «осевые» эпохи должны определять последующее развитие не на десятилетия и даже не на века, а на тысячелетия. Очевидно, что ни великие революции, ни великие войны не способны оказывать столь мощное и долговременное воздействие.

Без выделения своего рода «центральных», «осевых» процессов и эпох, оказывающих действительно долговременное воздействие, невозможно структурирование глобальной истории и тем самым невозможно ее понимание как единого и целостного процесса. Глобальная история, если она действительно едина, не может протекать равномерно, в ней должны быть периоды «сгущения» и «разрежения», приливы и отливы, формирующие центр (или центры), которые характерны для любой системы и любой структуры. Разумеется, для обычной истории, разделенной по странам и периодам, такой проблемы практически не существует, хотя любой историк, изучающий определенную страну и эпоху, неизбежно ищет центральные события, которые структурируют и саму историческую эпоху, и знания о ней. Что касается глобальной истории, то проблема поиска центральной эпохи или центральных эпох является для нее принципиально важной и во многом ключевой. Далеко не случайно, что все мыслители, понимавшие историю как глобальный процесс, пытались нащупать ее структуру, отталкиваясь от той или иной эпохи, тех или иных событий и процессов. Так, христианские теологи и философы в качестве такого центрального события рассматривали возникновение христианства, исламские теологи — возникновение ислама, К. Маркс и теоретики мир–системного подхода — возникновение капитализма и мирового рынка в XVI веке. Как позже будет видно, они не были совсем не правы; правильнее будет сказать, что они были правы лишь отчасти.

Для чего же необходимо структурирование истории? Оно нужно не только для упорядочения мощного потока исторических событий, не только для оценки относительного значения и смысла тех или иных исторических событий, процессов, явлений, не только для выяснения общей, сквозной логики глобального исторического развития. Еще более существенно то, что структурирование истории позволяет с более общих позиций понять характер и смысл эпохи, в которую мы живем, и даже отчасти предвидеть (разумеется, лишь в самых общих чертах) направление будущего развития. Но еще более важно, по–видимому, то, что нам открывается таким образом часть Божественного (или, что то же самое, Космического) плана истории,_ее единство и последовательность. И хотя постичь смысл и цель истории нам во многом не дано, можно лишь повторить известные слова А. Эйнштейна, применимые не только к постижению природы, но и к постижению истории: «Бог хитроумен, но не злокознен».

Одним из первых, кто четко и в развернутом виде поставил проблему структурирования мировой истории (еще раз повторим, не периодизации, а именно структурирования), был К. Ясперс. В своей работе «Истоки истории и ее цель» он сформулировал понятие осевого времени и описал в общих чертах структурирование мировой истории этим осевым временем. Само осевое время Яс–перс охарактеризовал следующим образом: «Ось мировой истории, если она вообще существует, может быть обнаружена только эмпирически, как факт, значимый для всех людей, в том числе и для христиан. Эту ось следует искать там, где возникли предпосылки, позволившие человеку стать таким, каков он есть, где с поразительной плодотворностью шло такое формирование человеческого бытия, которое, независимо от определенного религиозного содержания, могло стать настолько убедительным — если не своей эмпирической неопровержимостью, то во всяком случае некоей эмпирической основой для Запада, для Азии, для всех людей вообще, — что тем самым для всех народов были бы найдены общие рамки понимания их исторической значимости. Эту ось мировой истории следует отнести, по–видимому, ко времени около 500 лет до н.э., к тому духовному процессу, который шел между 800 и 200 гг. до н.э. Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день. Это время мы вкратце будем называть осевым временем» [Ясперс, 1994, с. 32].

К числу основных событий и процессов, характерных для осевого времени, Ясперс отнес следующие: «В это время происходит много необычайного. В Китае жили тогда Конфуций и Лао–цзы, возникли все направления китайской философии, мыслили Мо–цзы, Чжуан–цзы, Ле–цзы и бесчисленное множество других. В Индии возникли Упанишады, жил Будда; в философии — в Индии, как и в Китае, — были рассмотрены все возможности философского постижения действительности, вплоть до скептицизма, до материализма, софистики и нигилизма; в Иране Заратустра учил о мире, где идет борьба добра со злом; в Палестине выступали пророки — Илия, Исайя, Иеремия и Второисайя; в Греции — это время Гомера, философии Парменида, Гераклита, Платона, трагиков, Фукидида и Архимеда. Все то, что связано с этими именами, возникло почти одновременно в течение нескольких столетий в Китае, Индии и на Западе независимо друг от друга. Новое, возникшее в эту эпоху в трех упомянутых культурах, сводится к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного мира… В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей. Во всех направлениях совершался переход к универсальности» [Ясперс, 1994, с. 32 — 33].

В научной литературе имеется немало косвенных указаний на то, что существуют волны глобального исторического развития протяженностью около полутысячи лет, причем началу и концу каждой из этих волн соответствуют важные исторические изменения и переломы. Российский исследователь А. Неклесса, например, отмечал: «История имеет внутренний ритм. Причем ее длинные волны иной раз удивительно точно совпадают с границами миллениумов или значимых их частей (половин), обладающих собственной картографией исторического пространства и времени. Первый такой рубеж в истории новой цивилизации, обозначивший конец эры Pax Romana. относится к V–VI вв. — времени крушения Западной Римской империи и начала Великого переселения народов. Предыдущий fin de millenium и начало второго тысячелетия — также весьма непростой рубеж в истории цивилизации… Распавшийся незадолго до рубежа тысячелетий земной круг империи Каролингов был в последующем частично заменен более локальным универсализмом Священной Римской империи германской нации. В начале второго тысячелетия Византийская империя, кажется, достигшая к этому моменту пика своего могущества («золотой век» Македонской династии), сталкивается с новой и, как показало будущее, смертельной угрозой — турками–сельджуками, вступая на путь утраты земного могущества, балканизации и нисхождения в историческое небытие… Середина второго тысячелетия — также значимый рубеж в истории цивилизации. Это время зарождения современного мира, т.е. Мира Модерна (Modernity), формирования новой социальной, политической, экономической, культурной семантики миропорядка. В тот период произошла смена вех, утвердился новый, гуманистически ориентированный мир, где падший человек становится «мерой всех вещей»… Одновременно это было время крушения остатков Восточной Римской империи (1453) и выхода на подмостки истории иного спутника западноевропейской цивилизации — Нового Света (1492)» [Неклесса, 2001, с. 129 — 130]. При обсуждении проблем периодизации Всемирной истории П. Стерна приходит к необходимости выделения периодов продолжительностью около тысячи лет (500 г. до н.э. — 500 г. н.э и 500 — 1500 гг. н.э.): «Между 500 г. до н.э. и 500 г. н.э. полностью оформился первый период Всемирной истории как противоположный периоду формирования и экспансии цивилизации. В течение этого периода системы верований стали более разработанными, а их выраженность в культуре более многосторонней, и в некоторых случаях, таких как Индия и Средиземноморье, развивалась тенденция монотеизма. По мере расширения торговой деятельности устанавливались структуры господства и зависимости и в Средиземноморье, и в еще большей степени в Индийском океане. Основанное на коммерции, культурное влияние Индии было особенно сильным, хотя также должно быть отмечено проникновение египетско–средиземноморского влияния на область Верхнего Нила и греко–римское воздействие на Западную Европу.

Затем последовало тысячелетие, оказывавшееся особым вызовом в преподавании мировой истории и обретающее особую яркость благодаря схеме многофакторной периодизации. Есть возможность связать этот период 500–1500 гг. н.э. с предшествующим периодом, рассматривая в едином материале формативную эволюцию традиций великих цивилизаций и связанный с этим расцвет аграрного общества… Период, простирающийся с VI по XIV или XV в., отмеченный и в начале, и в конце продолжительными центральноазиатскими нашествиями, имеет как содержательный, так и педагогический смысл» [Стерна, 2001, с. 165–166]. Фактически тысячелетние периоды мировой истории, которые выделяет П. Стерна, представляют собой своеобразные циклы исторического развития, состоящие из двух волн продолжительностью примерно по 500 лет.

Даже историки, считающие, что Восток развивался принципиально иначе, чем Запад, вынуждены признать, что переломные эпохи для развития стран Востока в целом совпадают с переломными эпохами в развитии Европы, т.е. что фактически существуют периоды (волны) глобальной истории. Так, Л.С. Васильев, всячески подчеркивающий неприменимость понятий и терминов, описывающих развитие Европы, для стран Востока, тем не менее отмечает, что переломная эпоха продолжительностью около тысячи лет в развитии Ближнего Востока и Китая соответствует периоду между IV в. до н.э. и VII в. н.э.: «Так, например, для ближневосточного региона, родины человеческой цивилизации, столь богато представленного в древности важными историческими событиями, длительными периодами интенсивного развития, великими державами (Двуречье, Египет, Ассирия, Вавилония, Персия), период радикальной внутренней трансформации явственно приходится на промежуток между IV в. до н.э. (походы Александра) с последующим сильным культурным и структурным воздействием со стороны античного мира (эллинизация, романизация и христианизация) и VII в. н.э., отмеченным жесткой печатью ислама. За это тысячелетие кардинально изменилось на Ближнем Востоке очень многое… Обратившись к Китаю и всему Дальнему Востоку, мы обнаружим совершенно иную логическую грань: на рубеже III — II вв. до н.э. древнекитайское общество, пережив структурную трансформацию и обретя единую официально санкционированную идеологическую доктрину, в духе который были реформированы основные социальные институты и сориентированы образ жизни и ментальность населения, стало во многом иным, как иным стало и государство, приняв форму могущественной империи. Правда, эта империя в первые века своего существования испытала тяжелые удары кризиса, а затем на несколько веков даже распалась на части, причем как раз в это время формировались соседние с Китаем государства (Корея, Вьетнам, Япония), много заимствовавшие у него и бывшие длительное время по сути частью китайской цивилизации (речь идет о III — IV вв. н.э. —Д./7.).Приняв во внимание упомянутые события и процессы, можно опять–таки растянуть логическую грань между древностью и средневековьем в этом регионе Востока почти на тысячелетие (III в. до н.э. — VI в. н.э., когда была воссоздана империя) «[Васильев, 1993, с. 248, 249 — 250]. Между тем границы этой переломной эпохи и еще один переломный период внутри нее в III — IV вв. н.э., как будет показано ниже, как раз и соответствуют границам глобальных волн интеграции и дифференциации. Тем самым оказывается, что при всем своеобразии развития разных регионов мира само это развитие синхронизировано и описывается масштабными тысячелетними циклами, состоящими из двух волн, продолжительность каждой из которых равна около 500 лет.

Дж. Модельски на примере развития городов Древнего мира показал «пульсирующий», волнообразный характер этого процесса в период 4000 — 1000 гг. до н.э. Он выделил чередование двух фаз: фазы централизации, когда формируются центральные зоны мир–системы, и фазы децентрализации, когда периферия становится главенствующей. В результате, согласно этой модели, происходит постоянная смена мест в системе «центр — периферия» [Modelsky, 1999, р. 383–392]. В чередовании фаз «централизации» и «децентрализации» в мировой истории, подмеченном Модельски, проявляются важные механизмы развития глобализации. В то же время, поскольку Дж. Модельски анализировал лишь период до I тысячелетия до н.э., универсальный характер чередования фаз «централизации» и «децентрализации» в глобальной истории остался незамеченным и непроясненным.

Кроме того, сами термины «централизация» и «децентрализация» представляются не совсем точными для описания волнообразных процессов развития глобализации. Более адекватными , как уже говорилось во введении, являются понятия «волн интеграции» и «волн дифференциации», поскольку интеграция включает в себя не только централизацию, но и общее повышение единства и связности международной системы (в частности, образование стабильных мировых империй и «универсальных государств»), а дифференциация подразумевает не только децентрализацию, но и появление новых «периферийных» центров развития международной системы. Иными словами, централизация представляет собой лишь одну из сторон, один из механизмов процессов интеграции, а децентрализация — одну из сторон, одно из проявлений процессов дифференциации. Одним из центральных понятий в данной работе является понятие глобального цикла дифференциации — интеграции, который состоит из волны дифференциации продолжительностью около 500 лет и сменяющей ее волны интеграции продолжительностью также около 500 — 600 лет. Речь идет именно о волнах, поскольку изменения (в данном случае связанные с процессами дифференциации или интеграции социальных систем) распространяются в пространстве, синхронизируясь и упорядочиваясь во времени. Продолжительность этих волн, как будет показано ниже, установлена эмпирически, хотя их корреляция ~с приведенными выше наблюдениями и схемами периодизации других авторов (1000–летние периоды мировой истории) не является случайной и подтверждает существование циклов глобализации, состоящих из двух волн продолжительностью примерно по 500 лет.