Она сидела у костра и смотрела на синее пламя, вырывающееся из-под сосновых поленьев. Стоял погожий октябрьский день, с деревьев опадала желтая листва, и на душе творилось что-то непонятное, грозящее выскочить наружу словно чертик из табакерки и смести разом всех, кому не посчастливилось оказаться на пути. Ее звали Ксения, но среди своих лесных друзей она была известна под прозвищем Сорока. Почему именно Сорока — на этот счет существовало несколько мнений. Насколько помнила сама Ксюша, прозвище она получила еще лет в пятнадцать, когда устроила у себя дома вечеринку, воспользовавшись тем, что родители свалили на дачу. Она умудрилась договориться до того, что оппонент, тщетно пытавшийся вставить хоть слово в ходе полемики по вопросу движения хиппи в Америке (дело было после длительной дегустации пива, в пятом часу утра, когда остальные гости уже сладко храпели и видели десятые сны), с досадой воскликнул: «Ну, сорока-балаболка, чтобы тебя переговорить, пить надо либо больше, либо меньше!», — после чего была торжественно, на брудершафт, распита последняя бутылка пива и съедены шпроты, до этого благоразумно оставленные друзьям на утро. По другой версии, которую Ксения, конечно, знала, хотя при ней никто не рисковал об этом упоминать, прозвище Сорока возникло из анекдота.

Ссорятся мальчик и девочка. Девочка — мальчику: «Дурак, кретин!» Он ей в ответ: «Сорока из русской народной сказки». Она ему: «Идиот, ненормальный!» Он снова говорит ей: «Сорока из русской народной сказки». Идет прохожий, останавливается, слушает детей и спрашивает мальчика: «А почему девочка ругает тебя такими ужасными словами, а ты называешь ее сорокой?» «Да потому, что этому дала, этому дала, этому дала…» — отвечает малыш.

Дело в том, что Ксения спокойно относилась к тому, что частенько ее контакты с противоположным полом, изначально начинавшиеся как дружеские, приводили ее в постель, и не считала нужным скрывать от окружающих, на какой стадии развития отношений находится ее очередной роман. Впрочем, и «роман», по ее мнению, это слишком громко сказано — просто почему бы двум хорошим людям не доставить друг другу несколько приятных минут, благо оба свободны от обязательств. Личная свобода — это был, пожалуй, единственный пунктик Ксении, которая категорически отказывалась иметь дело с женатыми мужчинами, причем независимо от того, в законном или гражданском браке они состояли. В чем была причина, не знал никто — то ли нежелание иметь соперницу в случае, если влечение окажется сильнее, чем это предполагалось, то ли просто внутренний договор с собой «не воровать чужие яблоки», но факт оставался фактом: женатым мужчинам Ксения вежливо, но твердо отказывала. Большинство понимали ее правильно и спокойно принимали предложение остаться просто друзьями, но некоторых до глубины души возмущал сам факт отказа в устах женщины, «которая всегда не против», и однажды случилось то, что должно было случиться. Очередного кавалера, несколько перебравшего со спиртным и решившего с пьяной удали подкатиться к Ксении с недвусмысленным предложением, крайне обидело то, что его отвергли на глазах у всей компании. Парня это задело настолько, что он обозвал девушку грязной шлюхой, а на просьбы друзей не заводиться выдал: «Нет, ну понимаешь, на постель ее раскрутить — это раз плюнуть, она ж заводится с полпинка, а строит из себя непонятно кого! У нее, видишь ли, принципы! Какие, к черту, принципы, если она со всеми уже переспала!» Парня быстро утихомирили и привели в чувство, макнув головой в ледяной родник, и хотя после этого случая Ксения старалась не афишировать свои связи, та давняя история тянулась за ней словно шлейф, и она никогда не знала, когда кому-нибудь захочется снова вытащить ее на свет Божий. Впрочем, это ее уже мало беспокоило. Для себя она давно уже решила, что времена наивной детской веры в единственного и неповторимого мужчину, ради которого стоит отказаться от всех остальных представителей сильного пола, прошли. А согрешив хотя бы раз, уже трудно доказать даже самой себе, что этого не было, и следовательно, все нехорошие слова в ее адрес хотя бы отчасти, но правдивы. А раз так, то незачем с пеной у рта доказывать свою чистоту и невинность. Глупо это, если от невинности остались только воспоминания в виде свадебных фотографий.

Свадьба. Кажется, что это было так давно, что даже воспоминания выглядят скорее кадрами полузабытого кино. Кипа белых кружев, взлетающих вокруг стройной фигурки при каждом шаге, море цветов, нескончаемые пожелания счастья. Гнусная головная боль наутро, муторная уборка квартиры и разбор немногочисленных подарков. Конвертом с деньгами сразу же завладел муж. Муж. Подтянутый, накачанный молодой человек, сразу давший Ксюше понять, кто в доме хозяин и (информация в качестве пряника) за чьей широкой спиной она может спрятаться в случае чего. Возможно, именно этим Олег и импонировал Ксюше, в душе всегда желавшей опереться на чье-нибудь сильное плечо. Он всегда оказывался там, где была Ксения, всегда знал, чем она занимается в данную минуту, и ни на минуту не допускал сомнения, что что-то может происходить не так, как он решил.

Их связал лес — оба были заядлыми туристами, с той лишь только разницей, что Ксения в очередной поход вырывалась через непременный скандал с родителями, а Олег, или, по-лесному, Барс, просто ставил своих в известность, что некоторое время дома его не будет. После очередной разборки с родителями по поводу того, где и с кем она проводит свое свободное время (а сессию кто будет сдавать, а кто поможет на даче, а кто будет выслушивать и мирить вечно ссорящихся отца с матерью?), Ксения собрала свой рюкзак и ушла из дома. Она давно уже решила, что в крайнем случае пойдет жить в студенческую общагу, благо коменданту общежития было наплевать, сколько человек насчитывает его беспокойное хозяйство, лишь бы драк не было, а найти свободную кровать — это не проблема. Но… у подъезда ее ожидал Олег. Кивнув в знак приветствия и забрав рюкзак, он только спросил: «Достали?» «Ага», — отозвалась Ксюша. Больше за всю дорогу до дома Олега они не произнесли ни слова.

Она сидела у костра и смотрела на синее пламя, вырывающееся из-под сосновых поленьев. Стоял погожий октябрьский день, с деревьев опадала желтая листва, и на душе творилось что-то непонятное, грозящее выскочить наружу словно чертик из табакерки и смести разом всех, кому не посчастливилось оказаться на пути. Погода была безветренной, но внутри Сороки бушевал самый настоящий шквал, тем более странный даже для нее самой, что как таковых причин для подобной внутренней истерики не было. Недалеко от нее стояли ее друзья по походам, вечером намечался лесной концерт, в желудке мирно покоился сытный завтрак, но как же все это было сейчас не важно! Почему-то вспоминалось то, что давно пора бы было забыть, то, что до сих пор отзывалось отголоском боли. Именно отголоском, потому что уже давно отболело и было, как казалось Ксении, спрятано в самые дальние архивы души. Ан нет: прорвалось все и вышло наружу, когда не ждали. От жалости к самой себе и плохо скрываемого гнева у Сороки то и дело наворачивались слезы на глаза, и она молила Бога о том, чтобы никто не застал ее в таком состоянии, поскольку объяснять сейчас что-либо кому-либо было выше ее сил. Когда-то она написала четверостишие, которое сейчас как нельзя лучше описывало ее чувства:

Все бы хорошо, вот только «сбежать от себя» да еще и «быстро, без оглядки» у Сороки сейчас ну никак не получалось. Заколдованный круг, да и только!

В этот раз, впрочем, как и в прошлый, и в позапрошлый, Сорока пришла на слет в компании Гришки Альдебарана. Любовниками они так и не стали, и нельзя сказать, что подобное положение дел их тяготило. У Альки были свои подруги, у Сороки позавчера как раз закончился ее очередной роман. Возможно, именно это обстоятельство и послужило причиной ее скверного настроения. Расставаться Сороке было не впервой, вся проблема была в том, как именно это произошло. Ее последний бойфренд, с которым она познакомилась на очередной тусовке в ночном клубе, глядя на то, как Ксения невозмутимо подкрашивает ресницы перед зеркалом его трюмо после любовной баталии, с горечью произнес:

— Что, попользовалась и сваливаешь?