Смертельный яд

Сэйерс Дороти Ли

Известный писатель Филипп Бойз скончался от отравления мышьяком. Полиция не сомневается, что это убийство совершила бывшая подруга мужчины Харриет Вейн, тоже писательница. Все указывает на ее вину, даже то, что в тот момент она писала книгу об отравлении мышьяком. Никто не сомневается, что суд признает Харриет виновной, даже она сама. Несмотря на то, что все выглядит очень убедительно и неопровержимо, Питер Уимзи знает, что девушка невиновна. Но кто же, если не она?..

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я открыла для себя удивительные детективные рассказы довольно необычным образом, который, вероятно, вызвал бы у выдающейся писательницы невероятное возмущение, доведись ей об этом узнать. Много лет назад актер Ян Кармигел блистательно исполнил главную роль в фильмах, снятых по ее детективным рассказам. Я посмотрела их все на некоммерческом канале TV в Хантингтон-Бич, Калифорния. Помню, как ведущий шоу рассказывал о необыкновенно ярких эпизодах жизни и карьеры этой писательницы, довольно рано получившей степень в Оксфорде. Причиной же, по которой я стала повсюду искать ее рассказы, явился созданный ею персонаж — детектив-аристократ лорд Питер Уимзи.

Я никогда не была поклонницей детективного жанра, но после фильмов с блистательной игрой Яна Кармигела стала живо интересоваться детективами Дороти Сэйерс и вскоре знала все, что имело хоть малейшее отношение к лорду Питеру Уимзи: от его щегольской манеры речи до подробностей его семейных отношений. За относительно небольшой срок я крепко привязалась к нему, к его спокойному и вездесущему слуге Бантеру, вдовствующей герцогине Денверской (существовал ли когда-нибудь еще более восхитительный по аллитерации титул?), сердитому и нудному герцогу Денверу, Чарльзу Паркеру, леди Мэри… В рассказах Дороти Сэйерс я открыла для себя новый тип главного героя, которого сразу же полюбила: он живет проблемами реальной жизни, органично вплетен в повествование, а не вносит путаницу в сюжет. За его размышлениями интересно не только следить, но и включаться вместе с героем в процесс раскрытия преступления.

Необходимо отметить, что в отличие от других писателей таинственного «золотого века», загонявших себя в рамки детективного жанра, где непременно присутствовали трупы, огромное количество подозреваемых и отвлекающие внимание читателя приемы, Сэйерс в создании сюжетного полотна не признавала никаких ограничений. Преступление и его расследование были лишь основой, это был «скелет в шкафу» (как говорят англичане, он есть в каждой семье), к которому писательница затем прикрепляла мускулы, органы, кровеносные сосуды. Скелет оживал, обретал неповторимые характерные черты, и начиналась новая история рассказа. Сэйерс создавала свои произведения так, как ткут гобелен: читатель не может не чувствовать обстановку, окружающую героев, каждый персонаж по-своему интересен и неповторим. В ее книгах всегда есть глубокий смысл, разрабатывая основную тему, она виртуозно использует литературные символы. Иными словами, в своем подходе к детективному жанру Сэйерс делает то, что я называю «пленных не брать». Она не опускается до уровня своих читателей, напротив, она верит, что ее читатели умны и смогут соответствовать ее представлению о них.

Я обнаружила в ее рассказах изобилие, многообразие приемов, которых мне не доводилось встречать в детективах ранее. Я была поражена удивительно точным использованием деталей: рассказывает ли она о том, как звонит колокольчик в «Девяти портных», или о необычном использовании мышьяка в «Силе яда». Автор прекрасно разбирается во всем, о чем пишет, — начиная от криптографии до виноделия; описание периода между войнами — полного безрассудства, отмеченного смертью одной и рождением другой, более коварной и лживой системы, — становится незабываемым.

ГЛАВА 1

На столе перед судьей стояли темно-красные розы, казавшиеся пятнами запекшейся крови.

Судья был стариком, настолько древним, что, казалось, он уже находится за пределами досягаемости и времени, и перемен, и самой смерти. Его птичье лицо и птичий голос были такими же сухими и бесцветными, как и его руки, покрытые сеткой старческих вен. Его пурпурная мантия резко диссонировала с кармином роз. Он уже три дня провел в душном помещении суда, но не выказывал усталости.

Складывая свои записи в аккуратную стопку и обращаясь к присяжным, он не смотрел на обвиняемую, зато та не сводила с него взгляда. В ее глазах — темных провалах под густыми ровными бровями — не было ни страха, ни надежды. В них читалось лишь ожидание. — Господа присяжные…

Он обвел их терпеливым взглядом, словно оценивая, на что они все вместе годятся. Трое солидного вида торговцев — высокий, явно склочник, стеснительный толстяк с отвисшими усами и третий, простуженный человечек с грустными глазами; директор крупной компании, обеспокоенный пустой тратой драгоценного времени; неуместно жизнерадостный хозяин паба; двое моложавых пролетариев; не поддающийся описанию старик ученого вида, который мог быть кем угодно; художник с рыжей бородой, которая скрывала безвольный подбородок; и три женщины — старая дева преклонных лет, деятельная толстушка, владелица кондитерской, и изможденная домохозяйка и мать семейства, чьи мысли, судя по всему, постоянно возвращались к покинутому ею очагу.