Когда я впервые пришел к Туру, для нас на антикварном столике лежали сосиски и булочки. А еще стояло пиво — пей сколько влезет. Ведь мы были в доме пивовара! Я никогда не видел родителей Тура и отчаянно боялся, что они вот-вот зайдут. Я вообще боялся взрослых, а особенно родителей своих товарищей, во всяком случае, пока не узнавал их ближе. Тур представил меня своей матери, госпоже Алисон, и ее внешность оправдала все мои опасения: высокая, темноволосая, величественная, как героиня саги, женщина с таким строгим взглядом, что я сразу почувствовал себя виноватым. А когда она заговорила с нами, то оказалась очень веселой и доброй.

Алисон Люнг родилась в 1873 году в Трондьеме, в семье состоятельного коммерсанта. Ей было всего шесть лет, когда умерла ее мать, женщина вялая и болезненная, которой жизнь казалась тоскливой и серой и которая только и мечтала о том, чтобы Иисус поскорее забрал ее к себе из земной юдоли. У Алисон такой пессимизм вызывал отпор и острую ревность к тому, кто грозил отнять у нее мать.

После смерти матери жизнь Алисон сложилась беспокойно и неустроенно. То она жила у двух набожных тетушек, то у деда — отца матери, человека веселого и жизнерадостного. Постоянная смена двух столь разных влияний не могла не родить противоречий в детской душе. Алисон росла чувствительной девочкой, любящей искусство; вместе с тем у нее был острый, пытливый ум. Она много размышляла о виденном и слышанном. Сопоставляла смелые речи деда со строгими воззрениями тетушек, и постепенно у нее сложилось отвращение ко всякой манерности и фальши.

Но особенно сильно на ее мировоззрение и взгляды повлияло пребывание в Англии, куда она попала в юности. Здесь девушка познакомилась с учением Дарвина и после года вольной веселой жизни вернулась домой пламенной поклонницей дарвинизма и с двумя чемоданами тончайшего дамского белья. Дома она с этой поры отстаивала свое право на свободную жизнь, а это подразумевало вечеринки, рестораны, кавалеров и утренние верховые прогулки, потому что Алисон стала ловкой наездницей.

Когда много лет спустя она встретила владельца пивного завода Тура Хейердала и вышла замуж за него, у нее уже было позади два неудачных брака. В первом браке она родила одного ребенка, во втором — трех. Хейердал же был женат один раз, у него было трое детей. Род Хейердалов происходил из известной обширными лесами области на границе Швеции. Тур Хейердал рано остался без отца, но крупное наследство позволило ему получить хорошее образование. Он изучал химию в Высшем техническом училище в Трондьеме, потом пивоварное дело в Германии, где и женился на дочери владельца пивного завода. В 1892 году он возвратился на родину, а через два года вложил большую часть отцовского наследства в покупку пивного завода в Ларвике, маленьком приморском городе у входа в Ослофьорд.

Приезд Хейердала был словно дуновение свежего ветра в дремлющем городке, жившем воспоминаниями о былом величии. Личное обаяние помогло Хейердалу быстро приобрести друзей и завоевать популярность. Его кипучая энергия напоминала о людях эпохи Возрождения. Когда он приходил к кому-нибудь в дом, все комнаты наполнялись жизнью. Когда он уходил, без него становилось пусто. Он обладал открытым, общительным нравом, любил людей, и глаза его всегда улыбались. Когда Хейердал шел по улице, все женщины оборачивались. Рабочие пивного завода ценили его за предупредительное и доброе отношение.

Вскоре оказалось, что Хейердал не только искусный пивовар, но и хороший коммерсант. Правда, жизнь с немкой сложилась неудачно, и, когда Хейердал познакомился в столице с Алисон, его первый брак уже был расторгнут. Разрыв с первой женой и новая женитьба вызвали переполох в Ларвике, где разводы в ту пору были редкостью. Но виновники переполоха не обращали на это внимания. Он был слишком занят у себя на заводе и на выборных должностях, она увлекалась гобеленами, работой в музее и коллекционированием редкостей. Оба пренебрегали молвой и собирали вокруг себя друзей из числа людей просвещенных, обладающих широким кругозором.

Первый день в школе был для Тура кошмаром. Вопреки всем школьным установкам мать добилась того, что его приняли сразу во второй класс. И первые годы ему не давала покоя мысль, что он самый маленький в классе. Трудно было отделаться от чувства неполноценности. На уроках он вел себя тише воды, ниже травы, на переменах забивался в угол и смотрел, как играют товарищи.

Радикальные взгляды матери на преподавание и ее строгий подход к учителям только подрывали уважение Тура к школе. Частенько, и вполне обоснованно, госпожа Алисон жаловалась директору на того или иного учителя, которого считала «совершенным болваном». Постепенно преподаватели привыкли считать ее «опасной дамой». Ей шли навстречу всякий раз, когда она просила продлить каникулы ее сыну или отпустить его с ней в какую-нибудь поездку.

В итоге он все больше отставал от программы, и пришлось нанимать частного преподавателя. Трудная задача выпала на долю одной молодой учительницы, но выбор оказался удачным. Поначалу Тур объявил ей войну, однако потом отношения изменились, и она стала для него не просто учительницей, а доброй феей, которая старалась облегчить ему школьное бремя. Скоро не только классная руководительница, но и ученики убедились, что у новичка редкостные способности и знания по некоторым предметам.

Его рисунки отличались богатым воображением и юмором. Один юмористический рисунок Тура попал в руки журналисту, который отдал его в газету. Но особенно Тур преуспевал в природоведении. Он знал поразительно много, помнил латинские имена всяких редких тварей и нередко ставил в тупик преподавателей. Как-то раз принес в класс каракатицу и попросил учительницу рассказать, что она знает об этом животном. Но каракатицы редки в тех краях, а учительница никогда ими не интересовалась. Попросту говоря, она о них ничего не знала, и пришлось изворачиваться:

— Сегодня у нас другая тема. О каракатице мы поговорим завтра.

Окончив семилетку, Тур осенью 1928 года пошел в восьмой класс. Для него, как и для большинства из нас, переход во вторую ступень был трудным. Новые учителя во вступительных беседах по сути дела читали отходную детству. Кончились детские годы, отныне мы должны учиться думать, говорить и вести себя как взрослые. Нам советовали читать газеты и хорошие книги, причем в газетах самое скучное — самое важное. Чтение поможет нам стать самостоятельно мыслящими личностями и «полезными членами общества». А нам хотелось еще немного побыть детьми, мы мечтали о спорте, о приключениях. Помню, меня ничуть не радовала мысль о том, чтобы стать взрослым.

И меньше всех спешил проститься с детством Тур. Младший по возрасту, он и в развитии не поспевал за остальными. Сразу чувствовалось, что ему не по себе. В это самое время и сложилась наша дружба. Познакомил нас игрушечный кораблик из сосновой чурки, а по-настоящему сблизили общие мечты и взгляды, сходные впечатления. У Тура — это его Господский пруд. У меня — всего-навсего бочка с водой. Но зато какая бесподобная бочка! Мой отец был садоводом. В одной из его теплиц стояла огромная бочка, где он наполнял водой лейку. Иногда в бочке стояли розовые кусты или другие растения, приготовленные для посадки, но чаще всего в темной воде плавали только прутики и ряска, а на дне торчал таинственный лес каких-то безымянных ростков. Малышом я, дотянувшись носом до края бочки, часто рассматривал неведомый мир в толще воды, по-новому оживавший всякий раз, когда косые лучи солнца пронизывали стекла теплицы. Образуя причудливые сочетания, переливались краски, на дне — словно темно-красный бархат, по краям — ядовито-зеленая кромка. Меж стеблей, метелок и тины сновала всякая мелкота; временами кверху поднимались блестящие пузыри, будто кто-то бормотал там, в глубине. А зайдет солнце, и я вижу в бочке самого себя — русые волосы и нос в веснушках, которые я все пытался сковырнуть ногтем.

Став старшеклассником, я тоже нашел дорогу к лесным прудам и был заворожен их обитателями. Тритоны — словно миниатюрные ящеры… Некогда их древние родичи бродили по земле, оставляя след шире автомобильной колеи. Они жили, боролись за существование, но могучие природные катаклизмы их погубили. Мы с Туром видели это в кинобоевике «Затерянный мир». И мы толковали о динозаврах, бронтозаврах, плезиозаврах и прочих допотопных гигантах. Недостатка в темах для разговора не было, только о самих себе мы избегали говорить, боясь выдать какую-нибудь свою слабость. Тогда молодежные проблемы не обсуждались на страницах газет и журналов, каждый держал свои заботы при себе и пытался сам с ними справиться.

В школе Тур по-прежнему оставался середняком. Лучше других предметов давалась математика. Ему нравилась чистая логика уравнений, а геометрические построения чем-то напоминали игру. Постепенно он поладил и с грамматикой.

А вот страсть к естествознанию остыла. Встретившись с растениями в учебниках для второй ступени, он разочаровался. В них цветы были не чудом творения, а унылыми экспонатами, группируемыми по форме лепестков и числу тычинок. Растения разрезали, анализировали и выбрасывали. Аромат и красота роли не играли. Почти то же получилось с зоологией, хотя что-то мы все же узнавали про жизнь животных. Здесь Тур по-прежнему мог всех за пояс заткнуть, поражая класс своими знаниями. Но былого увлечения не было. Почему? Ведь животные были его коньком. И в поощрении недостатка не было, он быстро стал любимцем учителя естествознания. Его ставили нам в пример, а Тур предпочитал не выделяться. Часто ему делали поблажки, которых он не хотел. И класс удивленно глядел на Тура, когда он стал приходить на уроки естествознания неподготовленным. Но когда он стал отказываться отвечать даже на простые вопросы, мы наконец сообразили, в чем дело. Только учитель ничего не понимал. Впрочем, он все прощал Туру и продолжал считать его своим самым способным учеником за все годы.

Озеро Хурншё. На берегу — старый, дряхлый, обросший мхом сарай. Сквозь распахнутую настежь дверь врываются лучи летнего солнца. Внутри стоит кривая табуретка и стол, заваленный фотографиями и аккуратными стопками исписанной бумаги. Над столом склонился молодой человек, он беспощадно расправляется со своей мечтой. Твердой рукой он запечатлевает на бумаге горькие уроки, которые почерпнул из попытки вернуться к природе.

Я знал, какие трудности стоят перед ним, знал, что перенесли он и Лив. Они уезжали из Норвегии крепкие, здоровые, краснощекие. А вернулись худые, изможденные, совсем больные на вид.

Оба много говорили о том, как странно, даже как-то страшно было вновь приобщаться к современной цивилизации. Первые белые, которых они встретили, показались им какими-то скованными, неуклюжими — ничего похожего на легкость движений и чуткость реакций примитивных народов. Лив рассказала, что стоило ей обуться, как она тотчас утратила контакт с природой. Прикосновение мягкой травы, влажной почвы, горячих камней даровало обоим обостренное чувство бытия, которое теперь пропало. На острове в каждом шаге была новизна впечатлений.

Жалеют ли они о своей затее? Нет. Они ведь знали, на что шли. Путешествие очень много дало им, а находки натолкнули Тура на новую мысль. Мысль, которая захватила его куда сильнее, чем зоология, мысль, которая перекликалась с его детским увлечением первобытными народами.

Так или иначе, эксперимент не удался, и Тур первым готов был это признать. Возврат к природе невозможен. В письме, которое я получил от него в феврале 1939 года, он писал:

Комбинат «Консолидейтед майнинг энд смелтинг компани» производил очень внушительное, правда не совсем приятное, скорее пугающее впечатление. Тогда на нем было занято больше семи тысяч рабочих и служащих. Цехи выпускали огромное количество металла — свинца, цинка, золота, серебра и кадмия, а также серу, фосфаты и другие химические продукты. Металлургический гигант выстроен в Скалистых горах на высоте тысячи четырехсот метров. В наши дни — это образцовое предприятие, но тогда оно было довольно мрачным и шумным. Над лежащим в долине городом Трейл постоянно висели облака пыли, дыма и ядовитых паров

[1]

. В городе жили рабочие. А примерно на той же высоте, что и комбинат, в окруженных зеленью уютных солнечных виллах разместилось крупное и мелкое начальство.

Серный дым, изрыгаемый заводом, был опасен для здоровья, он погубил растительность на многие километры вокруг. Точный радиус его действия было трудно определить. Во всяком случае он пересекал границу, до которой от Трейла около пятнадцати километров, и причинял американцам такой ущерб, что правительство США обратилось в суд. Решение суда гласило: либо комбинат немедленно прекращает отравлять воздух сернистым газом, либо его закроют. И вот тут-то инженер Лепсё изобрел устройство, которое очищало дым от наиболее вредных примесей.

Как разнорабочему Туру, естественно, полагалось жить с семьей внизу, в Трейле. Но когда он, стоя около комбината, посмотрел вниз на застилаемые тучами пыли и желтого дыма серые крыши, ему показалось, что он видит преддверие ада. Нет, ни за что он не поселится с женой и детьми в таком месте, где каждый вдох наполняет легкие ядовитым газом. К счастью, в горах лежал старый поселок золотоискателей Россленд, откуда рабочие ездили на комбинат в маленьком автобусе. В этом поселке Тур снял комнату с кухней.

Разнорабочим на комбинате доставалось хуже всех. Бригада состояла из людей без профессиональной подготовки, и им поручали всякую случайную работу, которая была в то же время самой тяжелой и опасной. Когда бригада утром выстраивалась возле одного из корпусов, это походило на смотр представителей разных стран, только представителями были не дипломаты, а обыкновенные труженики. На одной из «поверок», когда пришло восемнадцать человек, было представлено семнадцать национальностей.

От своих товарищей Тур услышал про страшные несчастные случаи, происходившие на комбинате. Однажды с лесов в тигель с расплавленным свинцом упал рабочий. От него ничего не осталось. В другом цехе на головы рабочих из-под крыши свалилась высохшая человеческая рука. Но пожалуй, всего страшнее звучала история про подсобного рабочего, прикорнувшего в шахте, которую было велено замуровать. Каменщики не заметили его и продолжали работу. Когда отверстие заложили, рабочего уже никто не мог услышать. Его долго разыскивали, но загадочное исчезновение объяснилось лишь много времени спустя, когда нашли его останки.

В норвежской вербовочной конторе в Нью-Йорке Тур сразу сказал, что у него нет Никакой военной подготовки и он ничего не смыслит в технике. Зато он много ходил на лыжах и занимался туризмом, так что готов выполнять любые задания как курьер и диверсант. Вообще он предпочитает такое дело, которое требует крепких нервов и умения самостоятельно выходить из трудных положений. После беседы с двумя старшими офицерами было решено, что его направят с надлежащим заданием в Европу, как только он пройдет необходимые для новобранцев краткосрочные курсы.

Но тут возникла одна важная проблема. Норвежским добровольцам платили по обычной ставке для холостых солдат в Норвегии, а так как Тур начинал свою военную карьеру рядовым, жалованье было слишком мизерным, Лив и детям на него не прожить при тех ценах, которые были в США. И хотя Тур оказался единственным норвежским рядовым в США, обремененным семейством, для него не могли сделать никаких исключений.

Чтобы хоть как-то временно перебиться, он снова решил попытаться продать свою маркизскую коллекцию. Долго ему это не удавалось, наконец он познакомился в Нью-Йорке с всемирно известным археологом профессором Ральфом Линтоном, единственным, кто занимался раскопками на Маркизском архипелаге. Коллекция очень заинтересовала Линтона, и он свел Тура с несколькими видными учеными из ведущих музеев и университетов. Среди них был археолог Герберт Спинден, специалист по Мексике, который тогда занимал пост президента нью-йоркского Клуба исследователей. После тщательного рассмотрения кандидатуры молодого норвежца, рекомендованного крупными исследователями, Тура избрали в состав этого знаменитого клуба. С продажей коллекции было хуже. Она многих интересовала, но научные учреждения были стеснены в средствах. В конце концов Бруклинский музей приобрел ее всего за тысячу долларов, хотя один королевский плащ стоил больше. Зато Тур на несколько месяцев обеспечил семью.

Итак, Тур стал солдатом; года два назад ему бы такая мысль и в голову не пришла.

А теперь послушайте историю удивительной судьбы «Группы „И“» — сильно сокращенный пересказ четырех объемистых дневников.

Группа прибыла в Лондон первого сентября 1943 года. Волнуясь, все предвкушали задание, ради которого их так поспешно перебросили в Европу. Напутствуя их, комендант лагеря говорил:

— Теперь покров тайны, который окутывал «Группу „И“», наконец спадет.

В Лондоне главнокомандующий приветствовал группу такими словами:

— Вас давно ждали, вы очень нужны.