Севастополь. Лето 1922 года. По пустынной, пыльной улице медленно идут трое молодых ребят.

— Может, вернемся, а?.. Попросим направление на завод или в коммуну? — снова предложил Тимофей Худояш.

— Надо бы сразу, а то неудобно, — пробасил Антон Чупахин.

— Неудобно, когда обувь жмет, но это нам, кажется, не грозит, — ответил Сима Цыганок, — и выставил вперед свой разбитый ботинок. — Да… Они уже вступают в стадию окончательного разрушения, — пробормотал он. — Ладно, побережем свои миллионы… Так вот, нет, у вас должного уразумения. Пользы своей осознать не можете…

— Это в каком же смысле? — задал вопрос Тимофей. В самом обыкновенном. Один мой знакомый…

В кабинете, на двери которого мелом было написано «Начальник СУР. т. Ковнер А. П.», царил полумрак. Сквозь щели закрытых ставень проникали солнечные лучи, и в них танцевали пылинки. Когда глаза привыкли к полумраку, они увидели человека с наголо обритой головой, сидевшего в углу комнаты за письменным столом. К столу около телефона были прислонены костыли.

— Слушаю вас, товарищи, — сказал Ковнер глуховатым, ровным голосом.

— У нас направление… — Так вы из пограничного округа! Звонили мне от туда, звонили. Сказали, что лучших комсомольцев направили. А ну, поворотитесь-ка, как говаривал Тарас Бульба, посмотрю, что вы за орлы!

«Орлы» вытянулись по стойке «смирно»: слева Тимофей Худояш, невысокий, худощавый, похожий на подростка. Обмундирование, хоть и старенькое, стираное перестираное, ладно сидело на нем, яловые ботинки почищены, обмотки завернуты, как и положено по инструкции, «буденовку» он держал в руках. Рядом Сима.

Ростом примерно такой же, но в плечах шире и, сразу видно, физически покрепче. На нем тоже армейское обмундирование, но все чуточку с отступлением от нормы: гимнастерка заужена, на ногах хоть и потрепанные, но модные узконосые туфли, вместо обмоток- старенькие краги.