1964 год. Лиза.

В приемном покое родильного дома царил вечный тоскливый сумрак. Почему-то считалось, что много света необходимо там, дальше — в предродовых палатах, в родильном зале, в операционном блоке, а здесь, где перепуганную, охающую от боли женщину встречает толстая и неопрятная фельдшерица, может быть всего одна лампочка на сорок ватт. Попав в этот влажный и гулкий полумрак, будущие мамы терялись и зябли. В душевой кабине было почти темно, потому что свет не попадал за перегородку. Любая женщина стремилась как можно скорее завершить все процедуры и регистрацию, чтобы отправиться в светлые и относительно теплые помещения, в которых её встретят внимательные врачи и акушерки в более чистых и сухих халатах. В общем, из приемного покоя хотелось удрать поскорее.

Практикантка-медсестра Лизочка в очередной раз передернула плечами и поежилась, пробегая через приемный покой. Фельдшерица Марья Васильевна, меланхолично пощипывая булочку с маком, не спеша, записывала данные совсем молодой женщины с огромным животом. Женщина, уже облаченная в короткую и широкую казенную сорочку, кусала распухшие коричневые губы и дрожала. Вдруг она обхватила живот и истошно закричала.

— Ну, чего шумишь? — равнодушно прикрикнула Марья Васильевна, продолжая не торопясь выписывать буквы в журнале регистрации. Женщина на секунду умолкла, тупо прислушиваясь к себе, и вдруг повалилась на пол, закричав ещё страшнее.

Затаив дыхание, Лика проследила за творческим процессом укладывания мертвеца на террасу и извлечением веревок. Сматывая в клубок последние метры такелажа, голый мужик что-то радостно пробормотал, почесался, а потом внезапно поднял голову и уставился безумным взглядом прямо на неё. Лика, от неожиданности едва не уронив виноград, ляпнула:

— Привет!

Мужик позеленел и попытался прикрыться неладно скрученным клубком. Потом дернулся, собираясь убежать с балкона. Лике пришлось предупредить его:

— Попробуешь ко мне заявиться, вызову милицию!