Утро было безрадостным.

Отнюдь не из-за погоды. Ласковое южное солнце в положенное время выкатилось из-за горизонта на безоблачное небо и теперь весело играло лучами по лазури моря. Жара еще не наступала. Волны были небольшими. Качка едва чувствовалась. В другое время все это придавало бы плаванию характер необременительной прогулки. Но именно в другое, и никак не теперь.

Если на душе мрак, то его не разгонит никакое солнце.

Женщины молчали. Они так и не сомкнули ночью глаз, да и теперь спать не хотелось. Даже Жаннет тихо сидела в уголке, время от времени тяжело вздыхала, смотрела с сочувствием на своих хозяек. Но она была всего лишь служанкой, к тому же негритянкой, и похищение не очень влияло на ее положение.

Для Наташи и Юли случившееся было ударом. Вдвойне страшным из-за своей неожиданности, в момент, когда все проблемы казались решенными и со дня на день их ждало путешествие в Европу.

Мне не спалось. Может, причина в том, что наша погоня пока была безрезультатной? До наступления темноты мы успели обнаружить одно за другим два судна, даже сблизиться с ними, однако это были не те суда.

Черный флаг с веселой кабаньей мордой был самым популярным в здешних беспокойных водах. Команды кораблей хотели удрать, когда же выяснилось, что это невозможно, сопротивляться даже не пытались.

Да и бегство было несерьезным, не до полного изнеможения марсовых. Убедились – рано или поздно, но мы выйдем на дистанцию залпа, и стали послушно убирать паруса. Вдруг да прогневаемся, осерчаем и начнем рубить ни в чем не повинные головы, а то и сожжем корабли к какой-то матери, как уже жгли и британские королевские фрегаты, и испанские галионы. С нас станется!

Лучше лишиться груза, чем головы. Мысль не новая, да и что по-настоящему ново под луной?

На практике же все оказалось еще лучше. В данный момент нам было абсолютно наплевать на чужие деньги и товары. Корабли были лишь тщательно обысканы от киля до клотика, команды опрошены, после чего мы продолжили свой путь.

«Вепрь» – превосходный корабль. В противном случае он бы просто не пережил этот шторм, порою перераставший в ураган. Корпус был поврежден в нескольких местах, о рангоуте и такелаже лучше вообще промолчать, но все-таки это намного лучше безвестного конца в разъяренной морской пучине.

Едва шторм стал стихать, мы попытались связаться с затерявшейся бригантиной. Эфир молчал. Ну, не совсем молчал. Треска и шороха там было в избытке. Только «Лани» не было. Это не обязательно означало худшее. Шлюпочные рации не отличаются мощностью, сверх того, на бригантине могло снести мачты, да и помехи легко забивали слабые сигналы. Оставалось надеяться, что наши найдутся, не сейчас, так чуть позже, надеяться да ждать.

Очень плох был Валера. Напрасно штурман увязался с нами. Его рана открылась от непрерывной качки, и врач Петрович проводил с ним все время. Я же смог заглянуть к нему пару раз, и то на несколько минут. Шторм-то хоть утих, однако погодка была еще та, и кто знает, не повторится ли в ближайшее время каприз природы?

Вся команда была измучена до последнего предела, и все продолжали работать. Отупевшие до полной потери чувств, на автопилоте, но работать. Двойная порция рома да несколько сухарей, сгрызенных по ходу дела, – вот и все, чем мы обошлись в этот день.

В прошлый, помнится, не смогли позволить себе и этого.

– Вот это отнесло!

Фразу произнес Ширяев. Даже не столько произнес, сколько озвучил то, что вертелось в головах у всех. С того самого момента, когда Валера установил нынешние координаты.

– Да уж, – процедил Командор.

От его былых печалей не осталось следа. Внешне, разумеется. Что творилось на душе у Кабанова, не знал никто.

В жизни бывает всякое. Свирепствовавший ураган, а затем долгий шторм уволок корабли настолько далеко от цели, что разум верил этому с трудом. Шутка сказать, почти к Малым Антильским островам! Да и теперь ветер продолжал дуть на ост, старательно пытаясь отжать крохотную эскадру еще дальше от вожделенной Ямайки. Однако это был ветер, не ураган. Галсы поменять придется изрядно, замучаешься, но кое-как двигаться можно. Лишь очень медленно двигаться…

– Признаться, сэр Чарли, я несколько волнуюсь.

Лорд Эдуард произнес это невозмутимым, как и пристало воспитанному человеку, тоном, но сам факт признания и фамильярное «Чарли» говорило о многом.

Его друг и компаньон колыхнулся в кресле грузным телом, чуть наклонился вперед и выразил участие.

– Признаться, я тоже. Кажется, мы несколько переоценили силы. Поневоле начинаешь опасаться худшего.

Они сидели вдвоем в гостиной губернаторского дома, время от времени прикладывались к кубкам, большей частью молчали да смотрели то за окно, то на бесцельно горящее в камине пламя.

– Что там, Юленька?

– Шлюпка. Наверное, с портовыми чиновниками.

Женщины достаточно обвыклись в чужом времени и уже неплохо ориентировались в его правилах. Сейчас Юленька стояла у крохотного окошка каюты, а Наташа с Жаннет вынуждены были сидеть на своих местах.

После перехода на бригантину условия пленниц стали хуже. Не в смысле питания, которое практически не отличалось, или прогулок, которых не было ни там, ни здесь. Но помещения на «Сан-Изабелле» были более тесными. Выделенная женщинам каюта была настолько крохотной, что они едва помещались в ней втроем.

Спасибо, хоть не трюм! Кают было настолько мало, что, за исключением капитана, остальные офицеры ютились в трех таких же каморках. О матросах не стоило и говорить. Их было больше, чем полагалось на небольшое суденышко. Если же учесть, что даже на обычное количество не хватало мест, то теперь вообще…

Этой же ночью, но уже после полуночи, стоявший в форту на часах Педро-Родриго Гомес услышал странный звук. Звук доносился даже сквозь рокот накатывающихся волн, значит, был достаточно громким. Впечатление было такое, словно несколько кузнецов размеренно стучали молотками, но не по чистому металлу, а по металлу, чем-то прикрытому, отчего звук получался несколько глуховатым, непривычным и неестественным.

Еще более странным было то, что перестук доносился со стороны моря. То есть оттуда, откуда никогда не приходило никаких странных звуков. И уже один этот факт поневоле вселял в душу тревогу, заставлял подумать о кознях, в очередной раз чинимых врагом рода человеческого против верных сынов церкви.

– Спаси и сохрани нас, грешных, заступница и покровительница, Матерь Божья! – привычно прошептал Педро-Родриго, отставляя в сторону мушкет и усиленно крестясь.

Вначале показалось, что молитва услышана. Дьявольский, в чем солдат был почти убежден, перестук вроде бы прекратился, словно по наущению Божьему.

Педро-Родриго собрался вознести благодарственную молитву Творцу, но звук возобновился, причем явно ближе. Вернее, он не прекращался, просто был отнесен порывом ветра в сторону, так, что из-за вала, за которым старался спрятаться от пронизывающего ветра солдат, его не было слышно.

В последние годы сэр Чарльз спал крепко только первую половину ночи. Потом сон плавно перетекал в дрему. Ту, которая находится на грани с явью. Даже порою просыпаешься, видишь тускло горящий ночник и начинаешь задумываться – а может, встать? Зачем лежать, когда уже проснулся?

Только делать в такую рань еще нечего. Разве что шастать по дому неприкаянным привидением да пугать случайно подвернувшихся слуг.

Пугать никого не хотелось. Шляться – тоже. Это же надо выбираться из кровати, одеваться. Ну его! Тогда гораздо полезнее подумать, наметить нечто нужное на следующий день или неделю. Потом закрутят дела, и может элементарно не хватить времени на размышления и планы. Только успевай принимать решения да следи за их претворением в жизнь.

Порой мысли незаметно вновь переходили в сон. Но и во сне, казалось, сэр Чарльз продолжал раздумывать над очередными проблемами. Разве что с некоторым несвойственным яви оттенком. Где-то более-менее здраво, а где-то – на грани сонного бреда.

Потом, выбираясь из кровати, приходилось отсеивать многое. Если, конечно, перед тем удавалось вспомнить.

Город был в панике. Она началась практически сразу после прибытия гонца от соседей. Принесенная новость была потрясающей. Санглиер почти без выстрела под покровом темноты сумел захватить форт, а затем и жилую часть поселения.

Гонец рассказал обо всем только команданте, но весть с быстротой лесного пожара облетела всех, от богатейших донов до последних нищих. Каким образом? Кто знает? Дурные новости порой имеют свойство распространяться сами собой, даже без видимых разносчиков информации.

Прошло немного времени, и случившееся стало известно на застрявших в гавани из-за бушевавшего шторма судах. Выйти в море моряки не могли. Волны не пустили бы их, выбросили на прибрежные скалы. Оставалось надеяться, что тот же шторм сумеет помешать Командору продолжить рейд.

Или для него даже буря не является помехой? Если так, то никто не удивился бы. Молва склонна преувеличивать удачливость тех, кто хоть чем-нибудь выделился из толпы.

Потом в город стали прибывать беглецы. Их было совсем немного. На загнанных лошадях, бросившие дома и имущество, на все вопросы лишь безнадежно махавшие рукой…

Романтика парусов хороша в мечтах или же с берега. Наяву море быстро надоедает до тошноты. У многих – в обоих смыслах этого слова.

На свое счастье, морской болезнью Лудицкий не страдал. Порой он жаловался на здоровье, только жалобы имели лицемерный характер. Надо же показать, как губительно сказывается забота об избирателях! Стрессы, волнения, недосыпания…

Откровенно говоря, Петр Ильич был здоров. Может, не как бык, к физической работе по извечному примеру российской интеллигенции депутат всегда относился отрицательно, но уж во всяком случае не болел. Если же случалось поспать поменьше, ну там, женщины, затянувшаяся вечеринка, то потом это наверстывалось следующей ночью. В итоге выходило то на то.

Совсем иначе было сейчас. Никто не желал использовать все предыдущие знания и богатый опыт Лудицкого в деле управления. Не то что использовать, все старались этого не замечать. Настолько, что уважаемому человеку пришлось пойти слугой к бывшему собственному телохранителю, лишь бы не умереть с голода.

Трудиться было унизительно. Петр Ильич всегда считал: подобный род занятий выпадает на долю наиболее никчемных людей. Тех, кто ни при каких обстоятельствах не способен на большее. Поэтому сильнее был обрушившийся удар.