Нежный свет весеннего утра красиво освещал Лондон, животворя и радуя всех, кто шел или ехал по Пиккадилли. Кондукторы отпускали шутки, шоферы мягко улыбались, полисмены насвистывали, равно как и клерки, нищие просили подаяния с оптимистической прытью. Словом, утро выдалось хорошее.

Ровно в девять из квартиры № 7 «а» по Арундел-стрит вышел молодой человек.

Если есть на свете задворки, Арундел-стрит можно к ним приписать. Проходя по северной стороне Лестер-сквер, вы и не заметите входа в узенький тупичок. День и ночь люди минуют его, как ни в чем не бывало. В нем нет и сорока ярдов. Да, там есть две гостиницы — но какие? Словом, задворки, ничего не скажешь.

Формой своей тупичок похож на каменные сосуды, в которых итальянцы держат дешевое вино. Узкое горлышко сменяется чем-то вроде двора. По бокам от него стоят гостиницы, в глубине — меблирашки для достаточно бедных людей. Их тоже собираются сменить гостиницей, но все не соберутся, так они и стоят.

На Пиккадилли, в гостинице «Гвельф», высокородный Фредерик Трипвуд сидел, подтянув колени к подбородку, и печально глядел в пространство. У него было очень мало разума, но какой был, тот страдал.

Так оно в жизни и бывает. Проснешься буквально как огурчик; повернувшись к окну, возблагодаришь небеса за хорошую погоду; задумаешься о том, где бы получше закусить с друзьями по спортивному клубу, — и вспомнишь.

— А, черт! — сказал высокородный Фредди, и чуть погодя прибавил: — Как было хорошо!

Несколько минут, не вставая с постели, он страдал и думал. Потом подтянул к себе телефон и набрал номер.

Граф Эмсвортский стоял в дверях столовой и рассеянно, но благосклонно глядел на собратьев по клубу, которые, звеня ножами и вилками, ели второй завтрак. Если бы кто-нибудь оглянулся, ему бы показалось, что новоприбывший позирует для статуи, олицетворяющей Приветливость. Бледно-голубые глаза сияли сквозь очки, улыбка говорила о полном мире, солнечный свет окружал ореолом лысую голову.

По-видимому, графа никто не заметил. Он так редко бывал в Лондоне, что в клубе его не знали, да и вообще старый консерватор

[5]

не станет замечать за едой того, что не стоит на столе. Чтобы привлечь его внимание, надо быть не графом, а бараньей котлетой.

Не решаясь пройти меж рядами и найти себе столик, робкий пэр стоял бы до бесконечности, если бы к нему не подскочил метрдотель Адамс, непрестанно сновавший по залу, словно сенбернар в поисках путников.

— Столик, ваша светлость? — спросил он. — Сюда, ваша светлость.

На следующее утро Эш сидел дома и пытливо читал объявления в «Морнинг Пост». Привычные филантропы продолжали свое дело. Брайан Макнил приманивал народ золотом, равно как и Энтус Брюс, Данкан Макферлейн, Уоллес Макинтош и Доналд Макнэб. Молодой христианин по-прежнему жаждал тысячи. Однако было тут и новое:

«Требуется молодой человек приятной наружности, бедный, предприимчивый, смелый. Работа опасная и тонкая. Плата высокая. Обращаться с 10 до 12 в юридическую контору Мейнпрайс, Мейнпрайс и Бул, Денвер-стрит, 3».

Пока он читал, небольшие часы, стоявшие на столике, пробили 10.30. Вероятно, именно это все и решило. Если бы он мог пойти туда попозже, барьеры лени преградили бы ему путь; а так — он мигом вскочил.

Обувшись и кинув взгляд в зеркало (да, наружность приятная), он схватил шляпу, выбежал на улицу и схватил такси, ощущая, что готов на все, кроме убийства. Ему всегда нравились книги, где рыцари вскакивают на коня и скачут к дракону. Такси и юристы — практически то же самое. С такими чувствами он и входил в контору.

Экспресс 4.15 мягко отошел от вокзала, и Эш уселся в уголку своего купе. Джоан, сидевшая напротив, раскрыла журнал. Дальше, в купе первого класса, мистер Питерc закурил сигару. Еще дальше по коридору, тоже в первом классе, но «для некурящих» Эйлин глядела в окно и думала о разных вещах.

Эш ощущал необычную бодрость, хотя и жалел, что, купив Джоан эту штуку, лишил себя на время такого удовольствия, как беседа. Когда поезд тронулся, формально и официально полагая начало опасному приключению, он окончательно понял, что родился авантюристом. Смотрите сами: идеальный авантюрист не только силен, но и пытлив — а этого в нем хватает. В отличие от нынешних молодых людей, он с детства увлекается чужими делами. Если вы поднесете этим людям хорошее приключение, они не откажутся, но сами? Никогда в жизни! И воспитание и традиция не позволят им рисковать; ведь самое страшное для них — показаться смешными. И вот, проходя мимо дома, в котором кто-то кричит, они убедят себя, что там поет неумелая певица, а завидев девушку, за которой гонится злодей с ножом, предположат, что это — уличные съемки. Так идут они своей дорогой, не глядя по сторонам; они — но не он. Да, убедила его Джоан, но лишь потому, что страсть к новизне сочетается в нем с ленью.

Словом, он был счастлив. Поезд выстукивал марш. Джоан сидела напротив. Думая о том, что именно так и надо жить весной, Эш не знал, что спутница его просто прикрылась журналом, чтобы избежать беседы. Она, как и сам он, размышляла о ближайшем будущем, сожалея при этом, что расшевелила своего нового приятеля. Как часто в этом мире, думала она, наши действия, словно бумеранг, возвращаются, чтобы нас же ударить!

Украдкой взглянув поверх журнала, она увидела, что Эш смотрит на нее. Глаза их встретились, и, упрятав досаду в дальний уголок души, Джоан постаралась заговорить как можно приветливей. В конце концов, человек он милый, занятный, хотя они и соперники. До этой дурацкой истории он ей очень нравился. Да-да, что-то в нем такое есть, так и хочется поправить ему галстук, вызвать на откровенность, как следует подбодрить. Наверное, дело в том, что она, по своей доброте, готова помочь даже совершенно чужому человеку.