Мемуары желтого пса

Генри О.

Сборник «Четыре миллиона» (1906) составили рассказы, посвященные Нью-Йорку. Его название объяснялось в кратком предисловии к первому изданию, где О. Генри сообщал, что по переписи населения в Нью-Йорке насчитывалось на тот момент четыре миллиона жителей.

Данный рассказ впервые опубликован в 1904 г.

Думаю, от вас не убудет, если вы прочтете сочинение животного. Мистер Киплинг

[1]

и другие достойные люди доказали, что животные могут изъясняться на вполне приличном английском языке. К тому же сейчас ни один журнал, кроме старомодных ежемесячных изданий с изображениями Бриана и ужасов Мон Пеле, не выходит без какой-нибудь анималистической истории.

Но в моем случае можете не искать всяких литературных изысков, вроде тех, что встречаются в разговорах медведя Балу, питона Каа и тигра Шерхана

[2]

. Не следует ожидать сложных речевых экзерсисов от желтого пса, который провел большую часть своей жизни в углу дешевой нью-йоркской квартирки на старой сатиновой нижней юбке (той, на которую она пролила портвейн во время банкета у леди Лонгшормен).

Я родился желтым щенком; дата и место рождения, порода и вес неизвестны. Мое первое воспоминание — угол Бродвея и Двадцать третьей улицы, я лежу в корзине, а старушка пытается продать меня какой-то толстой даме. Мамаша Хаббард изо всех сил уверяла ее, что я — настоящий красный кохинхинский ирландский померан-хамблтон-строк-погис фокстерьер. Толстая дама наконец сдалась и выудила из сумки пять центов. С этого момента я стал питомцем — мамочкиным сладким кузюпупиком. Благородный читатель, можешь ли ты себе представить, как двухсотфунтовая туша, пропахшая камамбером и Peau d'Espagne

[3]

, тетешкает тебя, сюсюкая: «Ах ты мой малюський масюпуський симпатюський пупуськин!»?

Из породистого желтого щенка я вырос в неизвестную науке дворнягу, смахивающую на помесь ангорского кота и лимона. Но мою хозяйку это не смущало. Она полагала, что я определенно являюсь потомком пары первозданных собак, которых Ной загнал в свой ковчег. Потребовалось двое полицейских, чтобы удержать ее, когда она пыталась настоять на моем участии в бегах сибирских лаек на приз «Мэдисон-Сквер-Гарден».

А уж эта квартира!.. Самый обыкновенный нью-йоркский дом — мрамор в холле и сплошной цемент на втором этаже. До нашей квартиры было три пролета, точнее, пролаза. Моя хозяйка сняла необставленные апартаменты и разместила в них стандартный набор — антикварную драпированную мебель 1903 года, керосиновую лампу из гарлемской чайной, резиновую пальму и мужа.