ТАРАС БУЛЬБА. РЕДАКЦИЯ МИРГОРОДА. 1835 г
I
«А поворотись, сынку! цур тебе, какой ты смешной! Что это на вас за поповские подрясники? И эдак все ходят в академии?»
Такими словами встретил старый Бульба двух сыновей своих, учившихся в киевской бурсе и приехавших уже на дом к отцу.
Сыновья его только что слезли с коней. Это были два дюжие молодца, еще смотревшие исподлоба, как недавно выпущенные семинаристы. Крепкие, здоровые лица их были покрыты первым пухом волос, которого еще не касалась бритва. Они были очень оконфужены таким приемом отца и стояли неподвижно, потупив глаза в землю.
«Постойте, постойте, дети», продолжал он, поворачивая их: «какие же длинные на вас свитки! [Свиткой называется верхняя одежда у малороссиян. (Прим. Гоголя.)] Вот это свитки! Ну, ну, ну! таких свиток еще никогда на свете не было! А ну, побегите оба: я посмотрю, не попадаете ли вы?»
«Не смейся, не смейся, батьку!» сказал, наконец, старший из них.
II
Все три всадника ехали молчаливо. Старый Тарас думал о давнем: перед ним проходила его молодость, его лета, его протекшие лета, о которых всегда почти плачет козак, желавший бы, чтобы вся жизнь его была молодость. Он думал о том, кого он встретит на Сече из своих прежних сотоварищей. Он вычислял, какие уже перемерли, какие живут еще. Слеза тихо круглилась на его зенице, и поседевшая голова его уныло понурилась.
Сыновья его были заняты другими мыслями. Теперь кстати сказать что-нибудь о сыновьях его. Они были отданы по двенадцатому году в киевскую академию, потому что все почетные сановники тогдашнего времени считали необходимостью дать воспитание своим детям, хотя это делалось с тем, чтобы после совершенно позабыть его. Они тогда были, как все, поступавшие в бурсу, дики, воспитаны на свободе, и там уже они обыкновенно несколько шлифовались и получали что-то общее, делавшее их похожими друг на друга. Старший, Остап, начал с того свое поприще, что в первый год еще бежал. Его возвратили, высекли страшно и засадили за книгу. Четыре раза закапывал он свой букварь в землю, и четыре раза, отодравши его бесчеловечно, покупали ему новый. Но, без сомнения, он повторил бы и в пятый, если бы отец не дал ему торжественного обещания продержать его в монастырских служках целые двадцать лет, и что он не увидит Запорожья вовеки, если не выучится в академии всем наукам. Любопытно, что это говорил тот же самый Тарас Бульба, который бранил всю ученость и советовал, как мы уже видели, детям вовсе не заниматься ею. С этого времени Остап начал с необыкновенным старанием сидеть за скучною книгою и скоро стал на ряду с лучшими. Тогдашний род учения страшно расходился с образом жизни. Эти схоластические, грамматические, риторические и логические тонкости решительно не прикасались к времени, никогда не применялись и не повторялись в жизни. Ни к чему не могли привязать они своих познаний, хотя бы даже менее схоластических. Самые тогдашние ученые более других были невежды, потому что вовсе были удалены от опыта. Притом же это республиканское устройство бурсы, это ужасное множество молодых, дюжих, здоровых людей, всё это должно было им внушить деятельность совершенно вне их учебного занятия. Иногда плохое содержание, иногда частые наказания голодом, иногда многие потребности, пробуждающиеся в свежем, здоровом, крепком юноше, всё это, соединившись, рождало в них ту предприимчивость, которая после развивалась на Запорожье. Голодная бурса рыскала по улицам Киева и заставляла всех быть осторожными. Торговки, сидевшие на базаре, всегда закрывали руками своими пироги, бублики, семечки из тыкв, как орлицы детей своих, если только видели проходившего бурсака. Консул, долженствовавший, по обязанности своей, наблюдать над подведомственными ему сотоварищами, имел такие страшные карманы в своих шароварах, что мог поместить туда всю лавку зазевавшейся торговки. Эта бурса составляла совершенно отдельный мир: в круг высший, состоявший из польских и русских дворян, они не допускались. Сам воевода Адам Кисель, несмотря на оказываемое покровительство академии, не вводил их в общество и приказывал держать их построже. Впрочем, это наставление было вовсе излишне, потому что ректор и профессоры-монахи не жалели лоз и плетей, и часто ликторы, по их приказанию, пороли своих консулов так жестоко, что те несколько недель почесывали свои шаровары. Многим из них это было вовсе ничего и казалось немного чем крепче хорошей водки с перцем; другим, наконец, сильно надоедали такие беспрестанные припарки, и они бежали на Запорожье, если умели найти дорогу и если сами не были перехватываемы на пути. Остап Бульба, несмотря на то, что начал с большим старанием учить логику и даже богословию, но никак не избавлялся неумолимых розг. Естественно, что всё это должно было как-то ожесточить характер и сообщить ему твердость, всегда отличавшую козаков. Остап считался всегда одним из лучших товарищей. Он редко предводительствовал другими в дерзких предприятиях — обобрать чужой сад или огород, но зато он был всегда одним из первых, приходивших под знамена предприимчивого бурсака, и никогда, ни в каком случае не выдавал своих товарищей. Никакие плети и розги не могли заставить его это сделать. Он был суров к другим побуждениям, кроме войны и разгульной пирушки; по крайней мере, никогда почти о другом не думал. Он был прямодушен с равными. Он имел доброту в таком виде, в каком она могла только существовать при таком характере и в тогдашнее время. Он душевно был тронут слезами бедной матери, и это одно только его смущало и заставляло задумчиво опустить голову.
Меньшой брат его, Андрий, имел чувства несколько живее и как-то более развиты. Он учился охотнее и без напряжения, с каким обыкновенно принимается тяжелый и сильный характер. Он был более изобретатель, нежели его брат; чаще являлся предводителем довольно опасного предприятия и иногда, с помощию изобретательного ума своего, умел увертываться от наказания, тогда как брат его, Остап, отложивши всякое попечение, скидал с себя свитку и ложился на пол, вовсе не думая просить о помиловании. Он также кипел жаждою подвига, но, вместе с нею, душа его была доступна и другим чувствам. Потребность любви вспыхнула в нем живо, когда он перешел за 18 лет. Женщина чаще стала представляться горячим мечтам его. Он, слушая философические диспуты, видел ее поминутно, свежую, черноокую, нежную. Пред ним беспрерывно мелькали ее сверкающие, упругие перси, нежная, прекрасная, вся обнаженная рука; самое платье, облипавшее вокруг ее свежих, девственных и вместе мощных членов, дышало в мечтах его каким-то невыразимым сладострастием. Он тщательно скрывал от своих товарищей эти движения страстной юношеской души, потому что в тогдашний век было стыдно и бесчестно думать козаку о женщине и любви, не отведав битвы. Вообще в последние годы он реже являлся предводителем какой-нибудь ватаги, но чаще бродил один где-нибудь в уединенном закоулке Киева, потопленном в вишневых садах, среди низеньких домиков, заманчиво глядевших на улицу. Иногда он забирался и в улицу аристократов, в нынешнем старом Киеве, где жили малороссийские и польские дворяне и домы были выстроены с некоторою прихотливостию. Один раз, когда он зазевался, наехала почти на него колымага какого-то польскаго пана, и сидевший на козлах возница, с престрашными усами, хлыснул его довольно исправно бичом. Молодой бурсак вскипел: с безумною смелостию схватил он мощною рукою своею за заднее колесо и остановил колымагу. Но кучер, опасаясь разделки, ударил по лошадям, они рванули — и Андрий, к счастию, успевший отхватить руку, шлепнулся на землю, прямо лицом в грязь. Самый звонкий и гармонический смех раздался над ним. Он поднял глаза и увидел стоявшую у окна брюнетку, прекрасную, как не знаю что, черноглазую и белую, как снег, озаренный утренним румянцем солнца. Она смеялась от всей души, и смех придавал какую-то сверкающую силу ее ослепительной красоте. Он оторопел. Он глядел на нее, совсем потерявшись, рассеянно обтирая с лица своего грязь, которою еще более замазывался. Кто бы была эта красавица? Он хотел было узнать от дворни, которая кучею, в богатом убранстве, стояла за воротами, окруживши игравшего молодого бандуриста. Но дворня подняла смех, увидевши его запачканную рожу, и не удостоила его ответом. Наконец, он узнал, что это была дочь приехавшего на время ковенского воеводы. В следующую же ночь, с свойственною одним бурсакам дерзостию, он пролез чрез частокол в сад, взлез на дерево, раскинувшееся ветвями, упиравшими в самую крышу дома; с дерева перелез на крышу и чрез трубу камина пробрался прямо в спальню красавицы, которая в это время сидела перед свечою и вынимала из ушей своих дорогие серьги. Прекрасная полячка так испугалась, увидевши вдруг перед собою незнакомого человека, что не могла произнесть ни одного слова; но когда увидела, что бурсак стоял, потупив глаза и не смея от робости поворотить рукою, когда узнала в нем того же самого, который хлопнулся перед ее глазами на улице, смех вновь овладел ею. Притом в чертах Андрия ничего не было страшного: он был очень хорош собою. Она от души смеялась и долго забавлялась над ним. Красавица была ветрена, как полячка, но глаза ее, глаза чудесные, пронзительно-ясные, бросали взгляд долгий, как постоянство. Бурсак не мог поворотить рукою и был связан, как в мешке, когда дочь воеводы смело подошла к нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку с фестонами, вышитыми золотом. Она убирала его и делала с ним тысячу разных глупостей с развязностию дитяти, которою отличаются ветреные полячки, и которая повергла бедного бурсака в еще большее смущение. Он представлял смешную фигуру, раскрывши рот и глядя неподвижно в ее ослепительные очи. Раздавшийся у дверей стук пробудил в ней испуг. Она велела ему спрятаться под кровать, и как только беспокойство прошло, она кликнула свою горничную, пленную татарку, и дала ей приказание осторожно вывесть его в сад и оттуда отправить через забор. Но на этот раз бурсак наш не так счастливо перебрался через забор: проснувшийся сторож хватил его порядочно по ногам, и собравшаяся дворня долго колотила его уже на улице, покамест быстрые ноги не спасли его. После этого проходить возле дома было очень опасно, потому что дворня у воеводы была очень многочисленна. Он увидел ее еще раз в костеле: она заметила его и очень приятно усмехнулась, как давнему знакомому; он видел ее вскользь еще один раз, и после этого воевода ковенский скоро уехал, и вместо прекрасной, обольстительной брюнетки, выглядывало из окон какое-то толстое лицо. Вот о чем думал Андрий, повесив голову и потупив глаза в гриву коня своего.
А между тем степь уже давно приняла их всех в свои зеленые объятия, и высокая трава, обступивши, скрыла их, и только козачьи черные шапки одни мелькали между ее колосьями.
«Э, э, э! что же это вы, хлопцы, так притихли?» сказал, наконец, Бульба, очнувшись от своей задумчивости: «как будто какие-нибудь чернецы! Ну, разом, разом! Все думки к нечистому! Берите в зубы люльки да закурим, да пришпорим коней, да полетим так, чтобы и птица не угналась за нами!»
III
Уже около недели Тарас Бульба жил с сыновьями своими на Сече. Остап и Андрий мало могли заниматься военною школою, несмотря на то, что отец их особенно просил опытных и искусных наездников быть им руководителями. Вообще можно сказать, что на Запорожье не было никакого теоретического изучения или каких-нибудь общих правил; всё юношество воспитывалось и образовывалось в ней одним опытом, в самом пылу битвы, которые оттого были почти беспрерывны. Промежутки же между ними козаки почитали скучным занимать изучением какой-нибудь дисциплины. Очень редкие имели примерные турниры. Они всё время отдавали гульбе — признаку широкого размета душевной воли. Вся Сеча представляла необыкновенное явление. Это было какое-то беспрерывное пиршество, бал, начавшийся шумно и потерявший конец свой. Некоторые занимались ремеслами, иные держали лавочки и торговли; но бóльшая часть гуляла с утра до вечера, если в карманах звучала возможность и добытое добро не перешло еще в руки торгашей и шинкарей. Это общее пиршество имело в себе что-то околдовывающее. Это не было какое-нибудь сборище бражников, напивавшихся с горя; это было, просто, какое-то бешеное разгулье веселости. Всякий, приходящий сюда, позабывал и бросал всё, что дотоле его занимало. Он, можно сказать, плевал на всё прошедшее и с жаром фанатика предавался воле и товариществу таких же, как сам, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба и вечного пира души своей. Это производило ту бешеную веселость, которая не могла бы родиться ни из какого другого источника. Рассказы, балагары, которые можно было слышать среди собравшейся толпы, лежавшей на земле, так были смешны и дышали таким глубоким юмором, что нужно было иметь только флегматическую наружность запорожца, чтобы не смеяться ото всей души. Это не был какой-нибудь пьяный кабак, где бессмысленно, мрачно, искаженными чертами веселия забывается человек; это был тесный круг школьных товарищей. Вся разница была только в том, что, вместо сидения за указкой и пошлых толков учителя, они производили набег на пяти тысячах коней; вместо луга, на котором производилась игра в мячик, у них были не охраняемые, беспечные границы, в виду которых татарин выказывал быструю свою голову и неподвижно, сурово глядел турок, в зеленой чалме своей. Разница та, что вместо насильной воли, соединившей их в школе, они сами собою кинули отцов и матерей и бежали из родительских домов своих; что здесь были те, у которых уже моталась около шеи веревка и которые, вместо бледной смерти, увидели жизнь, и жизнь во всем разгуле; что здесь были те, которые, по благородному обычаю, не могли удержать в кармане своем копейки; что здесь были те, которые дотоле червонец считали богатством, у которых, по милости арендаторов-жидов, карманы можно было выворотить без всякого опасения что-нибудь уронить. Здесь были все бурсаки, которые не вынесли академических лоз и которые не вынесли из школы ни одной буквы; но вместе с этими здесь были и те, которые знали, что такое Гораций, Цицерон и римская республика. Тут было множество образовавшихся опытных партизанов, которые имели благородное убеждение мыслить, что всё равно, где бы ни воевать, только бы воевать, потому что неприлично благородному человеку быть без битвы. Здесь было много офицеров из польских войск; впрочем, из какой нации здесь не было народа? Эта странная республика была именно потребность того века. Охотники до военной жизни, до золотых кубков, богатых парчей, дукатов и реалов во всякое время могли найти здесь себе работу. Одни только обожатели женщин не могли найти здесь ничего, потому что даже в предместье Сечи не смела показаться ни одна женщина. Остапу и Андрию показалось чрезвычайно странным, что при них же приходила на Сечу гибель народа и хоть бы кто-нибудь спросил их, откуда они, кто они и как их зовут. Они приходили сюда, как будто бы возвращались в свой собственный дом, из которого только за час перед тем вышли. Пришедший являлся только к кошевому, который обыкновенно говорил: «Здравствуй! что, во Христа веруешь?» «Верую!», отвечал приходивший. «И в Троицу святую веруешь?» «Верую!» «И в церковь ходишь?» «Хожу». «А ну перекрестись!» Пришедший крестился. «Ну, хорошо», отвечал кошевой: «ступай же в который сам знаешь курень.» Этим оканчивалась вся церемония. И вся Сеча молилась в одной церкви и готова была защищать ее до последней капли крови, хотя и слышать не хотела о посте и воздержании. Только побуждаемые сильною корыстию жиды, армяне и татары осмеливались жить и торговать в предместьи, потому что запорожцы никогда не любили торговаться, а сколько рука вынула из кармана денег, столько и платили. Впрочем, участь этих корыстолюбивых торгашей была очень жалка. Они были похожи на тех, которые селились у подошвы Везувия, потому что, как только у запорожцев не ставало денег, то удалые разбивали их лавочки и брали всегда даром. Такова была та Сеча, имевшая столько приманок для молодых людей. Остап и Андрий кинулись, со всею пылкостию юношей, в это разгульное море. Они скоро позабыли и юность, и бурсу, и дом отцовский, и всё, что тайно волнует еще свежую душу. Они гуляли, братались с беззаботными бездомовниками и, казалось, не желали никакого изменения такой жизни. Между тем Тарас Бульба начинал думать о том, как бы скорее затеять какое-нибудь дело: он не мог долго оставаться в недеятельности.
«Что, кошевой», сказал он один раз, пришедши к атаману: «может быть, пора бы погулять запорожцам?»
«Негде погулять», отвечал кошевой, вынувши изо рта маленькую трубку и сплюнув в сторону.
«Как негде? Можно пойти в Турещину или на Татарву.»
«Не можно ни в Турещину, ни в Татарву», отвечал кошевой, взявши опять в рот трубку.
IV
Скоро весь польский юго-запад сделался добычею страха; везде только и слышно было про запорожцев. Скудельные южные города и села были совершенно стираемы с лица земли. Арендаторы-жиды были вешаны кучами, вместе с католическим духовенством. Запорожцы, как бы пируя, протекали путь свой, оставляя за собою пустые пространства. Нигде не смел остановить их отряд польских войск: они были рассеваемы при первой схватке. Ничто не могло противиться азиатской атаке их. Прелат, находившийся тогда в Радзивиловском монастыре, прислал от себя двух монахов с представлением, что между запорожцами и правительством существует согласие, и что они явно нарушают свою обязанность к королю, а вместе с тем и народные права. «Скажи епископу от лица всех запорожцев», сказал кошевой: «чтобы он ничего не боялся: это козаки еще только люльки раскуривают.» И скоро величественное аббатство обхватилось сокрушительным пламенем, и колоссальные готические окна его сурово глядели сквозь разделявшиеся волны огня. Бегущие толпы монахов, солдат, жидов наводнили многолюдные города и деревни, почти оставленные на произвол неприятеля. Один только город Дубно не сдавался. Этим были раздражены все чины, в числе которых занимал не последнее место Тарас Бульба. Они положили взять его голодом. Толпы вольных наездников облегли со всех сторон его стены, расположились вместе с своими обозами, которые всегда почти за ними следовали. Жители с небольшим числом войск решились вытерпеть возможную степень бедствия и не сдаваться ни в каком случае. Запорожцы удвоили наблюдение, чтобы никакое вспомоществование не могло притти в город, играли в чет и нечет, курили люльки и с убийственным хладнокровием смотрели на городские стены. Прошло две недели и, несмотря на то, что они свои вольные набеги гораздо более предпочитали осадам городов, однако ж, ничто не могло преодолеть их терпения. Молодые, попробовавшие битв и опасностей, сгорали нетерпением, и в числе их были наши герои Остап и Андрий, вдруг приобревшие опытность в военном деле, пылкие, исполненные отваги, желавшие новых встреч, жадные узнать новые эволюции и вариации войны и показать свое умение играть опасностями. Остап, казалось, только на то и создан был, чтобы гулять в вечном пире войны. Он, теперь уже казался чем-то атлетическим, колоссальным. Его движения приобрели крепкую уверенность, и все качества его, прежде незаметные, получили размер шире и казались качествами мощного льва. Андрий также погрузился весь в очаровательную музыку мечей и пуль, потому что нигде воля, забвение, смерть, наслаждение не соединяются в такой обольстительной, страшной прелести, как в битве.
Этот долгий роздых, который они имели под стенами города, им не нравился. Андрий сидел долго возле обоза своего, тогда как уже все спали, кроме некоторых, стоявших на стороже. Ночь, июньская прекрасная ночь, с бесчисленными звездами, обнимала опустошенную землю. Вся окрестность представляла величественное зрелище: вблизи и вдали были видны зарева горевших деревень. В одном месте пламя спокойно и величественно стлалось по небу; в другом месте оно, встретив что-то горючее, вдруг вырвавшись вихрем, свистело и летело вверх под самые звезды, и оторванные охлопья его гаснули под самыми дальними небесами. В одном месте обгорелый черный монастырь, как суровый картезианский монах, стоял грозно, выказывая при каждом отблеске мрачное свое величие. В другом месте горело новое здание, потопленное в садах. Деревья шипели и покрывались дымом; иногда сквозь них просвечивалась лава огня, и гроздия груш, обвесивших ветви, принимали цвет червонного золота, даже видны были издали сливы, получившие фосфорический, лилово-огненный цвет; и среди этого иногда чернело висевшее на стене здания тело бедного жида или монаха, погибавшее вместе с строением в огне. Над ним вились вдали птицы, казавшиеся кучею темных мелких крапинок, в виде едва заметных крестиков на огненном поле. Среди тишины одни только спутанные кони производили шум, и звонкое их ржание отдавалось с раскатами, несколько раз повторявшимися дребезжащим эхом.
Он глядел безмолвно на эту страшную и чудную картину и вдруг почувствовал как будто присутствие чего-то; ему казалось, как будто возле него кто-то стоял. Он оглянулся и в самом деле увидел стоявшую подле себя женщину. Смуглые черты лица ее и азиатская физиогномия показались ему как-то знакомыми. Он стал глядеть пристальнее: так! это была татарка! та самая татарка, которая служила горничною при дочери ковенского воеводы. Он встрепенулся. Сердце сильным ударом стукнуло в его мощную грудь, и всё минувшее, что было во глубине, что было закрыто, заглушено, подавлено настоящим вольным бытом, всё это всплыло разом на поверхность, потопивши в свою очередь настоящее; вся гордая сила юности зажглась вдруг самым томительным приливом беспокойства нестерпимого и страстного. Вопросы потоком излились из его груди: «Откуда? как? где твоя панна? как ты явилась здесь? что это значит? Говори, не мучь меня!»
«Тише, ради бога, тише!» говорила татарка, и закуталась в козацкий кобеняк, который было сбросила с себя. «Панна узнала вас между запорожцами. Она в городе.»
«Милосердый Иисус! она здесь? что ты говоришь? она в городе?»
V
«Пане!» сказал жид Янкель, высунув свой яломок в шатер, где сидел Бульба. Это был тот самый Янкель, которого он избавил от смерти и который теперь маркитанствовал и шпионничал при запорожском войске. «Пане, знаете ли, что делается?»
«А что?»
«Идет пятнадцать тысяч войска польского и пушки везут.»
«Били двадцатерых, побьем и пятнадцать!» отвечал Бульба.
«А знаете ли, еще что делается?»
ВАРИАНТЫ
СТАРОСВЕТСКИЕ ПОМЕЩИКИ
Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно ~ кирпичей.
РЛ1 — жизнь [наших прежних помещиков в Малороссии] тех, [людей] которых
Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими, которые, ~ кирпичей. РЛ1, М;
П, Тр — и которые
Я очень люблю скромную жизнь тех уединенных владетелей отдаленных деревень, которых в Малороссии обыкновенно называют старосветскими, которые, как дряхлые живописные домики, ~ кирпичей.
ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ТЕКСТ ГЛАВЫ VI ВТОРОЙ РЕДАКЦИИ "ТАРАСА БУЛЬБЫ"
Андрий едва двигался в узком земляном коридоре, следуя за татаркой и влача за собой мешки и хлеб. "Скоро нам будет видно", сказала провожатая: "мы подходим на место, где оставила я светильню." И точно, темные земляные стены начали понемногу озаряться [в рукописи: озираться]. Они достигли небольшой площадки, где, казалось, была часовня — что-то в роде маленького олтаря, и виден был образ, почти изгладившийся, католической мадонны с лампой перед ним. Татарка наклонилась и подняла с земли старинную лампу на высокой медной ножке с висевшими на медной цепочке щипцами, шпилькою для поправки светильни и гасильником. Тут же зажгла ее огнем лампы. [Свет усилился и, освещая их, напоминал картины della notte]. Свет усилился и они, идя вместе, то освещаясь сильно огнем, то набрасываясь темною, как уголь, тенью, напоминали картины della notte, живость которых увеличивала сильная противуположность изнуренного, бледного лица татарки и свежего, кипящего здоровьем и румянцем юности лица рыцаря. Проход стал как будто шире. По крайней мере, Андрию можно уже было выпрямиться. Он рассматривал с любопытством эти низенькие стены, и много<е> напомнило ему киевские печеры. Также местами видны были углубления в стенах и стояли кое-где [и] гробы; местами даже попадались просто человеческие кости, от сырости сделавшиеся мягкими и рассыпавшиеся в муку. — И здесь также, видно, жили святые люди и укрывались также от мирских бурь и горя и обольщений. Сырость местами была очень сильна: под ногами их иногда была совершенная вода. Андрий должен был часто остановливаться, чтобы дать отдохнуть своей спутнице. Усталость беспрестанно возобновлялась. Небольшой кусок хлеба, который она проглотила, произвел боль в ее желудке, отвыкшем совершенно от пищи, и она оставалась часто без движения на одном месте. Наконец они встретили перед собою запертую дверь. "Ну, слава богу! мы пришли." Подняла кулак постучать в нее и не имела сил. Андрий ударил довольно <сильно> и за дверью отозвался глухо отголосок, дававший знать, что находилось за ними большое пространство. Минут через несколько загремели ключи; кто-то сходил по лестнице. Наконец дверь отперлась; их встретил монах, стоявший на узенькой лестнице с ключами и свечой в руках.
Андрий несколько остановился при виде католического монаха, которых вид производил всегда презрение в козаках и которых они вешали наравне с жидами. Монах тоже с своей <стороны> отступил назад при виде запорожского козака. Одно слово, невнятно произнесенное татаркою, его успокоило. Он посветил им, запер за ними дверь и ввел их по лестнице вверх, и они очутились под высокими сводами монастырской церкви. У одного из олтарей, с высокими свечами, стоял на коленях священник и тихо молился. Около него с обеих <сторон> стояли два молодые клироса в лиловых мантиях, и белых <шемизетках> с кадилами в руках. Казалось, совершалась молитва. Он молился о ниспослании чуда, о спасении города, о подкреплении падающего духа, о ниспослании терпения, о удалении злого духа, нашептывающего ропот и робкий малодушный плач на земные несчастия. Несколько женщин, похожих на привидения, стояли на коленях, опершись на стулья и скамьи, бывшие среди церкви. Несколько изможденных мужчин печально стояли на коленях, прислонясь у колонн. Окно над олтарем озарилось розовым румянцем утра и на темный церковный пол упали от него голубые и желтые кружки света, осветившие темную церковь. Весь олтарь в своем далеком углублении показался в сиянии; кадильный дым остановился на воздухе, освещенный радужным облаком. Андрий с каким-то благоговейным изумлением глядел из своего темного угла на это чудо, произведенное освещением. В это время раздался величественный рев органа и наполнил всю церковь. Становясь гуще, громовые протяжные звуки, то усиливались, то исчезали и, обратясь в небесную музыку, потом опять обращались в рев и гром, и затихли, и долго еще громовые рокоты носились, дрожа, под сводами. С каким то <дивным чувством?> дивился с полуразверзстым <ртом> Андрий величественной музыке. В это время услышал, как татарка его дернула за козацкую свиту, сказав: "пора!" Они перешли через церковь, почти незамеченные никем, и вышли на площадь. Заря уже давно занялась и всё возвещало восхождение солнца. Площадь была почти квадратная; вся середина ее состояла из засохшей земляной груды, показывавшей, что грязь <на> ней залеживалась не на шутку во время дождей. Небольшие каменные и глиняные домы в один этаж, с видными в стенах деревянными сваями, перекрещенными косвенно завязывавшими их деревянными связями, как строились тогда у городских обывателей, какие остались кое-где и поныне, с непомерно высокими крышами, наполненными бездною слуховых окон и отдушин. На одной стороне, близь церкви, выше других возносился, вероятно, городовой магистрат или тому подобное здание в два этажа с надстроенным наверху, в две арки, бельведером, где стоял, как [солдат воин] часовой, опершись [на ружье и смотря] большой крышкой, часовой циферблат [виден]. Площадь была пуста. Но Андрию почудилось какое-то слабое стенание. Он заметил на другой стороне ее лежавших два тру<па> в каких-<то> судорожных по<ложениях?>. В то время, когда он, желая рассмотреть их, <сделал> несколько шагов, он споткнулся на что-то лежавшее у ног его; опустив глаза вниз, он увидел, что это было мертвое <тело> жидовки. Казалось, она была еще молода, хотя в искаженных, изможденных чертах ее с первого раза нельзя было сего видеть. На ее голове был шелковый <платок?>; жемчуги, или бусы в два ряда видны были на ее наушниках. Две, три длинные, все завившиеся кудри падали на высохшую шею с натянувшимися жилами. Возле нее лежал ребенок, судорожно схватившись рукою за тощую грудь и скрутивший ее в своих пальцах. Он уже не плакал и не кричал, и только по опускавшемуся и поднимавшемуся животу можно было думать, что он еще не умер или, по крайней мере, испускал последнее дыхание. Они поворотили в улицы [и на каждом шагу останавливали их жертвы голодной <смерти?>, так] и были остановлены каким-то беснующимся, который почти что вцепился ему <в свитку?>, крича: "хлеба!" Он бросил ему хлеб, на который тот бросился подобно бешеной собаке, весь изгрыз, искусал и тут же на улице умер в судорогах от долгой непривычки [не] принимать пищу. На каждом шагу поражали их жертвы голода. Казалось, как будто, не вынося мучений в домах, <жители> выбежали на улицы. У ворот одного <дома> сидела старуха, и нельзя было сказать, заснула или так позабылась; по крайней мере, она, казалось, не слышала ничего и, опустив голову на грудь, не двигалась ни одним суставом. С крыши одного дома [висело на веревочной петле тело] висело [высохнувшее] вытянувшее<ся> исчахлое тело. Бедняк, видно, не мог вынести до конца страданий голода и самоубийством захотел ускорить <конец свой?>. [Будучи свидетелем сих страшных <мучений?>, Андрий не мог не изъявить изумления татарке, как они, погибая такою лютою смертью, всё еще [не сдают] думают защищать город]. "Но будто бы однако же" так [говорил] сказал он: "ничего у вас не осталось, чем бы питаться. [Когда] Обыкновенно, когда не останется ничего и когда человеку [в крайнос<ти>] пришла последняя крайность, он питается теми тварями, которых запрещает закон и всё <1 нрзб.>." "Но что же будешь есть?" сказала татарка: "всё переели: и коней, и собак, и котов. В городе ведь запасу только и было, что дня на три: всё навозят из деревень." "Как же вы", сказал <Андрий>: "претерпевая такую лютую смерть, всё еще думаете защищаться?" "О! воевода бы давно его выдал", сказала <татарка>: "зажег бы, как хотели было, но третьего [дни был тайный гонец с приказом подождать и что [ведет] идет войско на помощь, и от того все готовы умереть да ждать] дни полковник, который в Бужанах, пустил в город сокола с запискою, чтобы не отдавать города, потому что он сам идет на выручку и ожидает только другого полковника, чтобы вместе с ним итти. Но вот уж мы пришли к дому."
Андрий [рассмотрел] уже давно видел дом, непохожий на другие и, как казалось, строенный каким-нибудь италианским архитектором. Он был в два этажа. Окна нижнего этажа были обведены гранитными карнизами. Верхний этаж был <выше> первого и [[представлял длинную галлерею]] весь состоял из арок, образовавших галлерею; между ними проходили красивые решетки. Наружная широкая лестница [выходившая] из крашеных кирпичей выходила [на улицу] на самую площадь; [внизу ее] у ног ее сидело по одному часовому, которые картинно и симметрически взявшись [за стоящие тяжелые и длинные] за длинные алебарды, другою поддерживали наклоненную свою голову и казались мастерски произведенными изваяниями. Они не спали и не дремали, но, казалось, были нечувствительны ко всему и даже не обратили внимания на восходивших по лестнице. На верху лестницы сидел какой-то офицер <1 нрзб.>, державший в руках молитвенник. [Ему [Пропуск в рукописи. ] что он сперва] Они вступили в первую комнату, служившую <передней>, наполненную сидевших в разных положениях солдатов, слуг и прочей дворни, какой, как известно, была немалая бездна у каждого польского вельможи. Слышен был сильный чад погаснувшей светильни; другая горела, не смотря на утро, уже давно глядевшее в большое решетчатое окно. Андрий [прямо уже] было хотел <войти> в огромную дверь, украшенную гербом и множеством лепных украшений, но татарка дернула его за руку и указала маленькую дверь в боковой стене. Этою дверью вышли они в коридор, из него — в комнату, которую <он> не мог рассмотреть; сквозь щель ставень проходивший свет тронул кое-где малиновый занавес, позолоченный карниз и живопись на стене. Здесь татарка сказала Андрию подождать и отворила дверь в другую комнату, откуда блеснул свет огня.
Он услышал шопот и голос, от которого всё потряслось у него. И через минуту татарка дала знак, что может войти. Он видел, как мелькнула стройная женская фигура с длинною роскошною косою, упавшею на поднятую руку к верху. Он почти не помнил, как взошел. Дверь за ним затворилась. В комнате горели две свечи; лампа перед, образом, столик с ступеньками для преклонения коленей во время молитвы и на нем развернутая книга, — это бросилось ему вскользь, покамест глаза его отыскивали ее. Но она стояла перед ним. Что-то выразилось во всем ее легком движении и фигуре, как будто бы она хотела броситься к нему и вдруг остановилась. Он вперил на нее глаза и остался пораженным на месте: он не такою ожидал ее видеть. Это была не та, совершенно не та, и тени не было похожего на ту, но вдвое прекраснее и чудесней была она теперь, чем прежде. [Что-то полное] Какое-то полное чувство [светилось] выражалось в ее поднятых глазах, не отрывки, не замена, но чувство, оно само всё нар<ужу>. Слезы не высохли и облекли влагою глаза, сообщив им бриллиантовый, проходящий душу блеск. Грудь, и шея, и плечи заключились в те прекрасные границы [не дописано?], кудри, которые разносили [в рукописи: разносились] по лицу ее тень, теперь обратились в густую роскошную косу, которая частью была подобрана и частью разлеталась. Тогда еще было в ней что-то не конченное, не выполненное; теперь это было произведение, которому художник дал последний удар кисти. То была прелестная ветренная девушка, это была красавица, женщина во всей красоте, и все черты ее, казалось, изменились совершенно. Напрасно силился он в них отыскать хоть одну из тех, которые носились в памяти — ни одной не было. Бледность, изнеможение видны были на лице; но ничто не изменило чудесной красы ее. Напротив, казалось, как будто бы она придавала ей что-то стремительно [[неотраз<имое>] сильное] неотразимое, победоносное [в рукописи: победоносный]; и ощутил в душе [[почти святой ужас Андрий] какое-то смешанное с [боязнью] священною боязнью благоговение Андрий и [и стоял недвижным козаком] стал неподвижен перед нею. Она тоже, казалось, была поражена видом козака, который предстал во всей красе и силе юношеского мужества и развязанной вольности движений. Ясною твердостью сверкал глаз его; смелою дугою выгнулась бархатная бровь; загорелая щека блисталась [всей] девственным огнем и, как шолк, лоснился молодой черный ус. "Нет, я не в силах ничем возблагодарить тебя, великодушный рыцарь!" сказала она: "Один бог может разве возблагодарить тебя; не мне, слабой женщине." Слова ее прерваны были приходом татарки, принесшей на серебряном вызолоченном блюде хлеб. Она взглянула и возвела очи на Андрия, и много в них выразилось благодарности. Слеза канула с нее. "А мать?" спросила, стремительно обратившись к татарке: "ты отнесла ей?" "Она спит." "А отцу?" "Отнесла; он сказал, что придет сам благодарить рыцаря." Она взяла хлеб и поднесла его к роту. [С наслаждением неизъяснимым виде<л>] Нет, не мог равнодушно<?> глядеть Андрий на то, как она ломала [рукою чуде<сною>] чудесными пальцами хлеб и тут ела в глазах его. И вдруг вспомнил о бешеном от голода, который [издох в гл<азах его>] испустил дух в глазах его, съевши хлеба; он побледнел и [взяв] схватив ее за руку, закричал: "Довольно; не ешь более: ты так долго не ела; тебе хлеб повредит." И она опустила тут же руку и положила хлеб на блюдо, как покорный ребенок, и смотрела ему в очи. И не властны были кисть и слово выразить того, что светилось тогда в этих глазах. "Царица!" вскрикнул Андрий: "что тебе нужно, чего ты хочешь? прикажи мне это! Задай мне службу самую невозможную, какая только есть на свете, я побегу [для теб<я>] исполнять ее [хоть на край света]. Скажи мне сделать то, что не в силах сделать ни один человек, я сделаю или погибну: и погибнуть для тебя [любо] сладко. У меня три хутора, половина табунов отцовских [[мне при<надлежит>]] мои. Таких ни у кого теперь из нас нет оружий; за [[мою саблю с <рукоятью?>]] рукоять моей сабли, выложенную самоцветными камнями, мне дают [пропуск в рукописи] — от всего этого откажусь, брошу в воду, и сожгу [всё], и [разорю] истреблю для твоего одного слова." "Но тебе нельзя меня любить", сказала она, положив руку на плечо ему и коснувшись его длинных волос: "тебя зовут братья, отец, отчизна, а мы враги вам." "А что мне брат, отец и отчизна? Так нет же, когда так, никого у меня, никого, никого! Кто сказал, что моя отчизна Украина? Кто ее дал мне в отчизны? Отчизна — то, что милей всего на свете: отчизна моя — ты. Вот моя отчизна. И понесу эту мою отчизну навеки в сердце и всё отдам за эту отчизну; посмотрю, кто из козаков наших ее оттуда вырвет." Она остановилась и с изумленьем смотрела ему в очи; потом вдруг зарыдала и кинулась ему на шею, обхватив ее своими руками. Он слышал, как ее [благоухающие] чудные <уста?> обдавали его благовонной теплотой дыхания, как слезы ее текли ручьями по нем, и распустившиеся ее длинные волосы [обняли всего] облекли и обняли [<нрзб.> этому преступившему всё] его, покрыли ему плечи и руки. В это время раздались на улице крики и заиграли в трубы. "[Радуйся] Наши, наши пришли в город!" говорила с радостным криком вбежавшая татарка: "привезли хлеба, муки и связанных запорожцев." Но ничего не слышали ни она, ни Андрий. Полный обнявших его [чудесных] 4 чувств [невыразимых никакими словами, райских чув<ств>], чувств, для которых не существует слов, он поцеловал в [те самые] сии благовонные уста, прильнувшие к щеке, и не безответны <были благовонные уста?>: они отозвались тем же, и в слиянном поцелуе то почувствовалось, что один раз в жизни дается чувствовать человеку и то, может быть, одному из [целого миллиона] целой тысячи.
ПРОМЕЖУТОЧНАЯ РЕДАКЦИЯ ОТРЫВКОВ ГЛАВЫ VI "ТАРАСА БУЛЬБЫ"
Сказав это [она не договорила далее], она потупила к низу свои очи, и ресницы, длинные как стрелы, опустились на сверкающую белизну лица, и всё лицо наклонилось, и [какой <то> тонкий, едва заметный] тонкий, едва заметный оттенок румянца стыдливо оттенил его с низу. Ничего не знал, как, что нужно отвечать, Андрий. Он бы хотел много сказать, хотел всё, что [ни есть] было на душе, выразить так же горячо и сильно, как оно было на душе, и не мог: как будто какая неведомая сила заграждала уста его и отнимала звук у слова. Он слышал, что всё у него связа<но>, что не ему, воспитанному в бурсе и бранной кочевой жизни, отвечать на такие речи. И он замолчал и сильно негодовал [<на> самого себя] за робость, за черствую свою военную [необразованность] выправку и за всю козацкую натуру.
[И в безмолвном этом обращенном на него взоре [[обозначилось] изъясни<лось>], казалось, выражавшем изнеможенное чувство благодарности] Он и более изъяснил ему, наговорил ему [этот] сей умиленный взор, выражавший какое-то изнеможение благодарности, чем все речи. Его душе вдруг стало легко и, казалось, всё развязалось в нем. Чувства, движения душевные [на которые, казалось, кто<-то> набросил за минуту доселе тяжкую узду], которые кто-то сдерживал тяжкою уздою, вдруг почувствовали себя [на свободе] освобожденными, на полной воле и уже хотели излиться в прекрасных речах, как вдруг красавица, обратись к татарке, беспокойно спросила: "А мать?"
ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ РЕДАКЦИИ ГЛАВ V и VII–IX "ТАРАСА БУЛЬБЫ" (ПО ОКОНЧАТЕЛЬНОМУ СЧЕТУ)
Скоро весь польский юго-запад [Вместо "юго-запад": запад PМ1ЛБ3] сделался добычею страха. Что-то оцепеняющее было слышно в [[тех] РК1КАБ2] сих слухах: [Вместо "Что-то… слухах": Везде разносилось по всем местам, что PM1ЛБ3] "показались запорожцы…", и всё, что могло, спасалось [[весь] PК1КАБ2] в сей нестройный и вместе с тем изумительно беспечный [Вместо "нестройный… беспечный": неустроенный РМ1ЛБ3] век, когда [[города и деревни] PK1КАБ2] деревни и города южной России ["южной России" нет PM1ЛБ3], без замков ["замков" нет РМ1ЛБ3], крепостей, были выстроены [[кое-кaк] PК1КАБ2] бóльшею частию на пепелищах прежних, где уже не раз проходили неожиданные татарские [Вместо "неожиданные татарские": татарские неожиданные PM1ЛБ3] опустошения; что могло вооружиться, вооружалось, [Вместо "вооружиться, вооружалось": вооружалось или соединялось в города РМ1ЛБ3], меняя наскоро плуг и пару волов [Вместо "пару волов": кров РМ1ЛБ3] на коня и ружье и обращаясь таким образом ["таким образом" нет РМ1ЛБ3] вдруг из селянина в воина. [Вместо "из селянина в волнавоина": из мирного в военного. PM1ЛБ3] Кто прятался, угоняя скот и унося, что могло только быть унесено. [Вместо: "могло… унесено": можно было. РМ1ЛБ3] Кое-где решались встретить вооруженною рукою гостей, но предвещательный страх заранее уже вмещался в отважнейшие души. Все знали, что трудно иметь дело с этой закаленной вечною бранью толпой, известной под именем запорожского войска, обдуманно устроенной в самой своевольной своей нестройности. [Вместо "Кое-где… нестройности": Некоторые готовились встретить <гостей> вооруженно, но трудно было иметь дело с [мудрой] толпой, опытной в набегах, — с обдуманно устроенным в своей нестройности запорожским войском. РМ1ЛБ3] Вся громада неслась во всю прыть на легких конях своих и шла пешая скоро, но ["во всю прыть… скоро, но" нет PМ1ЛБ3] осторожно, по ночам [[выбира<я>] РК1КАБ2], отдыхая только [Вместо "по ночам, отдыхая только": ночью и PM1ЛБ3] днем и выбирая для роздыхов своих [Вместо "и выбирая… своих": выбирала местами отдыхов РМ1ЛБ3] леса и уединенные [[пространства] РК1КАБ2] пустопорожние, даже не засеянные пространства, оставленные на произвол места, каковых было тогда не мало. [Вместо "даже… не мало": оставленные места, каких не мало было тогда в России. РМ1ЛБ3] Осторожно были засыланы вперед лазутчики и рассыльные, [Вместо "были… рассыльные": лазутчики и рассыльные засыланы были вперед РМ1ЛБ3,], узнавали и выведывали: и в тех местах, где менее всего могли ожидать [Вместо "могли ожидать": ожидали РМ1ЛБ3] их, там они появлялись вдруг, [Вместо "появлялись вдруг": вдруг являлись PM1ЛБ3] — и ничто не могло противиться их какой-то азиатской ["какой-то азиатской" нет РМ1ЛБ3] стремительности. Пожары обхватывали деревни; скот и лошади, которые не угонялись за войском, были избиваемы тут же на месте. Грабя и разрушая, разгульное войско скорее пировало, чем совершало поход свой. [Вместо "и лошади… поход свой": лошади угонялись и запасы влеклись на телегах вслед за разгульным воинством, скорее пировавшим свой поход. РМ1ЛБ3] Запорожцы оставили везде [Вместо "оставили везде": везде оставили PM1ЛБ3] свирепые [[зна<ки>] PK1КАБ2], ужасающие знаки своих злодейств, какие могли явиться в сей полудикий век: отрезывали груди у женщин, избивали ребенков [[Козаки [говор<или>] пускали] РК1КАБ2], иных, выражаясь своим языком, они пускали [Вместо "свирепые… пускали": неслыханные печати <пропуск в рукописив рукописи>, которых означил нестройный, губительный, беспощадно и <пропуск в рукописив рукописи>, избивая жен, выпуская иных с обрезанной <грудью?> или, по своему PM1ЛБ3] в красных чулках и перчатках [Вместо "и перчатках": или руженцах PM1ЛБ3], то есть, сдирали [Вместо "сдирали": снимая PM1ЛБ3] кожу с ног по колени, или на руках [Вместо "на руках": с рук PM1ЛБ3] по кисть. Казалось, хотели они весь [Вместо "весь": сполна PM1ЛБ3] выплатить долг тою же самою монетою, если даже не с процентами. [Вместо "если… не с процентами": "какой получили сами, даже и с процентами". PM1ЛБ3] Прелат одного монастыря, услышав о приближении запорожцев, устрашенный, прислал от себя двух монахов с представлением, что между запорожцами и правительством существует согласие и что они явно нарушают свою обязанность к королю, а вместе с тем народные права. "Скажи епископу от лица всех запорожцев", сказал кошевой: "чтобы он ничего не боялся. Это козаки еще только зажигают и закуривают свои трубки." И скоро величественное аббатство обхватилось сокрушительным пламенем и колоссальные готические окна его сурово глядели сквозь разделявшиеся волны огня. ["Прелат… волны огня" нет PM1ЛБ3] Бегущие толпы монахов [солдат РМ1ЛБ3 [воинов] КАБ2], жидов, женщин ["женщин" нет PM1ЛБ3] вдруг наполнили [Вместо "вдруг наполнили": наполнили вдруг PM1ЛБ3] многие города, сколько-нибудь приведенные в безопасность, и разом омноголюдили их. ["Вместо "сколько-нибудь… омноголюдили их": более безопасные. PM1ЛБ3] Кое-где собравшиеся польские ополчения и высланная [[из РК1КАБ2]] правительством запоздалая помощь состояла из небольших полков или не могла найти их, или, вдруг встретившись с такою сокрушительною массою, не осмеливалась сделать нападение, обращала тыл, улетая на лихих конях своих. Некоторые однако ж полки соединились и движимые бранным духом военачальника, торжествовавшего не раз в победах, решились сделать отпор; [Вместо "Кое-где… отпор": Были посланы с опоздавшею помощью полки, но они не находили их, или, встретивши их в таком громадном числе, не осмеливались сделать нападения и улетали на конях. Пробовавшие сопротивляться после сильно раскаивались. РМ1ЛБ3] но запорожцы показали, что они не только страшны своими внезапными и неожиданными нападениями и набегами, но [Вместо "но запорожцы… набегами, но": Запорожцы показали, что <они страшны?> не только внезапными нападениями PM1ЛБ3] и на открытом поле, грудь против груди. [были неодолимы PM1ЛБ3] Здесь более всего] Вместо "всего": всех PM1ЛБ3] рвения оказали молодые, еще в первый раз попробовавшие битвы, [Вместо "битвы": битв PM1ЛБ3] пренебрегавшие грабительством и бессилием [Вместо "бессилием": хищничеством на бессильно о PM1ЛБ3] незащищенного неприятеля и сгоравшие [[желанием только] РК1КАБ2] желанием показать себя пред старыми, [Вместо "и сгоравшие… старыми": Всякой кипел показать в первой раз себя и PM1ЛБ3] померяться один на один с бойким и хвастливым ляхом, [Вместо "с бойким… ляхом": с бойко и хвастливо одетым и вооруженным поляком PM1ЛБ3] красовавшимся на его горделивом коне, [Вместо "на его горделивом коне": на своем <коне> PM1ЛБ3] с [[цветными] PK1КАБ2] летавшими [Вместо "летавшими": летающими PM1ЛБ3]" по ветру откидными рукавами эпанчи, с ["эпанчи, с" нет PM1ЛБ3] целой оружейной лавкой, привязанной к седлу вместе с баклагой, дорожной посудой ["дорожной посудой" нет PM1ЛБ3] и множеством бесполезных вещей. И козак, сделавшись [Вместо "сделавшись": который поделался PM1ЛБ3] владельцем всех [[вещей сих] PK1КАБ2] таких [Вместо "таких": сих PM1ЛБ3] доспехов, выбирал каждый по лучшей сабле и пистолету, а остальное взваливалось на телеги, [[потому ч<то>] РК1КАБ2] ибо не в обычае было у запорожцев, как видно было уже выше, вооружаться многим оружием. [Вместо "выбирал… оружием": выбравши себе по лучшему кинжалу и остальное взваливал на телеги, потому что запорожец не любил и считал бесполезным иметь на себе много вооружения и красивого убранства. PM1ЛБ3] В [[несколько] РК1КАБ2] две-три каких-нибудь недели возмужали и совершенно переродились [Вместо "В две-три… переродились": В несколько неделей, точно чудом каким PМ1ЛБ3] только что оперившиеся птенцы наши и [Вместо "птенцы наши и": юноши РМ1ЛБ3] стали мужами. Это было почти чудо ["Это… чудо" нет РМ1ЛБ3] и самые черты лица их, в которых доселе всё еще видна была какая-то мягкость, стали грозны и получили какую-то яркую резкость. [Вместо "и самые… резкость": Даже молодые черты лица их стали грозны. РМ1ЛБ3] Не без малой радости [Вместо "малой радости": [гордости] наслаждения в душе РМ1ЛБ3] видел старый Тарас, [ Вместо "Тарас": Бульба [видел] PM1ЛБ3] как сыны его были одни из первых. [Вместо "сыны…из первых": оба сыны только что не были первыми. PM1ЛБ3] Остап, казалось, был создан для битвенной жизни, что<бы> разрешать ратные дела. [Вместо "что <бы>… дела": и для того, чтобы играть опасностью. РМ1ЛБ3] Не растерявшись, не смутясь ни в каком случае, с неотуманенными глазами и хладнокровием неестественным для двадцатидвухлетнего юноши, он всегда [Вместо "не смутясь… он всегда": он видел ясными <глазами?> и с осмотрительным хладнокровием РМ1ЛБ3] тут же измерял опасность и ясное положение всего дела, ["и ясное… дела" нет PM1ЛБ3] и находил средство уклониться [Вместо "средство уклониться": средства уклоняться РМ1ЛБ3] от нее для того, ["для того" нет PM1ЛБ3] чтобы вознестись над нею и потом вернее [Вместо "вознестись… вернее": потом вознестись над нею и PM1ЛБ3] одолеть ее. Уже испытанной уверенностью означались [Вместо "означались": [дышали] <означались?> все РМ1ЛБ3] его движения и виден был в них [Вместо "виден был в них": зрелся РМ1ЛБ3] ум и наклонности вождя. Что-то атлетическое зрелось во всей его фигуре и доблие качества его получили широкий размер качеств льва. [Вместо "Что-то атлетическое… льва": Чем<-то> атлетическим и <пропуск в рукописив рукописи> видно было в дюжей натуре, и всё, что было в нем, оказалось теперь шире, получило какую-то мощь льва. "О! [Добрый будет] Да с него выйдет со временем полковник", говорил, глядя на него Тарас. PM1ЛБ3] Андрий же, как только заслышивал [[литаврный стук] PM1КАБ2ЛБ3] литавры, весь погружался в очаровательную музыку пуль и мечей. [Вместо "Андрий же… мечей": Андрий тоже весь погрузился <в очаровательную музыку пуль и мечей?> PM1ЛБ3] Бешеную негу и упоенье он видел в ней; что-то пиршественное ему зрелось в те страшные минуты, когда при общем крике разгоралась голова у человека, в глазах мелькают огни, летают головы, валятся с коней, свищут пули и сверкают лезвея, и весь летишь в собственном жару, как пьяный, сыпля и нанося убийственные удары и язвы и не чуя сам никаких язв, ни даже смертельных, или ударов, которые дождем валятся на тебя. [Вместо "Бешеную… на тебя": Ему виделась в ней какая-то нега и упоение. Он находил что<-то> пиршественное в этом крике, когда <пропуск в рукописив рукописи> в очах, а перед тобою огни, и сам <пропуск в рукописив рукописи>, слетают головы и свищут пули, и сам кажешься в огне; как вихор <пропуск в рукописив рукописи> и не видишь, и не слышишь, в чудном жару, ударов, которые наносятся и сыплются <3 нрзб.><3 нрзб.>. РМ1ЛБ3] И не раз дивился старый Тарас, видя, как [стремительный РМ1ЛБ3] Андрий, понуждаемый одною только своею стремительностью и запальчивым увлечением, устремлялся на то, [Вместо "одною… устремлялся на то": стремился туда, где не было и тени возможности одолеть, куда бы никогда не устремился и РМ1ЛБ3] на что бы никогда ["никогда" нет РМ1ЛБ3] не отважился имеющий сколько-нибудь [[благоразумной осмотрительн<ости>] РК1КАБ2] способность соображать и осмотрительно обдумывать, [Вместо "сколько-нибудь… обдумывать": хоть каплю благоразумия и обдуманности РМ1ЛБ3] и как одним ["как одним" нет РМ1ЛБ3] бешеным натиском своим он [Вместо "и как… он": и бешеным своим натиском РМ1ЛБ3] производил и совершал их на изумление. [Вместо "и совершал их на изумление": просто чудеса. PM1ЛБ3] Дивился старый ["старый" нет PM1ЛБ3] Тарас и говорил: "И это добрый — враг" [ Вместо "враг": чорт РМ1ЛБ3] бы не взял его! — вояка; не Остап, а добрый, тоже ["тоже" нет РМ1ЛБ3] добрый, также ["также" нет РМ1ЛБ3] вояка.
Ободренные успехами запорожцы, по приговору кошевого и всех [Вместо "Ободренные… и всех": Ободренный успехами кошевой, с согласия всех РМ1ЛБ3] куренных атаманов, решили итти на город Дубно, где, [[находилась] РМ1ЛБ3] носились слухи, хранилось не мало казны, богатых обывателей, а ополчения один [Вместо "хранилось… один": находилась казна, много богатых жителей и только PM1ЛБ3] гарнизон, да небольшой отряд коронного войска. В [[два] PM1ЛБ3] полтора дни [[сделали они] РМ1ЛБ3] поход был сделан, [Вместо "поход был сделан": сделан был поход РМ1ЛБ3] и запорожцы показались перед городом. [Вместо "показались перед городом": облегли город. РМ1ЛБ3] Жители решились защищаться до последних сил и крайности и лучше умереть на площадях и улицах [[своих] PМ1ЛБ3] перед своими порогами, чем пустить неприятеля в домы. [Вместо "Жители… домы": Жители решили до [последнего отчаяния] последней крайности защищаться и [умереть на] лучшe умереть на площадях или улицах своих, чем сдаться. Гарнизон был силен. PM1ЛБ3] Высокий земляной вал окружал [[во<круг?>] РК1КАБ2] город; где вал был ниже, там высовывалась каменная стена или дом, служивший батареей, или наконец дубовый частокол. Гарнизон был силен и чувствовал важность своего дела. [Вместо "где… дела": [где] местами высовывались стены и домы, служившие [вместо] лучше стен. PМ1ЛБ3] Запорожцы [[встретились] РМ1ЛБ3] жарко полезли было [Вместо "жарко полезли было": полезли было жарко РМ1ЛБ3] на вал, но были встречены сильною картечью. Мещане и городские обыватели не хотели также быть праздными и высыпали на городской вал. [Вместо "Мещане… вал": [Жители] Толпа жителей собралась на валу и тоже не хотела быть праздною [бросая камни и всё, что только] РМ1ЛБ3] [Между ними видны были и женские головы]. В глазах их можно было, казалось, читать [Вместо "В глазах… читать": Казалось, в глазах у всех было видно PM1ЛБ3] отчаянное сопротивление. Даже женщины решились участвовать, [Вместо "решились участвовать": показались на валу РМ1ЛБ3] и на головы запорожцам [Вместо "запорожцам": запорожцев РМ1ЛБ3] полетели камни, [[ведра] РМ1ЛБ3] бочки, горшки, горячий вар и наконец мешки песку, слепившего очи. Запорожцы вообще не любили иметь дело с крепостями; [Вместо "иметь дело с крепостями": брать крепостей PM1ЛБ3] вести осады была не их часть. [Вместо "вести… часть": не были знатоки вести осады. РМ1ЛБ3] Повелев [Вместо "Повелев": Повелевши PM1ЛБ3] отступить, кошевой кричал им снизу: "Отворяйте, пускайте в вороты, [Вместо "кошевой… в вороты": куренным атаманам, кошевой кричал: "Сдаетесь" PM1ЛБ3] чортовы дети!" В ответ на это вновь сыпалась [Вместо "вновь сыпалась": посыпались вновь PМ1ЛБ3] картечь и всё, что только мог первое захватить в руки [Вместо "мог… в руки": первое схватывал под руки РМ1ЛБ3] городской обыватель. "Так передохнете же вы все, поганые, нечистые католики!" [Вместо "поганые, нечистые католики": с голоду, чортовы дети! РМ1ЛБ3] сказал кошевой; и запорожцы, оставив осаду, облегли только со всех сторон, решась никого не выпустить из ворот. Тут же, по обычаю своему, занялись они опустошеньем окрестностей, [Вместо "оставив… окрестностей": тут же, отступив, расположились, чтобы пресечь всякого рода вылазки [выжигая] и опустошая по обычаю всё вокруг PM1ЛБ3] выжигая окружные [Вместо "выжигая окружные": зажигая оставленные PM1ЛБ3] деревни, скирды неубранного ими [Вместо "скирды неубранного ими": зажигая [не убр<анные>] еще не успевшие убраться копны и скирды РМ1ЛБ3] хлеба и пуская табуны коней в нивы, еще не успевшиеся срезаться серпом, где на диво возносились колосья, произведенные необыкновенным урожаем, наградившим в тот год щедро всех земледельцев. [Вместо "коней… земледельцев": и быков, и в остававшиеся [еще] несжатыми айвынивы, [но шумевшие] клонившиеся полными колосьями к земле. РМ1ЛБ3] С ужасом видели с города, [Вместо "с города": в городе РМ1ЛБ3] <как> истреблялись средства их существования. [Вместо "их существования": прокормления [их и не сдавались. Телеги были выстрогнывыстроены] РМ1ЛБ3] Запорожцы вытянули только в два ряда [Вместо "вытянули… в два ряда": решились с убийственным хладнокровием <пропуск в рукописив рукописи>, протянули в несколько рядов PM1ЛБ3] свои телеги, расположились так же, как и на Сече, куренями, [[разбивая)] РМ1ЛБ3] обратя в лагерь [Вместо "обратя в лагерь": в лагери обратили ЛБ3РМ] те же телеги; курили свои [чубучные PM1ЛБ3] люльки, менялись добытыми оружьями, играли в чехарду, в чот и нещот и посматривали [Вместо "менялись… и посматривали": посматривая PM1ЛБ3] с убийственным хладнокровием на город. Ночью зажигались костры. Кашевары варили в каждом курене кашу в огромных медных казанах. [Вместо "в каждом… казанах": кашу в огромных медных казанах порознь для всякого куреня РМ1ЛБ3] У горевших всю ночь огней стояла бессонная стража. Запорожцы начинали уже скучать бездействием, стали понемногу обращать<ся> к своему беспечному характеру. [Вместо "У горевших…характеру": и стояли бессонные стражи попеременно часовыми. [Но город оказал неожиданное упорство, снабженный, может быть, запасами] Уже не привыкшие к бездейственной жизни запорожцы стали роптать. PM1ЛБ3] Кошевой велел удвоить порцию вину, что случалось всегда, когда не настояло никаких трудных подвигов и движений. [Вместо "удвоить… движений": выкатить бочки две горелки с приказом никому не напиваться, и запорожцы, отдавшись скуке, [стали] уже начинали предаваться обычной беспечности своего характера. РМ1ЛБ3] Молодым, и особенно сынам [Вместо "Молодым… сынам": Сыновьям РМ1ЛБ3] Тараса Бульбы, ["Бульбы" нет PM1ЛБ3] не нравилась такая жизнь. Андрий [Вместо "Андрий": Особенно Андрий РМ1ЛБ3 [незаметно] РК1КАБ2] заметно скучал. "Неразумная голова!" говорил ему Тарас: "терпи, козак, атаман будешь. Не тот еще добрый воин, кто дернул, шмыгнул того, другого, да и назад; а тот добрый воин, кто, хоть что ему ни делай, [[а всё не диво]][незаметно] РК1КАБ2] а он всё-таки поставит на своем" [Вместо "кто дернул… на своем": хлопнул того, шмыгнул того-другого, да и назад. А тот добрый воин, <кто> хоть и треснет, а поставит таки на своем. РМ1ЛБ3] Но [[не] РК1КАБ2] двадцатилетняя пылкая натура юноши не могла понять холодного старца. [Вместо "Но двадцатилетняя… старца": Но двадцатилетний <пропуск в рукописи> PM1ЛБ3] Сон бежал от очей и часто он бодрствовал один в наставшие чудные июльские ночи, когда всё спало, когда сами стражи, привыкшие к тишине, погружались в сон. [Вместо "часто… в сон": не раз один он бодрствовал в [летние июльские] продолжение всей ночи тогда, когда покорялись <пропуск в рукописи> и даже самые стражи, [одоленные] поддавшиеся одолевавшей беспечности, спали у огней. РМ1ЛБ3]
Один раз, как-то более нежели когда-либо, сон исчезал от него, и сердцу становилось душно. Ночь была чудесна. Теплый воздух обнимал страну, [[которая должна была грянуть] [которой пришло] PK1КАБ2] которая назначена была быть добычею опустошения. На небе мелькали своим тонким и острым блеском звезды. [Вместо "Один раз… звезды": Теплые июльские <ночи> становились чудные. В одну из таких ночей он как-то особенно был расположен к бдению. PM1ЛБ3] Поле далеко было занято раскиданными по нем телегами, [Вместо "Поле… телегами": По полю раскиданы были телеги РМ1ЛБ3] с привешанными мазницами, [[полными] PM1ЛБ3] облитыми дегтем, нагроможденные добытым и своим провиантом, мешками муки и проса, [Вместо "нагроможденные… и проса": с порохом, мучными мешками РМ1ЛБ3] запасом [ружей. PM1ЛБ3 [ружей] РК1КАБ2] оружья, боченками с порохом и [[множеством] РК1КАБ2] другими подобностями. ["оружья… подобностями" нет PM1ЛБ3] Возле телег, на телегах, и далеко подале от телег, везде были видны разметавшиеся на траве запорожцы. Они все спали в каких-то раздольных, живописных положениях: кто подмостив себе в голову куль или шапку, или [[нако<нец>] РК1КАБ2] употребивши [[бросивши] РК1КАБ2] для этого бок своего товарища. [Вместо "Возле телег… товарища": у всех телег, везде [разбросаны группы] [спящие группы разб<росаны?>] — на телегах, группами и порознь в [живописных и] небрежных, вольных положениях разметались по всему полю запорожцы, положив под голову куль, шапку, либо употребивши для этого спину товарища. РМ1ЛБ3] Сабля, [[пист<олет>] PK1КАБ2] винтовка и коротенькая чубучная трубка с железными гвоздями и другими побрякушками, лежала почти возле каждого. [Вместо "Сабля… каждого": Пистолет, [труб<ка>] коротенькая трубка и множество разных побрякушек и гвоздей, принадлежавших к табачному снаряду, лежало возле. PM1ЛБ3] Тяжелые волы лежали, подвернувши под себя ноги, большими беловатыми массами между телегами и наконец [[выходили далеко] PК1КАБ2] виднелись уже одни, раскиданные далеко пополю и утоптанным нивам, походя [[издали] РК1КАБ2] более на какие <-то> беловатые камни, разбросанные по земле. [Вместо "лежали… по земле": подвернувши ноги, лежали и белелись между них своими тяжелыми массами, пережевывая свою медленную жвачку. PМ1ЛБ3] Сильное храпение и свист всего спящего воинства [[разносилось] PM1ЛБ3] производило какой-то глухой шум, который ярко покрывался звонким ржанием какого-нибудь горячего жеребца, негодующего на свои спутанные ноги. Но к чудной красоте и неге июльской ночи, соединенной с сим спокойством, приметалось что-то величественно-грозное и это величественно-грозное представляли дальние окрестности: вблизи и вдали видны были кое-где догоравшие зарева деревень. [Вместо "Но к чудной… деревень": Красота и нега июльской чудной ночи как-то [соедини<лась>] страшно соединилась с этим [чудн<ым>] спокойством, в которое [облеклись] [погрузились на время] на миг погрузились несущие разрушение. PM1ЛБ3] В одном месте видно было, как пламя спокойно и величественно стлалось по небу; в другом месте оно, встретив что-то горючее и вдруг вырвавшись, вихрем свистело и летело вверх под самые звезды, и оторванные охлопья его гаснули под самими дальними небесами. В одном месте обгорелый черный монастырь, как суровый картезианский монах, стоял грозно, выказывая при каждом отблеске мрачное свое величие. В другом месте горело новое здание, потопленное в садах. Казалось, слышно было, как деревья шипели, обвиваясь дымом; иногда проскакивала сквозь них лава огня и [[как будто] РК1КАБ2] тогда как будто виделись желтенькими точками груши, принимавшие цвет червонного золота. Казалось, видны были даже тяжелые гроздия слив, обвесивших ветви, получившие фосфорический лилово-огненный свет. И среди этого, тут же чернело висевшее на стене здания или на древесном суку тело бедного жида или монаха, погибавшее вместе с строением в огне. Над ним вились вдали птицы, казавшиеся кучею темных мелких крапинок [[едва] РК1КАБ2] в виде едва заметных мелких крестиков на огненном поле. [Наконец] Обложенный город, казалось, уснул на одном конце горизонта, с выходившими кое-где остриями шпицов из земляного вала, иногда вдруг легко зарумянясь и вспыхнув отблеском отдаленных пожарищ. [Местами терялось поле] [На других концах горизонта, где являлось одно только открытое поле].
Он долго ходил вдали, обошел всё рассыпавшееся <войско?>. Давно уже все спали. Даже огни сторожей почти готовились погаснуть и [[кое-где пламень] [отдаленным] РК1КАБ2] только отдаленными огнями пожарищ то там, то там слабо [[вспыхивали] РК1КАБ2] освещались усастая и чубатая голова запорожца, кусок красной эпанчи, [[хребет] PК1КАБ2] спина жевавшего вечную свою жвачку [[быка] РК1КАБ2] вола. Наконец, подошел он к одному из возов, [[и] PK1КАБ2] расположился на нем и лег на спину, подложивши себе под голову сложенные назад руки. ["В одном месте… руки" нет PM1ЛБ3] И долго глядел он [[совершенно безотчетно] РК1КАБ2] на небо, как бы утомленный от всего того, что [[гляде<л>] РК1КАБ2] видел на земле. [Вместо "И долго… на земле": Долго глядел Андрий по сторонам, пока всё не затихнуло, и потом, опрокинувшись на спину, поднял глаза свои на небо. PM1ЛБ3] Оно всё было над ним с своими бесчисленными [Вместо "своими бесчисленными": бесчисленными своими PM1ЛБ3] звездами. Какая-то особенная [[пр<озрачность>] PК1КАБ2] чистота и прозрачность видна была в воздухе. [Вместо "Какая-то… в воздухе": [В воздухе была заметна] какая-то особенная ясность и чистота воздуха. РМ1ЛБ3] Гущина звезд, составлявшая [Вместо "составлявшая": составлявших РМ1ЛБ3] млечный путь, своим ["своим" нет РМ1ЛБ3] косвенным поясом [[брошенная] РК1КАБ2] переходившая [Вместо "переходившая": брошенная на PМ1ЛБ3] небо, вся была залита в свету. [Вместо "была залита в свету": залита была светом РМ1ЛБ3] Глядя [невольно РМ1ЛБ3] на [всю PМ1ЛБ3] эту чудную ясность тверди, он иногда минуты на две забывался; [Вместо "иногда… забывался": казалось, стал позабываться и РМ1ЛБ3] какой-то легкий туман дремоты заслонял на миг [Вместо "дремоты… на миг": сна уже начинал заслонять РМ1ЛБ3] пред ним небо, и потом оно опять [[становилось видно, оно] РК1КАБ2] очищалось и вновь становилось видно. [Вместо "и потом… видно": которое вновь виднелось пред ним, как только отлетала неверная дремота PM1ЛБ3] В это время [[как будто] РМ1ЛБ3] ему показалось, как будто мелькнул пред ним какой-то странный образ человеческого лица. [Вместо "мелькнул… лица": что-то мелькнуло в очи PM1ЛБ3] Думая, что это обаяние сна и сейчас же [Вместо "сейчас же": сон скоро РМ1ЛБ3] рассеется, он вперил сильнее, раскрыл, сколько можно более, [Вместо "вперил… более": вытаращил РМ1ЛБ3] глаза свои и увидел, что к нему точно наклонилось какое-то изможденное, высохшее [[казалось, женское] PK1КАБ2] лицо, и внимательно смотрело ему [Вместо "внимательно смотрело ему": смотрело прямо PM1ЛБ3] в очи. Длинные и ["Длинные и" нет PM1ЛБ3] черные, как уголь, волосы, неприбранные и все растрепавшись, [Вместо "неприбранные и все растрепавшись": выстрепавшись PM1ЛБ3] лезли из под темного, накинутого на голову, [Вместо "темного, накинутого на голову": накинутого на голову темного PM1ЛБ3] покрывала. И странный блеск взгляда, и мертвенность смуглого лица, мелькнувшего такими резкими, глубоко выступившими чертами, всё скорее заставляло думать, что это был какой-нибудь фантастический призрак. [Вместо "И странный… призрак": Во всех чертах лица заметно было южное происхождение; на всем было что-то такое, и живое, и мертвенное вместе, и так похоже было на фантастическое PM1ЛБ3] Он схватился невольно рукой за [[рукоять сво<ей сабли?>] PM1ЛБ3] пищаль [свою PМ1ЛБ3] и произнес [Вместо "произнес": проговорил PM1ЛБ3] почти судорожно: "Кто ты? Коли дух нечистой, сгинь с глаз; коли живой человек, не в пору завел шутку: убью с одного прицела."
VIII
<ГЛ. VII ПО ОКОНЧАТЕЛЬНОМУ СЧЕТУ>
Большое движение происходило в запорожском таборе. Все еще не могли себе дать отчета, как это случилось, что войска прошли [Вместо "войска прошли": войско прибыло РМ1ЛБ3] в город. Оказалось, что весь Переяславский курень, расположившийся перед боковыми городскими воротами, [Вместо "расположившийся… воротами": расположенный у западных городских ворот РМ1ЛБ3] был пьян мертвецки и потому не диво, [Вместо "не диво": не мудрено PM1ЛБ3] что половина была перебита, а другая перевязана прежде, чем [Вместо "половина… чем": половина [была перебита, а другая] <(была> перевязана, а другая перебита прежде, чем остальные РМ1ЛБ3] могли узнать, в чем дело. Покамест ближние курени, разбуженные шумом, успели схватиться [Вместо "успели схватиться": ближние курени схватились РМ1ЛБ3] за оружие, войско уже уходило в ворота, [Вместо "в ворота": в вороты РМ1ЛБ3] и последние ряды отстреливались от устремлявшихся [Вместо "устремлявшихся": устремившихся РМ1ЛБ3] в беспорядке на них сонных и полупротрезвившихся [Вместо "на них… полу протрезвившихся": полусонных и едва отрезвившихся РМ1ЛБ3] запорожцев. Кошевой дал приказ собраться всему народу и, когда все, ставши в ряды по куреням, образовали большой, [[просторн<ый>] РК1КАБ2] далеко очерченный, просторный круг и все, и старые и молодые, сняв шапки и понурив чубатые головы, затихли вдруг, он начал речь: [Вместо "дал… речь": дал ночью приказ немедленно собраться всем запорожцам и сказал [когда все собрались] короткую речь PM1ЛБ3] "Итак, вот что, панове-братове, [[в эту ночь] РК1КАБ2] случилось [Вместо "панове-братове, случилось": случилось, панове-братья PM1ЛБ3] в эту ночь. Вот до чего довел хмель, что <враг> оказал [Вместо "<враг> оказал": враг учинил РМ1ЛБ3] нам поруганье в самые [так сказать РМ1ЛБ3] очи. У вас, [[паны] РМ1ЛБ3] паны-братья, [Вместо "паны-братья": братове РМ1ЛБ3] видно, уже такое ["такое" нет PM1ЛБ3] заведение: [и закон напиваться РМ1ЛБ3] коли вам позволишь удвоить, или, может быть, ["может быть" нет PМ1ЛБ3] утроить [как-нибудь PM1ЛБ3 [порцию какую-нибудь] РК1КАБ2] порцию, так вы готовы так натянуться, что враг христового воинства, снимет с вас не только шаровары, но начихает в лицо вам, так вы не услышите". [Вместо "снимет… не услышите": с вас ночью [стащит шаровары] снимет и шаровары и начихает в лицо вам. РМ1ЛБ3]
Козаки все стояли, [Вместо "все стояли": стояли все РМ1ЛБ3] понурив головы, зная вину. ["зная вину" нет РМ1ЛБ3] Один только ["только" нет РМ1ЛБ3] Уманский куренный атаман Кукубенко отозвался. ["Кукубенко отозвался" нет РМ1ЛБ3] "Постой, батько", [Вместо "батько": батьку PM1ЛБ3] сказал он: "хоть оно и не в законе, чтобы сказать какое возражение, когда говорит кошевой перед лицом всего войска, да дело не так было, так нужно сказать. [Вместо "сказал… сказать": Оно не совсем справедливо попрекать теперь всё воинство. [Другое] РМ1ЛБ3] Ты не совсем справедливо попрекнул всё христианское войско. Козаки [[конечно, провинились бы] РК1КАБ2] сделали бы большую вину и достойны были бы смерти, когда бы напились в походе, или на войне, или вообще, когда всем была какая тяжкая работа. Но [Вместо "или вообще… Но": когда было дело, а ведь PM1ЛБ3] мы все сидели без дела больше недели, маячились понапрасну перед городом. ["понапрасну перед городом" нет РМ1ЛБ3] Как же ты хочешь, чтобы человек [[божий] да РМ1ЛБ3] не выпил? Это [Вместо "Это": Это ж РМ1ЛБ3] не христианское дело, чтобы [и PM1ЛБ3] не удовольствоваться человеку [Вместо "человеку": как следует PM1ЛБ3] тем, что послал бог, [Вместо "послал бог": послано богом ему РМ1ЛБ3] когда нет [[ни поста] РК1КАБ2] под тот час ни поста церковного, ни другого какого положенного воздержания. [Вместо "нет… воздержания": и поста нет и церковного тоже мо<?> PM1ЛБ3] Они ничем не согрешились. [Вместо "согрешились": согрешили. РМ1ЛБ3 [в] РК1КАБ2] А мы [[покажем] РМ1ЛБ3] вот, лучше, покажем чортовым бусурманам, что такое [Вместо "что такое": как РМ1ЛБ3] нападать на безвинных людей. Прежде били [Вместо "били": бились РМ1ЛБ3] добре, а теперь побьем еще лучше. Я отвечаю [Вместо "отвечаю": стою и отвечаюсь РМ1ЛБ3] за всех козаков, что теперь чорта принесет лях [[здоров<ыми>] PК1КАБ2] домой здоровыми свои пяты." [Вместо "лях… пяты": до дома свои пяты здоровыми лях. PM1ЛБ3]
Речь куренного атамана понравилась козакам. "Правда, правда", говорили они [[почти про себя] РК1КАБ2] тихо, ["тихо" нет РМ1ЛБ3] наклонив немного на сторону уже было совершенно понурившиеся головы; но [[голосно не могли произнести одобрения, зная, что неприлично] РК1КАБ2] крикнуть голосно никто не посмел, зная, что сие неприлично, когда перед ними стоит главный старшина. [Вместо "наклонив… старшина": наклонивши на бок, в знак согласия, совершенно было понурившиеся свои головы. РМ1ЛБ3] "Так сказал Кукубенко, как нужно; [Вместо "Кукубенко, как нужно": как нужно, Кукубенко PM1ЛБ3] лучше и сказать нельзя", [Вместо "сказать нельзя": не нужно PМ1ЛБ3] говорили другие куренные атаманы. [Вместо "другие куренные атаманы": козаки. РМ1ЛБ3] Один только Тарас Бульба, который был тут недалеко, сказал: "А что, кошевой? Кукубенко, видно, правду сказал? [Как] Что ты скажешь на это?"
"А что скажу? Скажу: блажен и батько, родивший такого сына. Небольшая мудрость, паны-братия, [Вместо "Один только… паны-братья": Сам Тарас Бульба <сказал>: "Правда твоя, Кукубенко". И кошевой сказал: "[Дай бог здоровья тому батьку] Блажен и отец тот, который родил такого сына, потому что [укорительное слово, братове] небольшая мудрость, братове РМ1ЛБ3] сказать укорительное слово, но гораздо ['гораздо' нет PM1ЛБ3] бóльшая мудрость сказать такое слово, которое бы, [[не попрекнув] РМ1ЛБ3] не поругавшись над бедою человека, ободрило бы его и придало бы ему духу, как шпоры придают духу коню, [Вместо 'ободрило бы… коню': дало ободрение [бы] духу, как шпоры коню [после водопоя] РМ1ЛБ3] освеженному водопоем. Я [и РМ1ЛБ3] сам [[ска<зать>] РК1КАБ2] хотел вам сказать потом [Вместо 'вам сказать потом': сказать вам после РМ1ЛБ3] утешительное слово, да Кукубенко догадался прежде."" [Вместо "догадался прежде": прежде догадался. ЛБ3РМ]
"Добре!" повторилось в рядах запорожцев. "И кошевой сказал добре", — говорил каждый. [Вместо "И кошевой… каждый": Кошевой добре говорил. РМ1ЛБ3] "Добре", повторили в самых дальних рядах. И самые седые, стоявшие, как сивые голуби, и те кивнули головою и, моргнувши седым усом, [Вместо "стоявшие… усом": кивнувши на бок головою, моргнувши PM1ЛБ3] тихо сказали: "Добре сказанное слово!"
IX
ГЛ. VIII ПО ОКОНЧАТЕЛЬНОМУ СЧЕТУ>
Еще солнце не дошло до половины [Вместо "половины": середины ЛБ3 [середины] половины КАБ2] неба и день [[едва] КАБ2] только [Вместо "только": только что ЛБ3] начинал парить июльским теплом, как доубыш ударил в литавры и [все [собира<ли ь>] ЛБ3 [собира<лись>] КАБ2] запорожцы собирались на [[площадь] великую ЛБ3] раду. Из Сечи пришла неприятная весть, [Вместо "неприятная весть": неприятность. ЛБ3 <возможно, впрочем, что здесь — довольно частое у Гоголя слитное написание двух слов>] что татары напали врасплох на оставшиеся [Вместо "на оставшиеся": на остававшихся [козаков] ЛБ3] курени, [[видно, запорожцы курнули] ЛБ3] перебили и перевязали всех оставшихся в живых. Оставшиеся курени, видно, [Вместо "Оставшиеся курени, видно": [Видно] Знать, оставшиеся курени ЛБ3] курнули сильно по [[запорожскому] ЛБ3] козацкому обычаю. К тому же, — что было еще хуже, — татары [Вместо "К тому же… татары": И что еще хуже ЛБ3] нашли и вырыли из земли [Вместо "вырыли из земли" выкопали [кошевой <скарб?>] ЛБ3] войсковой скарб, то есть запорожскую ["запорожскую" нет ЛБ3] казну, державшуюся втайне [Вместо "державшуюся втайне": которую под тайною держали, про всякой случай ЛБ3] под землею. [и ЛБ3] С добычею, пленниками, [и ЛБ3] табунами и овечьими стадами, какие только [Вместо "и овечьими… только": которые ЛБ3] успели схватить [Вместо "схватить": спохватить ЛБ3] на пути, [Вместо "на пути": на дороге ЛБ3] они ["они" нет ЛБ3] направили путь к Перекопу. Никто не убежал из плена. [Вместо "не убежал из плена": не выбежал из Сечи. ЛБ3] Один только из всех козаков, именем ["именем" нет ЛБ3] Максим Голодуха, добрый пройди-голова, как говорили козаки, [Вместо "добрый… козаки": [Череватый] прозвищем Череватый, пройди-голова и ЛБ3] хитрый на всякие ["всякие" нет ЛБ3] выдумки, убежал [[уже в плену] ЛБ3] середи дороги [[Попал Голодуха к татарскому мирзе] ЛБ3] из татарских рук. ["из татарских рук" нет ЛБ3] Выкрутился [бравый козак ЛБ3] из-под веревок, которыми был привязан к коню, доставшись на часть татарскому мирзе. [[и всё ехал один] ЛБ3] Хоть был уже давно он [Вместо "давно он": совсем ЛБ3] почти развязан и не держали его веревки, но всё [Вместо "но всё": а всё ЛБ3] прикидывался и ехал следом за мирзой, да доставал потихонько из сапога длинный турецкий нож. ["да доставал… нож" нет ЛБ3] Но как только [Вместо "Но как только": да как [опустился] ЛБ3] отделился мирза от слуг своих [Вместо "мирза от слуг своих": от слуг своих мирза ЛБ3] и опустился в долину отдохнуть от жару и напоить коня, — он ["он" нет ЛБ3] вылез из-под веревок, и, подкравшись, ударил мирзу в шею длинным ножем, вогнав его по самую рукоять. Отвязал у него [Вместо "и, подкравшись… у него": и всадил мирзе весь длинный нож в широкую татарскую шею и тут же снял с него и ЛБ3] кошелек, полный червонцев, оделся в его [Вместо "оделся в его": надел его ЛБ3] татарскую одежду, [и ЛБ3] сел на коня, которому равного [[не было] КАБ2] по быстрине не было между татарскими табунами ["которому… табунами" нет ЛБ3] и, выехав из долины, пустился среди бела дня ["среди бела дня" нет ЛБ3] на утек. Два [Вместо "Два": Полтора ЛБ3] дни и одну ночь гнал он [Вместо "он": во весь дух. ЛБ3] коня [[гнал он] КАБ2] и, как [Вместо "и как": Как ЛБ3] ни силен был татарский конь, хоть [Вместо "хоть": хотя ЛБ3] лучше его не было [[в татарском таборе] КАБ2] ни у кого из татарских князей, [Вместо "ни у кого… князей": во всем татарском таборе и у всех других князей ЛБ3] но не выдержал и околел, не сделав и половины пути. Кинул козак коня и бежал пеший степями [Вместо "пеший степями": степями пеший ЛБ3] всю ночь, покамест [Вместо "покамест": да ЛБ3] на дороге не нашел [Вместо "не нашел": купил ЛБ3] где-то другого коня за 8 червонных; [Вместо "другого… червонных": за 8 червонных другого коня. ЛБ3] и того загнал он ["он" нет ЛБ3] на смерть и уже на [[четвертом] ЛБ3] третьем коне приехал в запорожский табор, услышав на пути, [Вместо "на пути": еще дорогою ЛБ3] что [все ЛБ3] запорожцы были ["были" нет ЛБ3] под Дубной. Только и успел он [Вместо "и успел он": [и] успел [сказать] ЛБ3] объявить, что вот какое зло случилось. Но [Вместо "что вот…Но": козак новость, что вот что случилось [кошевому даже и не рассказал |, а ЛБ3] как всё это ["это" нет ЛБ3] случилось и почему запорожцы далися [Вместо "далися": дались ЛБ3] в плен, и отчего татары узнали место, [Вместо "место": места ЛБ3] где зарыт был скарб [Вместо "зарыт был скарб": зарыты скарбы ЛБ3] — ничего о том не сказал, ибо не в силу было говорить ему: [Вместо "о том… ему": этого не мог сказать, потому что [на ногах не <стоял?>] стоять не мог. Не под силу было говорить ему ЛБ3] сильно истомился козак после неслыханной дороги, распух весь, ["распух весь" нет ЛБ3] лицо ему пожгло и опалило ветром. [Вместо "ветром": ему ветром, и весь он был, как <не дописано> ЛБ3] Тут же упал он [Вместо "Тут же упал он": Упал тут же ЛБ3] и заснул крепким сном и как ни ворочали его с бока на бока, чтобы разбудить его и расспросить, что и как было далее, но не могли добудиться. [Вместо "чтоб… добудиться": чтобы [узнать] расспросить подробности такой случившей<ся> беды и от чего несчастье сделалось, <не могли добудиться?>. ЛБ3]
Кошевой приказал [[козака] КАБ2] его оставить опочить и [Вместо "Кошевой… и": И повелел кошевой не будить, но ЛБ3] приготовить для такого доброго козака кухоль сивухи, как только проснется, [Вместо "кухоль… проснется": как проснется, кухоль сивухи ЛБ3] чтобы освежить не в меру надорвавшиеся [Вместо "освежить… надорвавшиеся": освежил он свои ЛБ3] силы. [[Дело было самое неприятное] ЛБ3] Не могло быть вести неприятнее для всего козацкого запорожского табора. В подобных случаях водилось у запорожцев бросать всё и [Вместо "у запорожцев… и": обыкновенно так, что бросив всё ЛБ3] гнаться в ту ж минуту за похитителями, стараясь [Вместо "стараясь": и употреблять все силы, чтобы ЛБ3] настигнуть их на дороге. Иначе [Вместо "Иначе": [потому что, бог знает, где могли очутиться] не то ЛБ3] пленники могли очутиться как раз ["как раз" нет ЛБ3] на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острову, и бог знает, в каких местах не показались бы чубатые [Вместо "не показались бы чубатые": показали<сь> бы чубастые ЛБ3] запорожские головы. Вот за каким делом собрались [Вместо "собрались": собирались ЛБ3] теперь ["теперь" нет ЛБ3] запорожцы на великую раду и всё поле [[покрылос<ь>] КАБ2] вдруг покрылось [[козацкими] КАБ2] далеко черневшими козацкими шапками, как бывает осеннею порою или в раннюю весну: всё поле [[становится] КАБ2] вдруг зачернеет и становится покрытым, несметными тучами налетевших галок, поднявшихся из безлиственных сквозящих лесов [Вместо "и всё… лесов": И когда собрались все, то голов было [больше] почти столько, сколько колосов в поле. ЛБ3]. Все до единого стояли запорожцы в шапках, потому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться, как ровные между собою. [Вместо "Все… между собою": Все стояли в шапках, потому что теперь пришли не приказ слушать кошевого, а совещать [дело] как ровные. ЛБ3] "Давай совет прежде старшие", [Вместо "старшие": старший ЛБ3] закричали в толпе. [Вместо "в толпе": все ЛБ3] "Давай совет кошевой!" говорили другие. [" Давай… другие" нет ЛБ3] И кошевой [[снявши] КАБ2] снял шапку, уже не так, как начальник, а как товарищ, [[и козак] КАБ2] благодарил всех козаков за честь и сказал: [Вместо "снял… и сказал": вышел первый, поклонившись ЛБ3] "Много между нами есть старших и советом умнейших, но, коли меня почтили, то мой совет — времени даром не терять, товарищи-братья, и погнаться за татарином. [Вместо "Много… за татарином": "Слышали мы уже все, братове, что беда наибольшая, какой только можно ждать, случилась на Сече, но не о том речь. Речь о том, как поправить беду. Я думаю, что так, как бывало прежде — не отлагая времени, кинуть всё и гнаться. ЛБ3] Ибо вы сами знаете, что за человек татарин. [Вместо "что… татарин": татарин такой человек, что ЛБ3] Он не станет ожидать дома, с награбленным добром, чтобы мы пришли отобрать его, а размытарит так, что и следов не найдешь. [Вместо "ожидать… не найдешь": держать дома награбленное добро в ожидании [как мы придем]. ЛБ3] Так мой совет: итти. [[скорейшим] КАБ2] Мы же погуляли здесь не мало. Знают ляхи, что такое козаки. За веру отметили, сколько было по силам. [Вместо "Так мой… по силам": Тут же, слава богу, мы погуляли не мало [себя показали]. Теперь лях знает, что такое запорожский козак, добыли и добычи. ЛБ3] Корысти же нам не предстоит здесь теперь большой, ибо, если бы и случилось взять город, то, сами знаете, с голодного города немного придется взять поживы. Итак мой совет: итти". [Вместо "Корысти… итти": Стало быть [пора и] никакого бесславия для нас нет, коли отступим от города; для христианства мы всё теки [сделали] отметили, а корысти, сами знаете, немного придется взять с голодного города. ЛБ3]
"А что ж? Так и мы думаем. Итти!" раздалось голосно в запорожских куренях. [Вместо "А что ж?… куренях": "И мы так думаем, и мы так думаем!" кричали в ближних краях. "Так и сделаем", повторяли в других краях. ЛБ3] Одному старому Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил еще гуще он на [[св<ои>] КАБ2] очи свои исчерна-белые брови, подобные кустам на высоком темени горы, которых [[вершины] КАБ2] верхушки занес пушистый северный снег, и только сверху и снизу всё еще [[темнеет] КАБ2] чернеет темная чаща сухих сплетенных ветвей и сучьев. [Вместо "Одному старому… и сучьев": Но Бульбе не понравились сильно такие речи и навесил он свои [иcседа-черные] иcчерна-белые брови, [серебрившиеся сверху белою сединою, как горные черно-ветвистые ветви под первым упавшим] [как снежная верхушка их вся блещет пред солнцем и под нею видна темная чаща сухих сплетенных ветвей] подобные тем низкорослым кустарникам, [покрывающим] видным на высоком темени горы, которых покрыл первый упавший снег, и только вершина, а с низу [видна] чернеет темная [гуща] чаща сухих сплетенных ветвей и сучьев. ЛБ3]
"Нет, не прав совет твой, кошевой!" сказал <он>: "Не то ты говоришь, что нужно. Ты, видно, позабыл, что в плену остаются наши, захваченные ляхами? [Вместо "Нет, не прав… ляхами?": "Как же, кошевой?" сказал он: "что ж ты говоришь? А позабыл ты, видно, что остаются в плену наши, которых захватили неприятели? ЛБ3 "Стой, кошевой, и вы все старшины, и все православные! Одного позабыли вы". И все затихли, желая узнать, что позабыли. "А наши товарищи?" сказал Тарас: "вы позабыли, видно, что наши товарищи, связанные, остались у чертовых руках. Так вы хотите, чтобы мы оставили товарищей умереть лютою смертью, что <не дописано> ЛБ3] Что же мы будем после, тогда, [Вместо "тогда": все<го> этого ЛБ3] когда не уважим первого ["первого" нет ЛБ3] святого закона товарищества и оставим в руки им кровных наших, деливших с нами и удачи и горькие напасти? оставим их на то, чтобы [[они] КАБ2] содрали с них живых кожу по своему безбожному обычаю, [[раз<рубив?>] КАБ2] исчетвертовав козацкое их тело на части, развозили бы их по городам и селам, как сделали они доселе с гетьманом и лучшими русскими витязями на Украине? Разве еще мало [[уж<е>] КАБ2] они поругались и без того над святынею? Какой же после этого будет козак? Что ж за козак, спрашиваю я всех вас, который не защитил в беде своего кровного товарища, а кинул его как собаку пропасть на чужбине. [[да еще пропасть лютою смертью? Не достоин ли он того, чтобы плюнул ему в очи его сотоварищ, не уважив ни седины его, и обидно попрекнули бы его, как падлюку свои дети и потомки?" — Все понурили головы запорожцы после таких слов. Долго молчали и наконец сказали: "Нет, не сделаем такого бесчестного дела, не выдадим своих".] КАБ2] Коли уж на то пошло, что всякой козак ни во что ставит козацкую честь, позволив плюнуть в седые усы свои и попрекнуть обидным словом, так по край<ней мере> же не укорит меня никто ни из старых, ни из молодых, которые теперь живут и которые после будут укорять меня позором. Кто куда, я остаюсь с своим полком".
Поколебались все стоявшие запорожцы и загудели тысячью голосов. Пчелиный рой, столпившийся у родного <улья>, произнес "нет". [Вместо "оставим в руки… нет": выдадим своих [разве ты хочешь], или оставим теперь его, чтобы [и с этих] и с них также содрали с живых кожу или, четвертовав их козацкое тело, стали бы рассылать потом частями по хуторам, селам, как сделали они то же самое с прежними. Мало разве всё еще, что они замучили гетьмана и бравых и лучших козацких начальников? [Попустим] Разве мало еще [чтобы] они ругались над святыней крестьянской? Так нужно, видно, еще? пусть горе. Как же нам после этого [смотреть в глаза своим на свет]? Что ж <за> козак, я спрашиваю вас всех, который не защитил в беде своего кровного товарища и не выкупил, кинул его, как собаку [на чужбину] пропасть на чужбине да еще лютою смертью? [И можно после это<го>] [Что ж посту<пить>] [Можно ли ему после того присту<пить>] Не достоин ли он того, чтобы его, как падлюку, как поношение человечества и укор христианству, не растоптал бы всякой конем своим? Не достоин ли он того, спрашиваю вас, паны братья". Понукнули головы все старшие и меньшие после [того кон<ца?>) таких слов, и сказали все почти в один голос: "Нет, не выдадим своих! Не отойдем <от> города, пока не выручим товарищей! не отойдем!" закричали в один голос. ЛБ3]
X
<ГЛАВА IX ПО ОКОНЧАТЕЛЬНОМУ СЧЕТУ
Никто не узнал в городе, что половина запорожцев выступила в погоню за татарами. Видели с магистратской башни стоявшие часовые, что потянулась часть возов за лес; но подумали все, что [[сам<и>] КАБ2] козаки готовились сделать засаду; [[и] КАБ2] то<го> же мнения был и сам французский инженер. А между тем в городе стал оказываться значительный недостаток в съестных припасах. Слова кошевого оправдались. Казалось, по обычаю прошедших веков, войска, вступая в город, не слишком разочли, что им нужно и для них, и для граждан. На заре положили сделать вылазку, но довольно неудачно: половина была тут же перебита козаками, а половина прогнана в город ни с чем. При всем том вылазка доставила городу пользу: пользуясь ею, жиды узнали, бог знает, каким средством, что в таборе осталась только половина [[в<ойск?>] КАБ2] запорожских <войск?>, а другая половина пошла вовсе не в засаду, а в погоню за татарами. Это придало бодрость и всем, и полковникам вместе со всеми военными старшинами.
Тарас видел уже по всему, что в городе что-то готовилось, и не сомневался, что неприятель выйдет в поле, и потому дал приказ строиться всем в три таборы, окружив себя возами в виде крепостей—род битвы, больше всего удававшийся запорожцам, в котором они были непобедимы. В сторону от возов велел Тарас убить часть поля острыми кольями, изломанным оружием, какое попадалось на битвенном поле, копьями и прочими остриями, чтобы нагнать потом на них неприятельскую конницу; а части своего полку и двум куреням велел засесть в засаду, чтобы, как только неприятели завяжут [[дело] КАБ2] перестрелку с таборами, ударить им в тыл. Отдавши приказ, что и как должен делать каждый, Тарас захотел сказать еще короткую речь [[к] КАБ2] козакам не для того, чтобы ободрить и свежить: знал он, что они все и без того крепки духом; а так просто хотелось высказать самому всё, что было на сердце.
"Хотелось бы мне вам, паны-братья", так начал говорить Тарас: "сказать, как важно [[наше] КАБ2] товарищество и что такое оно есть на самом деле. Вы знаете все, в какой великой славе была земля наша. Были князья царского рода, пышные города и храмы божьи: всё разграбили и опустошили бусурманы, всё пропало, ничего нет. Остались мы сирые и [[земля] КАБ2] святая старая земля наша, также сирая, покинутая. И подали мы руку на братство, чтобы, как вдовицу беспомощную, как дряхлую мать, защитить от посрамленья. Вот, братья, на чем стоит наше товарищество, [[товарищество, — святое дело] КАБ2] которое и без того уже есть святое дело. Нет сильнее уз товарищества. Любовь материнская, отцовская — всё не то: и зверь любит дитя свое. Но выбрать себе родство по душе, а не по крови, может только один человек. Везде, во всякое время, и во всякой земле, водились товарищи; но таких товарищей, как в Русской земле, таких нет; есть, да не такие. Может быть, случалось вам пропадать на чужбине, в плену или так, <по> своей воле, — видишь: и там тоже люди, сначала свыкнешься с ними, а как разговоришься о том, о чем бы хотелось разговориться в сердечную минуту — видишь: нет! умные люди, а не те; такие же люди, а не те. Нет, братцы, так любить, как русская душа, любить не умом, а всем, чем дал бог, что ни есть в тебе, любить всею душою, — так любить никто не может. Конечно, теперь подло завелось на [[святой] [родной] КАБ2] земле. Думают только, как бы целы были хлебные скирды, да при них были бы конные табуны их, овечьи стада, да стеновые хутора; перенимают, чорт знает, какие бусурманские обычаи, гнушаются говорить языком своим. Милость короля, а чтобы еще более сказать по правде, милость польского магната, который желтым чоботом своим бьет их в морду, для них дороже всякого братства. Но у последнего падлюки, каков ни есть, потерявшего имя человека в низкопоклонничестве, есть и у него, — будь только он русского рода, а не какая [[иноземная] КАБ2] чуждая примесь, — есть чувство в душе. Хоть <что> хочь говори, а я стою, что есть русское чувство и когда-нибудь да проснется оно [[в нем — и ударится] КАБ2] и схватит он, горемычный, обеими руками себя за голову, и вскрикнет и проклянет он всю подлую жизнь, готовый смертными муками искупить [[покрытые позором] КАБ2] позорные дела свои. Так пусть же теперь знает всё бусурманство, что такое значит товарищество в русской земле и как стоят в ней брат за брата. Если уже умирать, так пусть они придут, посмотрят, как мы будем умирать. Да никому же из них [[и] КАБ2] не доведется, и во сне не приснится так умирать, как станем умирать. Никому, никому! Пусть они и не думают о том, и в мысль пусть о том не приходит то нестаточное для всякого другого. Нечеловеческих сил ему нужно для того. Нет! не доведется никому так умирать, как русскому. Никому, никому". [[никому] КАБ2]
Так говорил атаман, и когда кончил речь, всё еще тряс посеребрившеюся в козацких делах [[боевою] КАБ2] головою. Всех, кто ни стоял, разобрала сильно такая речь, дошед далеко до самого сердца. Самые старейшие в рядах [[по<тупили?>] КАБ2] стояли неподвижны, потупив седые головы в землю; слеза тихо накатывалась в старых очах, медленно стирали они ее рукавом. И потом все, как будто сговорившись, махнули в одно время рукою и потрясли бывалыми головами. Знать, видно, много напомнил им старый Тарас знакомого и лучшего, [[на сердце у всякого человека] КАБ2] что бывает на сердце у человека, [[которого умудрили горе, напасти, радость и удаль, и всякое невзгодье жизни [или еще не познавшего их чуящею молодою жемчужною душою] или который, не познав] КАБ2] умудренного горем, [[напастями] КАБ2] трудом, удалью и всяким невзгодьем жизни, или хоть и не познавшего их, много почуял молодою жемчужною душою на вечную радость старцам родителям, родившим его: ибо мудростью равен богу человек, когда, не испытав, уже чует, что такое радость, горе. [[и] КАБ2]
А между тем, ударяя в трубы и литавры, с подбоченившеюся удалью, выступали один за другим [[польские войска] КАБ2] из городских ворот польские войска. Козаки все в один миг кинулись по своим местам и стали за телеги: сильно каждый из них хотел попробовать дела. Немного было таких, которые были на конях; все стояли в таборах пешие. Между, неприятелями тоже много было пеших: как видно, узнали, ляхи, что конницею немного можно было взять там, где уже укоренились козаки и стали в таборы. Тот же самый толстый полковник, разъезжая на [[добром] КАБ2] сивом аргамаке, давал приказы, — и стали наступать тесно ляхи на козацкие таборы, грозя и нацеливаясь в пищали, сверкая очами и блеща медными доспехами. Как только завидели козаки, что подошли на ружейный выстрел, все разом грянули в семипьядные пищали [[палили] КАБ2] и, не перерывая, всё палили из пищалей. [[И] КАБ2] Далеко понеслось [[во<?>] КАБ2] громкое хлопанье по всем окрестным полям и нивам, сливаясь в беспрерывный гул. Дымом затянуло всё поле, а запорожцы всё палили, не переводя духа. Задние только заряжали пищали, да подавали передним, наводя изумление на неприятелей, не могших понять, как стреляли козаки, не заряжая ружей. Уже не видно было, за великим дымом, обнявшим то и другое воинство, не видно было, как то одного, то другого не ставало в рядах; но чувствовали ляхи, что густо летели пули и жарко становилось дело; и когда попятились назад, чтобы удалиться немного от дыма и оглядеться, то многих не досчитались в рядах своих; а [[в до<?>] КАБ2] у козаков, может быть, другой, третий был убит на всю сотню. И всё продолжали палить козаки из пищалей, ни на минуту не давая промежутка. Сам иноземный инженер изумился, и, будучи в душе истый артист, не вытерпел, чтобы не закричать: "Браво, месье, запороги! Вот она, сакредьё, настоящая тактика! Вот что нужно завести у нас!" Полюбовавшись еще издали и видя, что нельзя взять перестрелкою из мелкого ружья, он дал совет полковнику обратить все пушки прежде на один табор и грянуть в ядра. Попятились и отступили ряды, [[обря <?>] [а меж<ду тем?>] КАБ2] стреляя только для виду, а сзади артиллеристы наводили пушки. Тяжело ревнули широкими горлами чугунные пушки, дрогнула, далеко застугуневши, земля, и вдвое больше затянуло дымом всё поле. Почули запах пороху середи улиц и площадей в дальних городах. Но слишком высоко взяли нацелившие: выгнули слишком высокую дугу раскаленные ядра и, страшно завизжав по воздуху, перелетели они через головы всего табора и углубились далеко в землю, взорвав и взметнув высоко на воздух черную землю. Ухватил себя за волосы французский инженер при виде такого неискусства и прискакал на коне из другой батареи, которую равнял и наводил, и сам принялся наводить пушки под самыми выстрелами, потому что запорожцы в ответ грянули тоже из четырех фальконетов, — не ядрами, а мелкою картечью. Но не убоялся выстрелов [[бравый] КАБ2] борзый духом инженер метко палившей пушки, дал приказ подвести еще другие две и с фитилем в руке сам взялся выпалить из огромной пушки, какой еще и не видали дотоле козаки. Страшно глядела она широкою пастью и тысяча смертей глядело оттуда. [Уже все поднесли фитили и] Один [[только] КАБ2] миг, и не было бы и в помине [[лучшего] КАБ2] лучшей части козацкого табора — всего Уманского и Поповичевского куреня, досталось бы и Незамайновскому тоже; но в это время ударил с полком своим и с стебликывскими козаками прямо в тыл атаман Тарас. Выбили фитили из рук передние козаки и с криком потеснили [[поль<ские ряды?>] КАБ2] смешавшиеся польские ряды на таборы, а таборные козаки разом приняли их в картечи. Увидели ляхи, что [[трудно защищ<ать?>] КАБ2] не можно отбиваться с двух сторон и защищать разом и грудь и спину, выбежали в поле вместе с хоругвью, где уже строили вновь полки, выкинув шестеро малеванных знамен.
ОТРЫВОК ПРОМЕЖУТОЧНОЙ РЕДАКЦИИ ТОЙ ЖЕ ГЛАВЫ "ТАРАСА БУЛЬБЫ"
Все пришли в ярость козаки. ["Отмщайте за товарищей, братцы!" кричал] "А ну, братцы товарищи", закричал Тарас: "вбивайтесь в ряды и отымайте и не давайте!". Но больше всех закипел гневом куренный атаман Кукубенко. Еще молодой был он, но многих, многих рыцарских <достоинств?> был полон козак. В любви и почете был от всех козаков и наверно был некогда Незамайновец. Вбился он <с> своим остальным <войском?> в самую середину и в гневе первого попавшегося иссек в капусту вместе с конем, достал и того, и другого, протискался к пушке и отбил уже. А уже там, видит, хлопочет Уманский курень, и уж Степан Гуска отбивает главную пушку. [Поворот<ил>] Оставил он тех козаков и поворотил с своими <к> гуще. Так, где прошли козаки, — так там и улица, где поворотились, — так уж там и переулок. [Как <1 нрзб.>] [Как снопы [повалил] [повалились на обе]. Так уж и видно, как редеет куча и валят<ся?> снопами ляхи. А у возов [бьется с своими куренный Вовтузенько] у самых Вовтузенько и [[напереди]] спереди Черевиченько. А там далеко, подальше, у самых дальних возов, Диогтяренко, куренный атаман, [три] четверых отбил [[не]] и поднял на копья двух шляхтичей. [Да вот] [одно<го> бойкого] Да недолго <отдыхал?>, и уже [<напал на ляха?> увертливого и прыткого <2 нрзб.>] сцепился один на один с уверт<ливым ляхом?>. Из знатного был рода <лях?> и кругом был увешан дорогою сбруею и 400 одних слуг было с ним. Нагнал он Диогтяренко. "[Вот нет] Нет из собак козаков ни одного, кто бы посмел противустать" кричал <он> и [сильно] притиснул крепко. "А вот есть же!" сказал и выступил вперед Мосий Шило. Сильный был он козак. Уже не раз атаманствовал он на море и много натерпелся всяких <бед>. Схватили их турки у самого Трапезементу и забрали всех [пленниками] невольниками на корабль [пропуск в рукописи]. "Так есть же такие, которые бьют вас, собак!" сказал он, кинувшись, и уж то-то рубились они! И наплечники, и зерцала погнулись [у них от] у обоих [от них] от ударов. Уже вражий лях разрубил на нем железную рубаху и вбил ему суровые клещи <?> в самое <тело?>: зачервонела козацкая рубаха. Но не поглядел на то [козак] Шило; а [[так как]] замахнулся всей жилистою рукою (тяжка была коренастая рука) и оглушил его [тя(жко?>] незапно по голове. Разлетелась медная шапка, зашатался и грянулся лях. А Шило [[нагнувшись двух]] тут же оглушенного принялся рубить и крестить. Ей, козак! оборотись назад, не добивай врага своего!. Не оборотился козак, а тем часом один из слуг убитого хватил его длинным ножом в шею: повернулся козак, и уж досталось бы смельчаку, но он пропал в пороховом дыме. Со всех сторон поднялось хлопанье из самопалов. Пошатнулся Шило и почуял, что смертная была та рана. Упал он и закрыл рукою рану, чтобы оборотиться к своим. "Прощайте, ланы-братья товарищи! Пусть на веки веков будет слава православной русской земле и [всему] на [страх проклятым врагам] пагубу всем христовым врагам!" И зажмурил ослабшие глаза и [умер козак] поник головою.