Распорядитель придворных церемоний Харес вот уже больше месяца не знал покоя ни днем ни ночью, усердно выполняя приказ Александра Великого, полученный по прибытии в Сузы всемогущего царя из индийского похода.

Однажды вечером, вызвав Хареса во дворец, Александр отослал телохранителей и прошел с ним в тихий уголок сада, где их никто не мог слышать. Царь загадочно улыбался.

– В ближайшее время все мои друзья, соратники и полководцы возьмут в жены персидских красавиц. Невест много!.. Я всех наделю богатым приданым, и мы устроим один большой пир в честь женитьбы.

Харес, живя при дворе, привык ничему не удивляться, тем более замыслам непредсказуемого Александра, но слова царя на этот раз его поразили. Конечно, правитель любит персов, но задумать такое! Харес видел, что новая идея целиком завладела мыслями великого царя.

– Запомни, это будет не просто свадьба. Это будет счастливый брак обоих наших народов. Это будет начало нашей дружбы, – вдохновенно закончил царь и спросил: – Что ты скажешь на это?

– Только на подарки женихам и невестам ушло пятнадцать тысяч талантов, – вздыхал Харес, в который раз придирчиво рассматривая золотые венки и в который раз строго наказывая слугам не перепутать свадебные подарки. – Запомните, вот это для Гефестиона лично от царя.

Он передал слуге золотой кубок и меч. И, вспомнив, как сокрушался истинный эллин Гефестион, что царь женит его на варварке, хоть и знатной, подумал: «Бедные персиянки! Навряд ли женихи согласятся провести с ними даже первую брачную ночь. Сбегут сразу же после пира. Возможно, некоторые в угоду царю в первый раз согласятся, но на второй день точно сбегут. А, спрашивается, чем персиянки хуже эллинок? Красавицы! Скромные, нежные, а главное, покорные мужьям! Жаль, что мой возраст не позволяет взять в жены юную персиянку!»

Харес невольно залюбовался очередным ожерельем.

– Великолепная работа! Ювелиры потрудились на славу! Истинно царский подарок!

Заметив, что слуги и писцы замешкались, он строго напомнил:

Ночь тянулась бесконечно долго.

Закутавшись в покрывало, Апама сидела на ложе, глядя на спящего Селевка, стараясь отбросить страх и подавить в душе гнев. Ей впервые представилась возможность близко рассмотреть своего мужа: нос с горбинкой, красивый вырез ноздрей, высокие скулы, мужественный подбородок. Апаме внезапно захотелось провести ладонями по обветренной коже его щек. Она вздрогнула, почувствовав, что дыхание ее участилось. Сделав над собой усилие, девушка заставила себя успокоиться. В пиршественном зале, наблюдая за Александром, она чувствовала, что над ней словно нависли когти орла. Сейчас, глядя на Селевка, она почти ощущала эти острые когти.

«Что меня ждет? – снова и снова спрашивала себя Апама. – Если Селевк надо мной надругается и бросит, как простую рабыню, я буду на всю жизнь обречена на одиночество! Нет, этому не бывать! Я обязана подчинить его своей воле», – твердо решила Апама.

Когда Селевк пробудился и открыл глаза, то с трудом смог сообразить, где он и что с ним произошло. Наконец он разглядел Апаму, сидевшую в изголовье ложа.

Несколько минут они провели в молчании, пристально разглядывая друг друга, словно видя впервые.

Селевк вернулся только к вечеру следующего дня. «Ушел, когда солнце опускалось за горизонт. И вернулся на закате», – с грустью подумала Апама, заслышав шаги мужа.

За столом она нетерпеливо спросила:

– Что хочет от тебя Александр на этот раз?

В зале повисло долгое молчание.

– Ты уезжаешь? – наконец первой прервала Апама гнетущую тишину.

Во второй половине дня внезапно подул сильный ветер. Иссиня-черные тучи стремительно заволокли небо, преждевременно принеся темноту. Сполохи молний освещали бескрайние, несмотря на конец зимы, уже зеленеющие луга, виднеющиеся вдали поселения и военный лагерь. Раскаты грома сотрясали все вокруг.

Воины с испугом смотрели на небо, переговариваясь, что это не к добру:

– После победы над касситами это наша первая стоянка на дороге к Вавилону.

– Лишь бы первая не оказалась последней.

– Какое предупреждение посылают нам боги?

Жизнь Апамы в Вавилоне протекала так, как и должна была протекать жизнь жены всесильного военачальника, особо приближенного к царю. С детства приученная к рукоделию, она пряла и вышивала. Часто к ней приходил учитель и обучал тонкостям греческого языка, вместе с ним она читала «Илиаду» и «Одиссею» Гомера, стихи великих поэтов и трагедии великих драматургов Эллады, постигала мудрость философов. Там, где прежде виделись лишь нудные наставления, открывалась твердая вера в то, что только доброе отношение людей друг к другу способствует созданию процветающего государства.

Интересно, куда направит дальше Александр свою сокрушительную армию? Неужели ему по-прежнему будет сопутствовать покровительство всемогущих богов? Поселившись во дворце Селевка в Вавилоне, Апама часто предавалась подобным размышлениям.

Каждое утро персиянка тщательно занималась своей красотой. Около своей повелительницы с момента ее пробуждения суетились шесть юных рабынь, которыми руководила верная Амитида. Поднявшись с ложа и омывшись прохладной водой, Апама накидывала на себя любимый хитон яркого вишневого цвета из тончайшей ткани. Такие ткани, окрашенные в Тире порошком из мельчайших раковин, стоили очень дорого, но Селевк не жалел денег для молодой жены. Вокруг круглого сиденья, на которое садилась Апама, бесшумно переходили с одного места на другое рабыни. Выражение юных лиц было сосредоточенным, ошибиться было нельзя. Одна из рабынь покрывала лицо Апамы массой, напоминающей жидкое тесто, старательно разглаживала щеки, потом снимала живительную мазь мягким полотняным полотенцем. Другая слегка подкрашивала лоб, шею и руки белилами, а на щеки накладывала румяна, от них лицо как бы озарялось утренней зарей; при помощи пуховки, сделанной из перышек цыплят, пудрила его нежнейшим розовым порошком. В это время третья расчесывала костяным гребнем длинные волосы и укладывала их в замысловатую прическу. Еще одна рабыня подкрашивала кармином губы и чуть оттеняла краской глаза; затем, взяв на тонкую палочку из слоновой кости немного жирной мази, изготовленной из обыкновенной сажи с благовониями, осторожно удлиняла и без того длинные ресницы. Вся «красота» была заключена в крошечных флакончиках и шкатулках из серебра и слоновой кости, стоявших на маленьком столике. На мраморном полу ждали своей очереди серебряная чаша и кувшин с горячей водой.

Закончив украшение лица повелительницы, рабыни приносили шкатулку с драгоценностями и с огромными предосторожностями вынимали из нее кольца, ожерелья, браслеты и серьги.

…В этот день все было, как обычно: пока Апаме мыли ноги, покрывали пурпуром ногти и обували в расшитые жемчугом туфли на небольшом каблучке, Амитида принесла нежно-желтый хитон, расшитый зелеными пальмовыми ветвями.

В последние дни весны в Вавилоне шли военные приготовления. Огромное войско стекалось со всех концов. Шли отряды персов, мидийцев, гирканцев.

Шли отряды из Лидии. Тысячи воинов, нетерпеливо ожидавших выступления, обучались боевым приемам в новом для них строю.

Селевк с утра до вечера находился в военном лагере, руководил подготовкой воинов, претворял в жизнь новые идеи Александра.

Впервые из воинов персов не были образованы отдельные отряды. Они вошли в македонские соединения: две первые и последняя шеренги фаланги состояли из македонян, вооруженных сариссами, а промежуточные – из персов, стрелявших из луков и метавших копья поверх голов. Перестройка в армии проводилась в духе партнерства и в соответствии с новой реальностью, требовавшей применения одновременно различных видов оружия. Персы и македоняне теперь в армии были равны.

Новая организация войска изменила прежний характер фаланги, создала комбинацию тяжеловооруженных воинов и легкой пехоты, совершенно менявшую всю тактику. Теперь фаланга действовала не только массой, но и подвижностью, – легковооруженные воины скорее могли идти против наступающего неприятеля, в то же время они находились под надежным прикрытием во время рукопашного боя. Фаланги все еще оставались движущимися крепостями, но они могли обеспечить вылазку легких войск и господствовать над более обширным пространством в бою, уничтожая противника стрелами и дротиками.

Наступила последняя неделя всеобщего напряжения перед походом в неизвестные земли. Доверие и любовь к Александру были столь велики, что никто не собирался отказываться от громкой славы пройти вокруг неведомых земель Аравии.

Царский лагерь в эти дни напоминал хлопотливый пчелиный улей.

Как и все, Селевк радовался предстоящему новому походу. Но даже кружащая голову близость победоносных сражений не могла заглушить тревожных мыслей о неизбежных страданиях, лишениях и человеческих потерях.

Селевк часто думал об Апаме, о том, сколько отчаяния и тоски было в ее глазах при их последней короткой встрече. Он мысленно посылал ей слова любви, которые не успел сказать в тот вечер. Возвращение домой откладывалось. Тренировки фаланг и конницы проходили ежедневно. Ежедневно Селевк докладывал царю о состоянии армии, о ее готовности, о личном составе каждой фаланги и каждой гиппархии, о настроении воинов, о количестве военного снаряжения и численности обслуживающих армию людей. И ежедневно по приказу Александра ему приходилось являться к пиршественному столу.

Македоняне очень любили шумные пирушки и попойки в отличие от греков, которые предпочитали более утонченные радости.