Он жил бурно, за год сжигая десятилетия, узнал и взлёты и падения, мгновения счастья и неизбывность горести, неодолимость соблазна и укоры совести, сладость дружбы и холод направленного на него пистолета, умение забываться в безрассудстве, беспутстве, беспечности и удали...
Теперь всё нажитое, обретённое следовало воплотить в слове и завершить множество начатого, слегка намеченного, только задуманного, — завершить, чтобы продолжить путь.
В книгу включён новый роман Льва Дугина, известного современного писателя, посвятившего многие годы изучению жизни и творчества великого русского поэта А. С Пушкина.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Река Сороть после множества поворотов и изгибов впадает в Великую. Выше по течению в пятидесяти километрах стоит Опочка, ниже в ста километрах — Псков.
Сороть — речка небольшая, но её берега издавна славятся живописностью. Земли эти некогда числились в дворцовой волости, ими одаривали любимцев. Так, Ганнибалам
[1]
пожалована была Михайловская губа, Вындомским
[2]
— соседняя Егорьевская губа.
...Осип Абрамович Ганнибал строил Михайловское, соблюдая геометрически правильную планировку XVIII века. В центре прямоугольного двора, ограждённого деревянным забором, разбита была круглая травяная куртина; огибая её, к крыльцу пролегли подъездные дорожки. От господского дома — одноэтажного, рубленого, крытого и обшитого тёсом — прямыми линиями по обе стороны двора стали служебные флигели. Против усадьбы раскинулся обширный парк; за службами протянулся фруктовый сад. Не забыли и парковые затеи: расходящиеся дугами аллеи, искусственные пруды, островки, мостики. Хоть и не велики, но устроились теплицы, пасека, птичник, голубятня...
С края высокого холма над Соротью открывается обширный вид на заречную долину, бесконечные заливные поля и нивы, спокойные озёра, сосновые рощи, мельницы и разбросанные там и сям деревни.
II
Как нелепо-мучительно может тянуться время. Сколько часов прошло с тех пор, как он отправил Никиту
[5]
за лошадьми? Раздражение и неразбериха в душе нарастали.
Крупные мухи с зеленоватыми крылышками с жужжанием бились о сетки на окнах. Неряшливые обои в цветочках пузырились, потолок — низкий и тёмный — казалось, давил, в пустом зале было душно, половой с полотенцем через руку, не зная, чем занять себя, поправлял мятые скатерти на квадратных столах. За массивной дубовой стойкой высились полки со штофами, бутылками, посудой, горшками. Из приоткрытой кухонной двери несло запахом жареного лука. Кружилась голова.
Кухонная дверь приоткрылась шире, и хозяин заведения, осторожно ступая мягкими сапожками по крашеным доскам пола, подошёл к приезжему. Он не мог стереть со своего востроносого, с быстрыми глазками лица выражения изумлённого любопытства.
— Monsieur Pusckin, — сказал трактирщик вкрадчиво, — voudrez-vous prendre le petit...
[6]
— он предлагал закусить.
Ill
Ночью он проснулся и услышал шум моря. Но это ветер и дождь шумели за окнами.
Он лежал и слушал, и мысли его перенеслись в Одессу. Он смотрит со скал на безбрежную стихию моря. Он бродит в порту среди нагромождений товаров, среди бражничающих матросов, среди суетливого и шумного торга. Он в сказочно прекрасном театре, где в ярусах лож, отяжелённых золотом и причудливой лепниной, полуобнажённые негоциантки обмахиваются пёстрыми веерами и блеск их округлых мраморных плеч соперничает с блеском огней, где звучат мелодии Моцарта и Россини
[25]
... И снова он у берега и вглядывается в даль, в дымку, в свободу, в неизвестность... Почему он не бежал? Почему позволил загнать себя в яму?
Ветер шумел, море неустанно накатывало волны — он снова уснул. И вот уже утро. Дождь перестал. Он прислушался — в доме царила тишина. Странно было лежать и знать, что после десяти дней непрерывной скачки на перекладных ехать больше некуда... Вспомнилась дорога.
В Чернигове на почтовой станции молодой проезжий, узнав его имя, ахнул и всплеснул руками. В Могилёве его отыскали офицеры Лубянского гусарского полка — слух разнёсся по городу — и устроили пирушку, носили его на руках и даже вознамерились искупать в ванне с шампанским... Всё это означало одно: всероссийскую славу. Душу обожгло волнение.
IV
Домой он возвращался на взмыленной лошади. Река неспешно несла свои воды. Тропинка подвела к самому берегу, лошадь потянулась к воде. Она пила и в то же время хвостом обмахивала круп. Потом широким размашистым шагом пошла в гору.
Женская фигура метнулась впереди. Ну да, это Ольга Калашникова! Накинув нарядный шугай на плечи и повязав голову платком, она стояла на тропинке и вдруг бросилась бежать... И так повторялось изо дня в день: девушка убегала со всех ног, как только видела его, но то и дело попадалась, будто случайно, ему на глаза. Случайно ли это было?..
Подъезжая к усадьбе, он встретил почтовый возок. Боже мой, ведь сегодня почтовый день!
Соскочив с лошади и передав узду подоспевшему Петру, он бросился в дом. Да, на круглом столе в зальце — письма... Сергей Львович тоже читал письмо. Пушкин запёрся в комнате.
