Лет тридцать или сорок тому назад в одном из унылых городков на Берлингтонской железной дороге, теперь еще более унылых, чем тогда, был дом, славившийся своим гостеприимством и особым, присущим ему очарованием. Дом этот пользовался известностью от Омахи до Денвера. Точнее сказать, известностью он пользовался среди тогдашней железнодорожной аристократии — у тех, кто имел отношение к самой железной дороге, и у тех, чьи предприятия возникли с ее появлением. Про всех них в те времена просто говорилось, что они «связаны с Берлингтонской железкой». Это были директора, управляющие, вице-президенты, чьи фамилии знали все, а также их младшие братья и племянники, служившие ревизорами, торговыми агентами, помощниками управляющих. Все «связанные» с железной дорогой, даже крупные скотоводы и торговцы зерном, имели годовые бесплатные билеты и вместе с домочадцами ездили взад и вперед в свое удовольствие. В те дни население штатов, раскинувшихся в прериях, делилось на два общественных слоя — на фермеров и сельскохозяйственных рабочих, собственным трудом зарабатывавших на жизнь, с одной стороны, и на банкиров и джентльменов — владельцев ранчо — с другой. Эти последние приезжали сюда с Атлантического побережья, чтобы вкладывать деньги и, как они любили говорить, «помогать осваивать наш Великий Запад».

Разъезжая туда и сюда по делам, не всегда таким уж срочным, эти «связанные с Берлингтонской железкой» любили иной раз сойти с поезда и провести вечер в радушном доме, где умели деликатно подчеркнуть их высокое положение, а более радушного дома, чем у капитана Дэниела Форрестера, в Суит-Уотере не сыскать было. Капитан Форрестер в качестве подрядчика сам участвовал в строительстве Берлингтонской дороги, и под его руководством по пастбищам, по зарослям полыни до гор Блэк-Хилс были проложены сотни миль рельсов.

Поместье Форрестеров ничем особенным не отличалось, значительность и прелесть придавали ему те, кто в нем жил. Дом стоял примерно в миле от городка Суит-Уотер, на невысоком округлом холме, — белый дом с флигелем и с крутой крышей, чтобы зимой на ней не задерживался снег. Он был опоясан верандами — узковатыми для теперешних представлений об удобстве, с вычурными тонкими столбиками-опорами. В те времена любой кусок доброй древесины подвергали долгой пытке на токарном станке, пока он не превращался в нечто совершенно безобразное. Если бы с дома Форрестеров ободрали дикий виноград и выкорчевали кругом кусты, он, вероятно, оказался бы вполне заурядным. Сразу за домом начиналась красивая тополиная роща. Она охватывала дом полукольцом справа и слева, будто заботливо защищая его, и спускалась вниз по заднему склону. Если вы подъезжали к Суит-Уотеру по железной дороге, вы прежде всего видели этот дом на холме на фоне остроконечных тополей, и он же последним исчезал из глаз, когда городок покидали.

Чтобы попасть во владения капитана Форрестера, надо было сначала пересечь широкий ручей с песчаным дном, протекавший вдоль восточной окраины городка. Перейдя через ручей по пешеходному мостику или переправившись вброд, вы вступали на землю Форрестеров и оказывались в обсаженной ломбардскими тополями аллее; по обеим ее сторонам тянулись луга. У самого подножья холма, на котором стоял дом, протекал второй ручей, через него был переброшен широкий добротный мост. Неприхотливо петляя, ручей этот вился по просторным лугам, часть которых служила пастбищем, часть была просто болотом. Любой другой на месте капитана Форрестера осушил бы здешнюю низину и превратил болото в плодородную землю. Но этот уголок когда-то приглянулся капитану именно своей живописностью — ему понравилось, как вьется по пастбищам ручей, понравились заросли кипрея, хвоща и мяты на его берегах. Капитан по меркам того времени был человек состоятельный, детей он не имел и мог позволить себе любую прихоть. И когда капитану теперь случалось везти к себе в открытом экипаже друзей из Омахи или Денвера, он с удовольствием слушал похвалы, которые эти джентльмены расточали его стаду, пощипывающему траву на лугах по обе стороны аллеи. А когда экипаж въезжал на вершину холма, капитан с не меньшим удовольствием наблюдал, как гости, многие из которых были старше, чем он, резво соскакивали на землю и спешили к крыльцу, куда выходила к ним миссис Форрестер. Даже самый неприступный и холодный из друзей капитана — длиннолицый банкир из Линкольна, — и тот, взяв хозяйку за руку, сразу преображался, старался браво встретить ее веселый вызывающий взгляд и скорей подыскать удачный ответ на шутливое приветствие.

Миссис Форрестер неизменно встречала гостей на крыльце, так как по цокоту копыт и стуку колес по деревянному мосту узнавала об их приближении. Если в это время ей случалось помогать на кухне своей кухарке, чешке из Богемии, она выскакивала на крыльцо в фартуке и махала жирной поварешкой или перепачканной вишневым соком рукой, приветствуя прибывающих гостей. Она не тратила времени на то, чтобы поправить выбившийся локон: миссис Форрестер была очаровательна и в дезабилье и знала об этом. Рассказывали, что она выбежала навстречу президенту компании «Колорадо

Но мы начнем свой рассказ с давнего летнего утра, когда миссис Форрестер была еще молодой, а городку Суит-Уотер прочили блестящее будущее. В то утро, стоя в гостиной у окна, она ставила в стеклянную вазу уже вышедшие из моды темно-красные розы и вдруг увидела в подъездной аллее нескольких босых мальчуганов с удочками и корзинками с едой. Большинство из них миссис Форрестер знала: красивый мальчик лет двенадцати, всегда ей нравившийся, был племянник судьи Помроя, а вежливый Джордж Адамс — сын джентльмена из Лоуэлла, штат Массачусетс, купившего здесь ранчо. Другие были просто городские мальчишки: рыжий сын мясника, загорелые толстые близнецы — дети самого крупного лавочника, Эд Элиот — его старик-отец — владел обувной лавкой и любил приволокнуться за женщинами, так что слыл среди своего круга в Суит-Уотере Дон Жуаном; и заключали процессию двое сыновей немца-портного — бледные, веснушчатые, кое-как подстриженные и кое-как одетые. Случалось, миссис Форрестер покупала у них дичь и рыбу, когда они вдруг, как привидения, возникали на пороге ее кухни и тонкими голосами спрашивали: «Рыбки не желаете?»

Продолжая наблюдать, миссис Форрестер увидела, что мальчики поднялись на холм и остановились посовещаться.

— Спроси ты, Нил.

— Нет, лучше ты, Джордж. Она к вам часто приходит, а меня она почти не знает, как я с ней заговорю?

Пока они так стояли перед ступеньками парадного входа, миссис Форрестер подошла к дверям и приветливо кивнула им, в руке она держала розу.

В последующие годы Нил редко видел миссис Форрестер. Каждое лето ее приезд был настоящим событием. Зиму они с капитаном обычно проводили в Денвере или в Колорадо-Спрингсе: уезжали из Суит-Уотера сразу после Дня благодарения

[2]

и не возвращались до первого мая. Нил знал, что миссис Форрестер хорошо к нему относится, но ей некогда уделять внимание подрастающим юнцам. Если к ней приезжали друзья и она устраивала для них пикник с ужином или танцы при луне, Нила всегда приглашали. Шагая с братьями Блюм по болоту Форрестеров, Нил иногда встречал открытый экипаж, в котором капитан вез к себе гостей. О друзьях Форрестеров Нилу много рассказывал Черный Том — преданный слуга судьи Помроя, прислуживавший за столом, когда в доме на холме давали званые обеды.

А потом с капитаном случилось несчастье, положившее конец его карьере, — с тех пор он уже не мог заниматься строительством железной дороги. После падения с лошади он всю зиму пролежал в гостинице «Оленьи рога» в Колорадо-Спрингсе. Когда летом миссис Форрестер привезла его домой в Суит-Уотер, он еще не мог ходить без трости. Он сильно обрюзг и, казалось, страдал от собственного веса. С железной дорогой он больше не имел дел. Но мог работать в саду, подстригал бульденежи, живую изгородь из сирени, много времени посвящал разведению роз. На зиму они с женой по-прежнему уезжали, но с каждым годом время их отсутствия сокращалось.

А между тем в Суит-Уотере происходили перемены. Городу больше не прочили лучезарное будущее. Неурожаи, следовавшие один за другим, сломили мужество фермеров. Разочаровавшись в Западе, уехало к себе в Массачусетс семейство Джорджа Адамса. За ним мало-помалу потянулись восвояси и другие джентльмены — владельцы ранчо. Теперь в доме Форрестеров гости бывали реже. Берлингтонская железная дорога, как говорится, «завяла», и представители ее администрации больше не спешили сойти с поезда в Суит-Уотере, они предпочитали поскорее проскочить этот городишко — ведь они всадили в него уйму денег, на возврат которых нечего было и рассчитывать.

Отец Нила Герберта одним из первых оказался припертым к стенке и потерпел крах. Он бросил свой домишко, отправил кузину Сэди обратно в Кентукки и перебрался в Денвер, где нанялся на службу. А Нил остался у судьи Помроя изучать юриспруденцию. Нельзя сказать, чтобы Нил питал особую склонность к этому предмету, но у дядюшки ему нравилось, и пока он был согласен жить, где угодно, — все равно несколько тысяч долларов, завещанных матерью, он мог получить, только когда ему исполнится двадцать один год.

Нил оборудовал себе комнату на задах конторы судьи Помроя, располагавшейся на втором этаже одного из самых респектабельных кирпичных домов в городе. Довольный, что избавился от безалаберной кузины Сэди и постоянного бедлама в доме, Нил поддерживал у себя монашескую чистоту и порядок и решил, что останется холостяком, как дядюшка. Он присматривал и за дядюшкиной конторой, то есть убирал в ней и даже переставил мебель по своему вкусу, так что комнаты сразу преобразились, и друзья судьи, особенно капитан Форрестер, стали заглядывать туда поболтать еще охотнее, чем прежде.

В хорошую погоду судья Помрой ходил к Форрестерам пешком, но, собираясь на обед в честь приезда Огденов, он нанял в городской конюшне экипаж с кучером. Такие экипажи жители Суит-Уотера нанимали только в торжественных случаях — для похорон или для свадеб. Экипажи пропахли конюшней, а полости в них были тяжелые как свинец и скользкие, как промасленная бумага. В этот вечер Форрестеры пригласили к себе из города только Нила и его дядюшку. Экипаж переехал через ручей и лихо подкатил к дому на холме, а когда пассажиры вылезли, обнаружилось, что вся их одежда покрыта конским волосом.

Капитан Форрестер вышел им навстречу в застегнутом на все пуговицы сюртуке, плотно облегавшем его мощную фигуру. Шея тяжелыми складками нависала над отложным воротником и черным шнурком галстука. Как всегда, он был чисто выбрит, только над губами золотились пшеничные, с загнутыми вниз концами усы. Позади него стояли гости, и все разразились смехом, когда Нил, схватив маленький веник, принялся счищать ворсинки с суконного дядюшкиного костюма. Затем миссис Форрестер почистила Нила, провела его в гостиную и познакомила с миссис Огден и ее дочерью.

Дочь показалась Нилу хорошенькой, вечернее розовое платье открывало ее гладкие руки и невысокую пухленькую шею. Глаза у нее, как и говорила миссис Форрестер, были ярко-голубые — слегка выпуклые и довольно невыразительные. Пепельно-золотистые волосы, уложенные вокруг головы, скреплялись сзади серебряными заколками. Лицо ее хотя и напоминало цветом и свежестью распускающуюся розу, было мало приятным. От короткого носа к углам рта протянулись резкие линии, свидетельствующие о постоянном неудовольствии. Когда что-нибудь вызывало у Констанс малейшую досаду, эти линии углублялись, короткий нос сразу казался длинней и лицо принимало обиженное, настороженное выражение. Подсев к ней, Нил всячески старался разговорить ее, но это оказалось делом нелегким. Девушка явно нервничала, что-то ее беспокоило, она то и дело озиралась и комкала в руках носовой платок. Было ясно, что ее мысли где-то витают. Через некоторое время Нил обратился к ее матери, с ней разговор пошел куда легче.

Миссис Огден была некрасива, можно даже сказать, безобразна. На высоком лбу ее грушевидного лица красовались выложенные плоскими фестонами сухие кудряшки. Лиловое вечернее платье только подчеркивало тусклую смуглость кожи. На морщинистой шее сверкало бриллиантовое ожерелье. В отличие от своей дочери она была чрезвычайно дружелюбна, правда, разговаривая, склоняла голову к плечу и «строила глазки», то есть лукаво поглядывала искоса на собеседника, что, по мнению Нила, пристало лишь хорошеньким женщинам. Вероятно, она часто имела дело с людьми, для которых являлась важной персоной, и усвоила манеры балованного ребенка. Сначала миссис Огден показалась Нилу глуповатой, но вскоре он перестал замечать ее жеманство, и она ему даже понравилась. Позабыв о холодности ее дочери, он уже от души смеялся шуткам миссис Огден. У мистера Огдена — невысокого загорелого человека лет пятидесяти — были закрученные усы и жесткая бородка-эспаньолка. Один глаз у него косил. На этот раз он держался значительно сдержанней и не был таким оживленным, как прежде, когда Нил встречал его у Форрестеров. Казалось, вести разговор он предоставляет жене. Однако стоило миссис Форрестер обратиться к нему или просто пройти мимо, его нормальный глаз мгновенно загорался и смотрел на нее, не отрываясь, а косящий так и оставался устремленным в пространство.

Внезапно все оживились. В комнате будто стало теплей, лампы, казалось, загорелись ярче — в гостиную из столовой, где он готовил коктейли, вошел четвертый гость из Денвера, неся в руках блестящий поднос с бокалами. Это был Фрэнк Элингер — сорокалетний холостяк, высокий, широкоплечий, с прямыми длинными ногами и еще достаточно стройной фигурой, так что белый, застегнутый на все пуговицы жилет под сюртуком безукоризненного покроя облегал его без единой морщинки. Черные волосы, курчавые и жесткие, как набивка матраса, уже поседели на висках, а на румяном лице вокруг крупного орлиного носа с длинными ноздрями были заметны красные прожилки. Подбородок разрезала глубокая ямка, полные, капризно очерченные губы казались очень упругими и волевыми, а белые, крепкие, но неровные зубы наводили на мысль, что этому человеку ничего не стоит перекусить стальной прут. Его тело, даже стянутое одеждой, дышало какой-то буйной силой, сродни той, что исходит от хищного зверя. Нила очень интересовал этот человек, о котором ходили самые невероятные рассказы. Он не мог понять, нравится ему Элингер или нет. Ничего плохого он о нем не знал, но чуял, что он чем-то опасен.

Когда на следующий день Нил поднялся на холм, из-за угла дома как раз выскочила пара черных пони, запряженных в легкие двухместные сани, и остановилась перед входом. На крыльце появилась миссис Форрестер, одетая для прогулки. За ней вышел Элингер, его длинное, подбитое мехом пальто с блестящим каракулевым воротником было красиво отделано спереди шнуром и застегнуто на все пуговицы. Он выглядел еще более самоуверенным и пышущим здоровьем, чем накануне. Румяное лицо под козырьком фуражки ясно выражало, что он доволен собой и жизнью.

Миссис Форрестер весело крикнула Нилу:

— Мы едем на реку за кедровыми ветками к Рождеству! Ты побудешь с Констанс? Она, кажется, немного обиделась, что мы ее не берем, но большие сани сломались. Уж пожалуйста, будь так добр, утешь ее!

Она сжала руку Нила, доверительно улыбнулась ему и села в сани. Элингер вскочил за ней, сел рядом, и они понеслись вниз с холма под веселый звон бубенчиков.

Мисс Огден оказалась в гостиной. Сидя у камина, она раскладывала пасьянс и явно была не в духе.