Брент Уилсон разгладил отвороты смокинга перед тем, как возникнуть в проеме своего окна (восемь на десять футов), которое ожидаешь увидеть скорее в супермаркете, чем на первом этаже многоквартирного дома. Он наслаждался взорами прохожих, запрудивших просторный тротуар за окном. Открывавшиеся взгляду с улицы цветной телевизор (экран 30 дюймов), модерновая радиоаппаратура с бесчисленными сверкающими циферблатами и ручками, модная, сияющая лаком мебель датского производства, а также подобранные со вкусом гравюры усиливали впечатление утонченного завсегдатая клубов, наслаждающегося покоем перед тем, как отобедать, возникающее от одного вида Уилсона.

Уилсон решительно получал удовольствие, каждый вечер демонстрируя себя толпе обывателей, хоть никогда и не признавал существования людей за окном. Особое внимание он уделял тому, чтобы вести себя так, словно от улицы его отделяет каменная стена, а не стекло, и все-таки двигался по своей роскошной комнате как-то странно — бочком — словно актер, не желающий поворачиваться к зрителям спиной. Намек на малейший интерес со стороны прохожих — в особенности женщин — доставлял ему величайшее наслаждение.

Зазвонил телефон, и он лениво пересек комнату, чтобы ответить.

— Это мистер Уилсон? — поинтересовался грудной женский голос.

— Да, это я. — Разглядывая телефонный аппарат, стоящий точно в центре столика, Уилсон слегка приподнял подбородок, чтобы придать коже на шее гладкость и упругость, в корне уничтожая малейший намек на второй подбородок, появившийся у него на тридцать пятом году жизни.