Цвет мести – алый

Романова Галина Владимировна

Маша Белова и ее подруга Марина привыкли ни в чем себе не отказывать! Вот и в этот раз они, утомившись после шопинга, устроились за столиком своего любимого кафе. Но приятное времяпрепровождение неожиданно закончилось кошмаром – кто-то застрелил вышедшую на крыльцо Марину! Маша уверена: на самом деле убить хотели ее… Следователь Горелов сразу почувствовал особый интерес к этому делу: его жена Рита, так же как и Маша Белова, ушла от мужа к более успешному и богатому мужчине. А тут выяснилось, что за спиной погибшей девушки стояла… Рита! Неужели истинной целью преступника была именно она? Или этих женщин, променявших любовь на деньги, объединяет что-то другое?

Она курила в открытую форточку, забыв зашторить окно. Она никогда его не зашторивала, никогда не стеснялась, разгуливая по квартире голышом.

– А если тебя кто-нибудь увидит? – возмущенно шипел он всякий раз, нервно задвигая тяжелую ткань портьер.

– Кто? – смеялась она в ответ. – Днем из-за тюлевой занавески ничего не видно. – Ночью… Ночью за мной наблюдать некому, разве что тебе. Ты же любишь смотреть на меня? Скажи, любишь?

Он слабел, падал духом и уже не помнил, с чего вдруг начался этот неприятный разговор, каждый раз оставляющий в душе чувство саднящей досады. Суть проблемы он не помнил, это так. А осадок всегда оставался. И он потом ходил с ним, как с тяжелым камнем за пазухой, боясь признаться в том, что немного сердит на нее. За что – не помнит, но сердит.

– Эй, детка, – тихонько позвал он ее с дивана, перевернулся на живот, подпер подбородок скомканной подушкой. – Тебе не холодно? Иди ко мне, согрею.

Глава 1

Дождик, дождик – кап, кап, кап, намочил дорожки…

Из далекого-далекого детства, из того невероятного, с каждым днем все сильнее стирающегося из памяти счастья вдруг всплыл этот стишок. Почему? Дождя не было, а этот стишок она всегда именно в дождь вспоминала. А сейчас все наоборот, и непривычно яростное для конца октября солнце жгло ей макушку. Пахло разогретым асфальтом, преющей, в кучку сметенной у бордюра листвой, и еще городской суетой пахло.

Скажете, нет такого запаха, не существует его? Ага, как же! Существует, существует, да такой, что ни одному парфюмеру не под силу его воссоздать. Тонкий аромат духов отпрянувшей в испуге блондинки накрыло ванильно-шоколадным облаком, вырвавшимся из дверей кофейни, из которой, кстати, она сама минут десять тому назад выбежала. Все тут же растворилось в выхлопе примчавшейся «неотложки», поверх лег слой грубой сигаретной вони суетившихся оперативников. Припечатало эту смесь резким и будто бы дорогим парфюмом, исходившим от гомонившей толпы, потом – мазок солярочной вони от огромного пятна, растекшегося прямо аккурат возле Маринкиной головы и…

Дождик, дождик – кап, кап, кап, намочил дорожки.

Да что же это такое! Отчего эта строчка к ней пристала? Ну не могла же она, в самом деле, слышать стук капель ее крови, как в детстве слушала барабанную дробь дождя?! Капель-то не было, была огромная мерзкая багровая лужа, увеличивающаяся с такой стремительностью, что казалось: она вот-вот перекроит солярочное пятно, вонявшее так отвратительно, что заглушило все запахи вокруг.