О чем эта книга?
Попытка короткого авторскогопредисловия.
События последних двадцати-тридцати лет снова и снова порождают в постсоветском обществе дискуссии об "однополярном" и "многополярном" мирах, "конфликте цивилизаций", "геополитике" и прочих материях в том же роде. И хотя уровень таких обсуждений неизменно бывает критически низок, никогда не выходя за рамки сиюминутных пропагандистских мифов, они серьезно влияют на умы. Особенно заметно это в кризисные периоды- тогда "геополитический шум" заглушает все разумные голоса.
Очередной виток наступательной войны, ведущейся мифотворчеством против здравого смысла, раскручивается на наших глазах и сегодня. Аннексия Крыма и дальнейшие события в Украине породили новую волну разговоров о том, что Россия, дескать, становится одним из мировых центров силы, что мир приобретает многополярность, что монополии США приходит конец - словом, весь зоопарк чудовищ, порождаемых невежеством и леностью разума, вновь пробудился к жизни.
Эта мифология получила столь широкое хождение, что просто отмахнуться от неё уже невозможно. Живучая, как чумная бацилла, она подчиняют своему влиянию огромные массы людей, и подпитывает отвратительные социальные болезни. Разоблачить её двумя - тремя фразами невозможно: система промывания мозгов, положенная в её основу, слишком хорошо отработана. Собранная из этих мифов картина мира при беглом взгляде на неё выглядит даже довольно логично. То, что логика эта ущербна, а доказательства лживы, обнаруживается только при внимательном ознакомлении с ней.
Впрочем, сила мифов о российском величии, порочности Запада и исторической миссии России заключена вовсе не в логике. Их питательная среда - невежество, и порожденное им отсутствие перспектив, страх перед неизвестностью и глубокая обида на большой, равнодушный и непонятный мир, отчего-то не спешащий прижать вчерашних обитателей рухнувшего СССР к своей груди и осыпать их ласками и благами. Иными словами, противостоять лжи имперско-люмпенского мифа может только правдивая картина нашего мира. Мира не доброго и не злого, но сложного, изменчивого и противоречивого. И, вместе с тем, при всей своей сложности, мира, живущего и развивающегося по вполне постижимым законам. Именно эту задачу: дать читателю такую картину - я и попытаюсь решить в своей книге.
С одной стороны, очень небольшая по объему книга не может заменить и не заменит многолетнего самообразования. Поэтому многие вещи я буду вынужден рассматривать очень упрощенно - что называется, в первом приближении. А поскольку ситуация очень запущена, и знания повсеместно вытеснены пропагандистскими конструкциями, то начать придется с самых азов. Надеюсь, что более продвинутые, но, к сожалению, относительно немногочисленные читатели отнесутся к этому с пониманием.
Кроме того, в тексте присутствуют фрагменты, набранные курсивом. Они предназначены для дотошных читателей и могут быть пропущены при беглом прочтении без особого ущерба для общего понимания.
Немного о самом главном: что движет нашим миром?
Чтобы понять, как устроен какой-либо механизм - а человеческое общество и есть сложный социальный механизм, нужно сначала рассмотреть работу отдельных его узлов и деталей, затем - их взаимодействие друг с другом, и, наконец, разобраться, как всё это работает одновременно и совместно.
Но для такого исследования нужны инструменты. В нашем случае, минимально необходимым набором инструментов станут основные знания о законах развития общества.
Мы будем исходить из двух положений. Во-первых,
социальное устройство общества
- а оно включает в себя всю совокупность отношений между людьми: традиции, законы, обычаи, регулирующие все стороны жизни, с течением времени подвержено изменениям. Изменения эти происходят не во всякое время, и не как попало. Они жестко привязаны к
развитию экономики
, которая тоже со временем изменяется. Ведущая роль в этой паре принадлежит именно
экономике
, определяющей
социальное устройство
. Но
социальное устройство
тоже способно оказывать влияние на
экономику
, действуя по принципу обратной связи. Особенно сильно такое обратное влияние ощутимо на экономической периферии.
В свою очередь, на
развитие экономики
влияет
уровень технического прогресса
: та сумма технологий и знаний, которыми располагает общество. Здесь та же картина, что и в предыдущей паре:
уровень знаний и основанных на них технологий
, распространенных в обществе, играет ведущую роль, но
уровень развития экономики
влияет на него по принципу обратной связи.
Но этот уровень знаний, квалификации, образования - и вытекающие из них уровень личных потребностей и общей культуры, характерные для данного общества, являются
социальными явлениями
- то есть, частями социального устройства общества. О зависимости социального устройства общества от уровня развития экономики уже было сказано выше.
Эволюция формаций-1: как это происходит в принципе
Заманчивое в своей простоте деление человеческой истории на пять общественных формаций:
первобытная-рабовладение-феодализм-капитализм-коммунизм
, давно уже стало восприниматься как непререкаемая истина не только в ортодоксальном марксизме, но и в мифах, укорененных в общественном сознании. Увы, это не соответствует действительности. На самом деле, формаций всего две. Назовем их "доиндустриальная" и "индустриальная".
К слову, пресловутая "пятичленка" была придумана вовсе не Марксом, а двумя известными вульгаризаторами марксизма: Каутским и Плехановым. Маркс в этом вопросе воздерживался от окончательных суждений. Из его собственных построений вытекала только двучленная схема, но, видя нестыковки в своей теории, и не находя на уровне знаний той эпохи способа их разрешения, о чём мы говорили выше, Маркс, в поисках выхода, предпринимал попытки заимствования "недостающих" формаций из работ Гегеля и Сен-Симона.
Забегая немного вперед, замечу, что в рамках этих же рассуждений вырисовывается ещё и третья формация - "постиндустриальная". Это нереализованная пока на практике , сугуботеоретическаяэкстраполяция индустриальной формации на отдаленное будущее. По сути, это и есть "коммунизм" Маркса, очищенный от груза заблуждений, присущих ортодоксальному марксизму. Мы немного коснемся этой темы в конце брошюры. Отмечу, к слову, что "постиндустриальность" вовсе не означает отсутствия индустрии. Ровно так же, как преобладание промышленного производства не означает отсутствия сельского хозяйства, а наличие в обществе отношений, характерных для доиндустриальной формации, не означает полного отсутствия в нём промышленности и сложных технологий.
Доиндустриальная формация характеризуется
относительно
низким уровнем производства. Это означает, что всего производится в обрез, что технологии -
относительно
простые, а коммуникации -
относительно
короткие, и с небольшой пропускной способностью. Как следствие, исключая всякую экзотику и роскошь, доступную очень и очень немногим, вся торговля носит местный характер: произвел, и здесь же, рядом, продал. Товаров для продажи, в принципе, немного, и покупателей немного, и торговые связи по этой причине очень стабильны и консервативны. Особой конкуренции, по этой же причине, нет. Вообще такое общество тяготеет больше к распределению и натуральному обмену, чем к торговле, а значит – и к прямому, директивному планированию.
Это порождает вполне определенный тип отношений, которые в классической "пятичленке" приписывают отчасти "феодальной формации", отчасти – теоретической латке ad hoc на этой расползающейся, кое-как сметаной хламиде - «социализму, как первой стадии коммунизма». На самом же деле, и в том и в другом случае это все та же доиндустриальная формация. Такие отношения возникают всегда и везде, где есть производство с относительно низким уровнем "товарной массы". То есть, предметов, предназначенных на продажу, производится значительно меньше, чем таких же предметов, предназначенных для потребления в рамках замкнутой системы, отгороженной от остального мира, в которой и размещено наше производство.
Эволюция формаций-2: Как это происходило и происходит в мировой истории
Общемировой переход от доиндустриальной формации к индустриальной, начавшийся в очередной раз примерно пятьсот-шестьсот лет назад, идет очень сложно и неровно, с прорывами, и с отступлениями, и далеко не завершен ещё и в наши дни. Проблема в том, что индустриальная формация очень изменчива и динамична, в отличие от доиндустриальной, статичной по самой своей сути. В индустриальной формации все обстоит как в "Алисе в стране чудес", когда Алисе, даже для того, чтобы просто оставаться на месте, надо было бежать изо всех сил, а чтобы куда-то попасть, приходилось бежать "по меньшей мере, вдвое быстрее".
В любом случае, переход от доиндустриальной к индустриальной формации, даже в рамках одной страны, или группы стран - это очень длительный процесс, включающий и периоды мирного развития, и военные конфликты, и революции. Обе мировые войны 20 века, как, впрочем, и практически все войны и все революции последних пяти веков были, по сути, составными частями этого процесса, который, повторяю, далеко ещё не завершен.
Современный мир
Вооружившись, таким образом, минимумом представлений о том, какими путями идет эволюция общества, и какие силы ею движут, мы можем, наконец, приступить и к рассмотрению современного мира, включая вынесенные в подзаголовок
"центры силы, вектора развития и мировые угрозы"
.
Итак, мы уже знаем, что современный мир является полем борьбы двух формаций: уходящей, но отчаянно сопротивляющейся доиндустриальной, и наступающей, но сталкивающейся в ходе наступления с огромными трудностями, индустриальной. Особенностью, характерной именно для нашего времени, является то, что примерно с 60-х годов 20 века борьба двух формаций приобрела глобальный характер.
В мире уже не осталось не затронутых ей уголков.
Кроме того, в последнее десятилетие, в наиболее развитых странах мира, там, где индустриальная формация одержала полную победу над доиндустриальной, можно заметить и первые, пока, правда, ещё очень и очень робкие, ростки следующей,
постиндустриальной
формации. Это специфические группы населения, не укладывающиеся ни в одну из двух известных нам формационных схем социальной и экономической деятельности: ни в схему "сеньоры-юниты", ни в схему "буржуа-пролетарии".
І хто тут руські?
Это позволяло в то время говорить если не об одном народе, то, по меньшей мере, о народах, состоящих в близком родстве - тем более, что основным идентификационным признакам в то время считалась не национальная, а конфессиональная принадлежность (очень характерное отличие доиндустриальной формации от смешанной, переходной к индустриальной). Понятно, что наличие близкородственного народа, самостоятельно, а не в роли угнетаемого национального меньшинства, идущего по пути модернизации общества в направлении индустриальной формации, подорвало бы всю имперскую мифологию, создав для российского населения опаснейшие соблазны. Опасность же таких соблазнов правители Московии, а, впоследствии, и России, ощущали очень остро. Хотя бы потому, что во всех, без исключения, войнах, которые Россия вела с европейскими странами, на стороне её противников всегда сражались большие массы россиян, сознательно вставших в ряды врагов московитского доиндустриального общества. Это происходило невзирая даже на то, что сторона, к которой переходили эти другие русские, не только была им чужда этнически и культурно, но, зачастую, ещё и относилась к ним с подозрением и пренебрежением.
В дальнейшем, по мере продолжавшейся деславянизации русского народа , в первую очередь, метальной и культурной, идея "славянского братства" все сильнее отдалялась от реальности. Тем не менее, она широко, и, нередко, успешно использовалась, и до сих пор используется российскими властями для создания очагов нестабильности на территориях сопредельных государств. В странах, где "братья славяне" оказывались в меньшинстве, и где им можно было внушить, что они "угнетаемы", российская пропаганда всегда стремилась превратить их в инструмент политического и силового влияния России. Такая политика закономерно порождала прямую заинтересованность России в том, чтобы славянские меньшинства неизменно были бы притесняемы тем или иным образом, поскольку отсутствие притеснений не оставляло места для манипуляций подобного рода. Хороший исторический пример дает история болгарских «братушек», немедленно отдалившихся от России после завоевания независимости, и воевавших против России и СССР в двух мировых воинах. Зато сербы, притесняемые Австро-Венгрией, очень основательно подпали под влияние идей «славянского братства» что в течение длительного периода времени обходилось им очень дорого – и, судя по современному развитию событий, в обозримом будущем обойдется ещё дороже. Нередко бывало и так, что Россия, выделяя средства на создание организаций и союзов «славянских братьев», целенаправленно толкала их к противоправным действиям, стремясь спровоцировать репрессии против «угнетаемого славянского меньшинства» и тем склонить это меньшинство уже к прямой антигосударственной деятельности в отношении страны пребывания. А значит, ещё крепче привязать его к себе, превратив из граждан в изменников и коллаборантов.
Вместе с тем, в тех случаях, когда "братский народ" в массе своей начинал осознавать хищническую и реакционную сущность Московии-России-СССР-РФ, внутрироссийская пропаганда немедленно превращала его в злейшего врага. Так было с поляками в течение нескольких столетий, так происходит и со вчерашними "братьями" по СЭВ, вступившими в ЕС и в НАТО в последние десятилетия, с прибалтами, и с грузинами. Точно такая же информационная политика осуществляется в последние месяцы и в отношении Украины. Российские власти, понимая, что Украина ими начисто проиграна, стремятся, во-первых, оставить там за собой многолетнюю гражданскую войну, максимально ослабив и разорив её, а, во-вторых, посеять обоюдную ненависть между двумя народами. Всё это, по их замыслу должно защитить Россию от индустриального идеологического влияния со стороны близкой ей по языку и культуре Украины. К тому же, Украина связана с Россией множеством человеческих, в том числе и личных, а также родственных связей, что делает её ещё более опасной для хозяев Кремля в качестве источника идеологии индустриальной формации, которая сможет проникать с её территории в принципиально доиндустриальную Россию. И если Кремлю не удастся сломить и поглотить Украину, то российская политика в ближайшие годы будет направлена на максимальную изоляцию Украины от России.
В дальнейшем, Московии, а затем, Российской Империи, СССР, и, как показывают последние события, также и современной Российской Федерации не раз доводилось успешно включать в сферу своего влияния и другие, часто не слишком-то и "родственные" страны и территории, сопредельные с ней со стороны западной границы. Демагогия о "братстве" неизменно была во всех подобных случаях дежурным пропагандистским десертом. Что же до сути дела, то жертвами российской экспансии легче всего оказывались государства в стадии межформационного перехода, то есть, такие, в которых доиндустриальные классы присутствовали в значительном количестве. Опираясь на поддержку этих классов, Россия, тем или иным способом, не останавливаясь, при необходимости и перед прямой военной интервенцией, захватывала там власть, затем демонтировала уже возникшие институты индустриальной формации, и, наконец, уже окончательно поглощала эти государства, растворяя их в себе культурно и экономически. В зависимости от ситуации, поглощение реализовывалось в разных формах: от прямого включения новой территории в состав России, до сохранения формальной независимости с передачей власти марионеточному режиму.
Надо сказать, что в государствах, где переход к индустриальной формации был уже в значительной степени завершен, подобные сценарии, если и удавались, то лишь с трудом, а пророссийская власть держались исключительно на штыках оккупантов. Так было, к примеру, в Польше, Венгрии, Чехословакии и ГДР в составе СЭВ. Иногда даже, несмотря на абсолютное неравенство сил, такие захваты не удавались вовсе. Так, финнам, проявившим чудеса героизма в Зимнюю войну 1939-40 годов, ценой практически полной потери двух поколений мужчин и значительной части территории страны, все-таки удалось отстоять свою независимость от СССР, и даже выстроить в дальнейшем достаточно выгодные для Финляндии отношения с этим агрессивным и опасным соседом. Но там, где индустриальные классы ещё не были основательно сформированы, пророссийские режимы сидели, как правило, достаточно прочно.