В Собрание сочинений входят все основные художественные произведения Хлебникова, а также публицистические, научно-философские работы, автобиографические материалы и письма.
В пятом томе представлены прозаические и драматические произведения В. Хлебникова 1904–1922 гг.
Приносим глубокую благодарность В. П. Григорьеву, Вяч. Вс. Иванову, М. С. Киктеву, А. А. Мамаеву, М. П. Митуричу-Хлебникову, В. В. Полякову, В. В. Сергиенко, С. В. Старкиной, Н. С. Шефтелевич, а также всем сотрудникам рукописных и книжных фондов ГММ, ИМЛИ, РГАЛИ, РНБ, оказавшим помощь в подготовке настоящего тома ценными материалами и благожелательным содействием.
В. Е. Татлин. Портрет Велимира Хлебникова. 1938
Стихотворения в прозе
«Со спутанной головой…»
*
Со спутанной головой, руки опустив, некто заушения ждет на краю скалы серебряной в тумане.
Сине-черная тьма вьется причудливо, в складки ложась, либо струями звонкими синими падает отвесно вниз, где пропасть виднеется.
С опущенными руками заушения ждет.
Изогнувшись, два мака в очи глядят вам.
Красные-черно, запекшейся крови, на ножках узорных, на поле мерцающем синем. Синим зраком, там, где туманная пропасть. Ало-черной запекшейся крови, на поле мерцающем синем.
«Была тьма…»
*
Была тьма, была такая черная тьма, что она переставала казаться тьмой и представлялась вся слитой из синих, зеленых и красных огней.
И в этой тьме ползали чьи-то невзрачные, липкие, неотличимые от земли существа, чьи-то незаметные, скучные, тихие жизни. Но эти существа не замечали скуки жизни. Чего-то им недоставало, чего-то им нехватало, к чему-то они порывались, но они не знали, что это жизнь скучна, что это скука – жизнью подымается в них порой и жадно и долго дышит, как чахоточный, и падает, схватившись за впалую грудь. И жили они долго и скучно, долго, очень долго, но скучно, липко ползая во тьме.
И в той же тьме был один святлячок, и он подумал: «Что лучше: долго, долго ползать во тьме и жизни неслышной или же раз загореться белым огнем, пролететь белой искрой, белой песней пропеть о жизни другой, не черного мрака, а игры и потоков белого света». И больше не думал, но обвязал смолой и пухом ивы тонкие крылья и, воспламененный и подгоняемый бушующим огнем, жалкий и маленький, пролетел белой искрой в черной тьме и упал с опаленными крылышками и ножками, непуганный, умирающий.
И черная тьма призраками давила светлячка, лежащего в бреду, с воспаленным воображением, в последние тревожные мгновения.
Но свет мелькнул. И прозрели существа во тьме, неслышно и липко ползающие по земле: с лебединой силой проснулась тоска по свету.
Песнь мраков
*
Мрак и мрак, мы тянем друг друга за руки, упираясь в ноги и откинув головы на худых шеях.
Мрак и мрак, мы напрягаем мышцы худых и длинных тел и растягиваем в длительном томлении связки рук.
Мрак и мрак, нас двое с упавшими низко волосами.
Леса ощущений в смутном мраке. Шорохи темных и смутных чувствований. Темный лес. Светает. Могучий короткий клич. О, солнце озарения! Из-за темного смутного леса показывается большой и скорбный орел и могучим полетом устремляется вперед, с всяким мгновением, туманным и огромным утром, становясь больше и яснее. Вот он опускает крылья и садится на дерево.
Он вытягивает шею и три раза издает клич холодный и могучий:
Юноша Я – Мир
*
Я клетка волоса или ума большого человека, которому имя – Россия.
Разве я не горд этим?
Он дышит, этот человек, и смотрит, он шевелит своими костями, когда толпы мне подобных кричат «долой» или «ура». Старый Рим, как муж, наклонился над смутной темной женственностью Севера и кинул свои семена в молодое женственное тело.
Разве я виноват, что во мне костяк римлянина?
Побеждать, завое<вы>вать, владеть и подчиняться – вот завет моей старой крови.
Простая повесть
*
Небозобый гуллит, воркует голубь.
У дальних качелей, как вечер, морщинится, струится платье.
Даокий проходит по полю у тополя юноша.
Ноги, как дни и ночь суток, меняют свое положение.
Вечер вспыхнул; без ночи возникли утра поднятых рук. Его ресницы – как время зимы, из которой вынуты все дни, и остались одни длинные ночи – черные.
