Юрий Поляков. Последний советский писатель

Ярикова Ольга Ивановна

Имя Юрия Полякова известно сегодня всем. Если любите читать, вы непременно читали его книги, если вы театрал — смотрели нашумевшие спектакли по его пьесам, если взыскуете справедливости — не могли пропустить его статей и выступлений на популярных ток-шоу, а если ищете развлечений или, напротив, предпочитаете диван перед телевизором — наверняка смотрели экранизации его повестей и романов.

В этой книге впервые подробно рассказано о некоторых обстоятельствах его жизни и истории создания известных каждому произведений «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба», «Парижская любовь Кости Гуманкова», «Апофегей», «Козленок в молоке», «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Любовь в эпоху перемен» и др.

Биография писателя — это прежде всего его книги. Под этой обложкой собраны фрагменты романов, повестей, программных статей, наброски еще не написанных книг, выдержки из неопубликованных писем и дневников, не вошедшие ни в один сборник стихи — таким образом, сделав автора книги, а вместе с ним и читателя своими «доверенными лицами», писатель дает возможность всем нам соприкоснуться с тайнами личности и творчества Юрия Полякова.

[Адаптировано для AlReader]

Несколько слов от автора

Поэт, прозаик, драматург, публицист, общественный деятель. Не много ли для одного? Для кого как. Для Юрия Полякова и этого недостаточно, а потому он еще и главный редактор «Литературной газеты».

Семь издателей спорили о том, кому издавать его бестселлеры и лонгселлеры — романы и повести, востребованные читающей публикой из года в год на протяжении десятилетий. Практически все эти произведения экранизированы, и некоторые не по одному разу, а пьесы успешно идут на многих сценах в России и за рубежом. Его словечки и афоризмы, которые так много говорят о нашем времени и о нас самих, ушли в народ и вернулись обратно заголовками в СМИ, привычно зазвучали в устах политиков и общественных деятелей. Его статьи вызывают одновременно восторги и зубовный скрежет. А освоенный им художественный метод постижения действительности — гротескный реализм — дал новую жизнь классической русской сатире, восходящей к Гоголю и Салтыкову-Щедрину.

Михаил Михайлович Бахтин определяет гротескный реализм как «специфический тип образности, присущий народной смеховой культуре во всех формах ее проявления». «Гротескный образ характеризует явление в состоянии его изменения, незавершенной еще метаморфозы, в стадии смерти и рождения, роста и становления. Отношение к времени и становлению — необходимая конститутивная (определяющая) черта гротескного образа. Другая, связанная с этим необходимая черта его — амбивалентность: в нем в той или иной форме даны (или намечены) оба полюса изменения — и старое и новое, и умирающее и рождающееся, и начало и конец метаморфозы». Критик Владимир Куницын, приводя эту цитату в статье о творчестве Полякова, считает необходимым сослаться на еще одну мысль Бахтина, которая, по его мнению, хотя и не имеет прямого отношения к гротескному реализму, тем не менее многое в нем объясняет: «Бахтин утверждает, что на всех этапах своего исторического развития празднества были связаны с кризисными, переломными моментами в жизни природы, общества, человека… Грубо говоря, смеховая культура особенно мощно обогащалась в трагические эпохи. Думаю, ни у кого уже не осталось сомнений, что на наш век пришелся сам пик гротескного бытования России. Так или иначе, но элементы гротескного реализма различимы в произведениях А. Платонова и М. Булгакова («московская линия» в «Мастере и Маргарите», «Собачье сердце», «Роковые яйца» и т. п.).

Однако сказать, что метод этот за последние десятилетия смог прочно прижиться в русской литературе, — нельзя. Вот почему еще так любопытна попытка Ю. Полякова не только сохранить традиции этого метода, уходящие вглубь мировой литературы, но и развить, утвердить на почти пустынном (в этом смысле) поле отечественной словесности. Причем строго придерживаясь и второго определяющего слова — реализма. В отличие от современного постмодернизма и литавангарда, на дух не принимающих жесткую правду реального, телесного, бытового мира, творящих свой гротеск и шарж, исходя из виртуального представления о «почве» (лидер — В. Пелевин), — прозаик Поляков, соединяя концы и начала метаморфоз, остается точнейшим реалистом и в психологическом анализе персонажей, и в бытописательстве, что само по себе куда как сложнее для автора, чем свободная необязательность сочиненного вранья. Ценность этой достоверности понимаешь лишь со временем». И далее: «Разумеется, жизнь теперешняя по части гротеска весьма облегчает труды гротескного реалиста Ю. Полякова. Однако не отменяет претензий к высокому профессионализму, которые предъявляет этот жанр по определению, требуя просто-таки виртуозного стилистического и образного мастерства. Наверное, оттого так короток список практиков этого метода в литературе. Тут требуются особый талант, самобытный склад, особое, смеховое чувство языка. Поляков пародиен, но это не интертекстуальное пересмешничество, а понимание того, что жизнь движется и развивается, как бы пародируя самое себя. И потому неудивительно одиночество этого писателя в нашем поле «гротескного реализма». Отметим для себя это качество: особость. Оно много говорит о писателе и его творчестве.

У каждого успеха своя неразгаданная тайна, но с творчеством Полякова все более чем очевидно: он парадоксален, в нем уживаются вечный бунтарь, разрушитель мифов, мифотворец и конформист. Читая его книги, всякий находит в них что-то, близкое себе. Автор — сатирик и иронист? Безусловно. Бытописатель? Конечно. Любит парадоксы? Еще как! Мастерски владеет словом? Как мало кто в современной литературе. Он умеет насмешить? Практически любого! Ему даются сложные формы? Легко. Он умеет закрутить интригу? Так, что пока не прочтешь, не оторвешься. Он пишет о любви? Да. Но не только. Он пишет и о безлюбии. О том, как люди разучились любить и тоскуют по самим себе той поры, когда умели мучительно переживать и остро чувствовать.